57. Дитя вражды

Восемь с половиной лет назад

Эшонай находила человеков бесконечно очаровательными.

Между первым и вторым визитом Эшонай организовала несколько попыток отыскать их родину. Внезапно все захотели присоединиться к ней, и она возглавила большие экспедиции. Но это были песни без крещендо – единственное, что ей удалось обнаружить, был одинокий человеческий аванпост на западе.

Они предупредили ее, чтобы она ждала второго визита в ближайшее время, но теперь этот визит, казалось, подходил к концу. Поэтому Эшонай использовала каждую оставшуюся возможность, чтобы понаблюдать за человеками. Ей нравилось, как они ходят, как разговаривают, даже как смотрят на нее. А иногда и нет.

Как сегодня, когда она прогуливалась по лагерю Гавилара Холина. Его слуги едва взглянули на нее, собирая вещи. Она подошла к одному из рабочих, который снимал тетиву с большого металлического лука. Мужчина, должно быть, видел, что она стоит рядом, но когда через несколько минут он выпрямился и обнаружил ее, то вздрогнул от неожиданности.

Такое странное поведение. Иногда ей казалось, что она может читать ритмы в движениях людей – тот человек с луком был настроен на тревогу. И все же они, казалось, не понимали, что слушатели могут слышать то, чего не могут они. Каково это, постоянно ходить без ритма в голове? Должно быть, больно. Или одиноко. Так пусто.

Человеки продолжали собирать вещи, складывая все в фургоны перед бурей. У них хорошо получалось предсказывать прибытие Великих бурь – они нередко ошибались с часом, но обычно угадывали день. Сейчас, однако, шла не обычная работа по подготовке к разгулу стихий. Они скоро уедут; она понимала это по тому, как они разговаривали между собой, как перепроверяли ремни и складывали палатки с бо́льшим тщанием, чем обычно. В ближайшее время они не собирались ничего распаковывать.

Ей хотелось, чтобы они задержались подольше – их первый визит был таким коротким, а теперь и этот второй заканчивался, толком не успев начаться. Возможно, она могла бы пойти с ними, как и сказала Венли. Она спросила, далеко ли за холмами их дом, но они не ответили и отказались поделиться картами.

Эшонай собралась уйти из их лагеря, но остановилась, заметив одного человека, стоящего в стороне от остальных. Далинар Холин смотрел на восток – туда, где находился Источник Бурь.

Любопытствуя, Эшонай подошла к нему и заметила: он вытащил свой осколочный клинок и придерживал перед собой, острием вонзив в камень. Казалось, он что-то ищет, но перед ним простирались только Равнины – пустое пространство.

В отличие от остальных Далинар сразу же заметил ее приближение, обернувшись, когда у нее под ногами скрежетнул камешек. Она застыла под его пристальным взглядом, который всегда казался взглядом большепанцирника.

– Ты одна из переводчиков, – сказал он.

– Да.

– Как тебя звать?

– Эшонай, – сказала она, хотя почти не сомневалась, что он снова забудет.

Люди, похоже, не очень хорошо различали слушателей.

– Ты там бывала? – Он кивнул на Равнины. – В центре?

– Нет. Я бы хотела побывать, но старые мосты… их уже нету. Чтобы снова их построить, надо много трудиться. Большинству моих соплеменников не нравится… я забыла слово. Кто ходит во всякие трудные места?

– Исследователи, наверное.

– Да. Исследователи. Раньше много исследовали. Теперь очень мало.

«До недавнего времени».

Он хмыкнул:

– Ты хорошо владеешь нашим языком.

– Мне нравится. Говорить по-новому. Думать по-новому. Это одно и то же, да?

– Да, возможно, так оно и есть. – Он обернулся и посмотрел через плечо на запад. В сторону своей родины. – Возможно, твой народ боится возвращаться туда, где когда-то жил.

– Разве можно этого бояться? – спросила Эшонай, настраиваясь на ритм замешательства.

– Места имеют над нами власть, паршунья. У мест есть воспоминания. Иногда чудесно отправиться туда, где еще ни разу не был… потому что там ты можешь стать кем-то другим. Никто от тебя ничего не ждет. И память, шквал бы ее побрал, тебя не тревожит.

– Мне нравятся новые места, – сказала Эшонай. – Потому что… они новые.

Она настроилась на ритм раздражения. Вышло совсем не то, что она хотела сказать; говоря на языке человеков, она чувствовала себя глупо. Трудно было выразить какую-нибудь глубокую мысль, потому что ритмы не соответствовали звукам.

– Мудрые слова, – сказал Далинар.

Мудрые? Он что, издевается? Человеки, похоже, не ожидали многого от ее народа и удивлялись всякому сложному разговору. Казалось, их забавляло, что слушатели не такие тупые, как паршуны.

– Я хотела бы увидеть места, где вы живете, – сказала Эшонай. – Я бы навещала вас, и вы бы навещали нас снова.

Далинар отпустил клинок; тот превратился в клуб белого тумана и исчез. Она настроилась на замешательство.

– Мой брат заинтересовался вами, – тихо сказал Далинар. – Это… Ну, будь осторожнее со своими приглашениями, паршунья. Наше внимание может быть опасным.

– Я не понимаю.

Это прозвучало так, словно он предостерегал ее от своих собственных соплеменников.

– Я устал давить на людей, – сказал Далинар. – На своем пути я оставил слишком много дымящихся дыр там, где раньше были города. Вы – что-то особенное, что-то, чего мы никогда раньше не видели. И я знаю своего брата – я знаю этот блеск в его глазах, это волнение. Его интерес может принести вам пользу, но за все приходится платить. Не спеши делиться буревым убежищем с теми, кого только что встретила. Не оскорбляй их, но и не торопись доверяться. Любой новобранец должен усвоить оба урока. В данном случае я бы предложил вежливость – но осторожность. Не позволяйте ему загнать вас в угол. Он будет уважать вас, если вы сумеете постоять за себя. И что бы вы ни делали, не давайте ему повода возжелать того, чем вы владеете.

Быть сильными, уметь постоять за себя, но не оскорблять их короля? Бессмыслица какая-то. И все же, глядя на него, слушая его спокойный, но твердый голос, она думала, что понимает. Казалось, некий ритм нес его намерение.

«Будь осторожна с нами. Мы гораздо опаснее, чем ты думаешь».

И еще он упомянул… сожженные города.

– В скольких городах живет ваш народ? – спросила она.

– В сотнях. Количество людей в нашем королевстве ошеломило бы тебя. Оно во много раз превосходит количество паршунов, которые обитают здесь.

Невозможно. Это… невероятно!

«Мы так мало знаем».

– Спасибо, – сказала Эшонай.

У нее получилось произнести слово на языке человеков, но в ритме благодарности. Значит, их все-таки можно объединить.

Он кивнул ей:

– Мы уходим. Я понимаю, что визит был коротким, но моему брату нужно вернуться в свои земли. Мы… конечно, встретимся еще. Мы отправим к вам посла. Я обещаю.

Далинар повернулся – словно покатился валун – и направился к своему буревому фургону.

Венли казалось, что ярко-красный самосвет прожжет дыру в кармане. Она съежилась в одном из буревых убежищ – широкой расселине неподалеку от города, которую они прикрыли панцирями и замазали щели кремом. Каждое такое убежище находилось на вершине холма, так что вода из него утекала по склонам.

Ближайшие родственники Венли собрались здесь, чтобы поболтать и попировать, как они обычно делали в дни бурь. Остальные казались такими веселыми, разговаривая в ритме радости или признательности, пока ели у огня, слушая, как мать Венли поет песни при свете необработанных светсердец.

У них была природная, бугорчатая форма. Они накапливали буресвет, но ни одно не светилось так же ярко, как странный самосвет у нее в кармане. Тот, что дала ей женщина. Венли казалось, что он должен гореть, хотя он был холоден, как обычный камень. Она настроилась на тревогу и посмотрела на остальных, опасаясь, что они увидят это слишком красное свечение.

«Я должна выйти в бурю, – подумала она, слушая, как стучит дождь по камням снаружи. – Эта считается? Я вижу, как буря там, снаружи, вспыхивает и создает свой собственный ритм, слишком неистовый. Слишком дикий».

Нет, она устроилась недостаточно близко к выходу. Сидя в убежище, она не сможет даже случайно принять бракоформу, которая была единственной трансформацией, совершаемой регулярно. В конце концов, никто не хотел возвращаться в тупоформу.

Но ведь были и другие формы. Она почти поняла, как обрести ту, которая нужна для боя. И теперь… с этим самосветом…

Несколько недель она носила его с собой, боясь того, что может произойти. Она взглянула на мать и близких родственников, которые сидели и слушали. Восхищались прекрасными песнями. Даже Венли, которая слышала их сотни раз, поймала себя на том, что ей хочется вернуться и сесть у ног матери.

Никто другой не знал, что происходит с Джакслим. Мать хорошо это скрывала. Правда ли, что другие формы могут помочь ей? Человеки уходили, так что это последний шанс Венли попробовать драгоценный камень, а затем, если он не сработает, попросить помощи у женщины, которая дала его ей.

Венли настроилась на ритм решительности и, поднявшись с места, направилась к выходу из убежища, где они привязали свои самосветы для обновления – достаточно близко к буре, чтобы получить свет от прикосновения Укротителя. Несколько слушателей зашептались позади нее, их голоса звучали в ритме забавы. Они думали, что Венли решила принять бракоформу, несмотря на все заверения, что никогда этого не сделает.

Однажды ее мать улыбнулась в ответ на вопрос и объяснила, что мало кто принимал бракоформу намеренно. Это происходит само собой, как внезапный приступ жажды. А иной раз стоило выбрать себе местечко слишком близко к выходу во время бури – и внезапно бабах! Превращаешься в тупицу, которого интересует только размножение. Венли стало неловко оттого, что соплеменники приписали ей подобные мысли.

Она добралась до мокрого камня на краю убежища, где сгрудились спрены дождя, устремив к небу очи и вцепившись в землю коготками. Ветер и гром здесь звучали громче, словно боевые кличи соперничающей семьи.

Возможно, лучше всего просто отдать самосвет матери, и пусть она ищет новую форму. Разве не в этом суть?

«Нет, – подумала Венли, дрожа. – Не в этом».

Месяцы, потраченные на поиски новых форм, ни к чему ее не привели – в то время как Эшонай завоевывала все больше и больше признания. Даже их мать, которая раньше называла исследования Эшонай глупыми, теперь говорила о ней с уважением. Она нашла человеков. Она изменила мир.

Венли делала то, что полагалось. Она оставалась с матерью, день за днем разучивала песни, помня о долге. Но похвала доставалась Эшонай.

Не давая себе возможности передумать, Венли шагнула на склон холма, вступая в бурю. Сила ветра заставила ее споткнуться и соскользнуть вниз по мокрой скале. В мгновение ока она перешла от укрытого, наполненного песнями тепла к ледяному хаосу. Ураган звучал так, словно вокруг нее ломались инструменты и песни умирали, едва родившись. Она старалась держаться ритма решимости, но к тому времени, когда она забралась за большой валун и прижалась спиной к камню, он превратился в ритм ветра.

С этого момента ее разум переключился на ритм мольбы, граничащий с паникой. Что она делает? Это безумие. Она часто насмехалась над теми, кто выходил в бурю без щитов или другой защиты.

Она хотела вернуться в убежище, но была слишком напугана, чтобы шевельнуться. Что-то большое рухнуло на землю поблизости, заставив ее вздрогнуть, но мгновение темноты в завывающем урагане помешало увидеть, насколько близок был удар. Как будто молния, ветер и дождь сговорились против нее.

Венли сунула руку в карман и достала самосвет. То, что раньше казалось таким ярким, теперь выглядело хрупким. Красный свет едва озарял ее ладонь.

Разбить его. Она должна его разбить. Уже онемевшими от холода пальцами она пошарила вокруг и в конце концов нашла большой камень. Земля здесь растрескалась, образуя круг, поперек которого Венли могла бы улечься. Она отступила в относительное укрытие валуна, дрожа, держа самосвет в одной руке, подобранный камень – в другой.

Затем наступила тишина.

Это было так неожиданно, так внезапно, что у нее перехватило дыхание. Ритмы в ее сознании слились в один, единый и ровный. Она посмотрела вверх, в чистейшую тьму. Вокруг теперь было сухо. Венли медленно повернулась и снова съежилась. В небе простиралось подобие лица, сотворенное из облаков и естественного света. Нечто огромное и непостижимое.

– ТЫ ПОЙДЕШЬ НА ЭТОТ ШАГ? – Голос, который не был голосом, прошел сквозь нее, вибрируя, словно ритм.

– Я…

Это был он, спрен Великих бурь – Укротитель. В песнях его называли предателем.

– ТВОЙ НАРОД ТАК ДОЛГО НЕ СЛУЖИЛ НИ ОДНОМУ БОГУ. ТЫ СДЕЛАЕШЬ ЭТОТ ВЫБОР ЗА ВСЕХ СОПЛЕМЕННИКОВ?

При этих словах Венли почувствовала и трепет, и ужас. Значит, в самосвете действительно что-то было?

– Мой… моему народу нужны формы! – крикнула она громадному существу.

– ЭТО БОЛЬШЕ, ЧЕМ ФОРМЫ. ЭТА СИЛА ИЗМЕНЯЕТ СМЕРТНЫХ.

Сила?..

– Ты служил нашим врагам! – воззвала она к небу. – Как я могу верить тому, что ты говоришь?

– И ВСЕ ЖЕ ТЫ ДОВЕРЯЕШЬ ДАРУ ОДНОГО ИЗ ЭТИХ ВРАГОВ? КАК БЫ ТО НИ БЫЛО, Я НИКОМУ НЕ СЛУЖУ. НИ ЛЮДЯМ, НИ ПЕВЦАМ. Я ПРОСТО СУЩЕСТВУЮ. ПРОЩАЙ, ДИТЯ РАВНИН.

ДИТЯ ВРАЖДЫ.

Видение исчезло так же внезапно, как и появилось, и Венли снова оказалась наедине с бурей. От потрясения она чуть не выронила свою драгоценность, но затем, ежась от бойкого ветра, положила светящийся самосвет на землю. Сжала в руке камень, скользкий от дождя. Заколебалась.

Надо ли проявить осторожность?

Но разве величие достигается осторожностью?

Эшонай не была осторожна, и она открыла новый мир. Ударом камня Венли разбила самосвет. Свет вырвался облачком, и она поморщилась под проливным дождем, готовясь к чудесному превращению.

– Наконец-то! – воскликнул кто-то в ритме раздражения. – Ух и натерпелся же я!

Красный огонек превратился в крошечного мужчину-человека: он стоял, уперев руки в бока, и слабо светился посреди бури.

Венли крепко обхватила себя за плечи, дрожа и смаргивая дождевую воду.

– Спрен, – прошипела она. – Я призвала тебя, чтобы ты даровал мне одну из древних форм.

– Ты? – спросил он. – Сколько тебе лет? Есть еще кто-нибудь, с кем я мог бы поговорить?

– Сначала поведай мне этот секрет, – потребовала Венли. – Потом мы передадим твою форму другим. Она может исцелять, верно? Мне так сказали.

Он не ответил.

– Ты не смеешь отказывать! – крикнула Венли, хотя ее слова потонули во внезапном раскате грома. – Я страдала так долго, чтобы добиться этой цели…

– Вот только не надо устраивать сцен! – сказал маленький спрен, топнув ногой. – М-да, придется воспользоваться инструментами, которые нашлись в сарае, даже если они чуток заржавели. Ладно, вот в чем суть. Я собираюсь поселиться внутри тебя, и вместе мы будем делать невероятные вещи.

– Мы принесем полезные формы моему народу? – спросила Венли, стуча зубами.

– Ну да. И нет. Какое-то время нам нужно, чтобы ты выглядела так, будто все еще находишься в трудоформе. Мне нужно выяснить, как сейчас обстоят дела на старом добром Рошаре. Давненько я тут не был. А ты сможешь попасть в Шейдсмар, если понадобится?

– Ш-Шейдсмар?

– Да, нам нужно добраться до бури там. Той, что поновее, на юге? Где я вошел в этот самосвет… Ты понятия не имеешь, о чем я говорю. Восхитительно. Ну ладно, приготовься – у нас дел невпроворот…

Стоя у входа в убежище и пытаясь высмотреть сестру, Эшонай настроилась на ритм тревоги. В хаосе бури почти ничего не было видно: вспышки молний, хотя и яркие, были слишком короткими, чтобы позволить рассмотреть местность.

– Она действительно это сделала? – весело спросил Тьюд, когда подошел к ней, жуя какой-то фрукт. – Столько ворчала, а теперь взяла и вышла наружу, чтобы стать брачницей.

– Сомневаюсь. Она уже несколько месяцев пытается найти боеформу. Она не собирается становиться брачницей. Во всяком случае, она слишком молода.

Человеки были удивлены тем, как молоды Эшонай и Венли, – очевидно, они стареют медленнее? Но до официального совершеннолетия Венли оставалось еще несколько месяцев.

– Такое решение принимали и те, кто помоложе. – Тьюд потер бороду. – Знаешь, я вот о чем подумал: между бывшими брачниками остается связь.

– Ты просто вбил себе в голову, что это смешно, – сказала Эшонай с упреком.

– Ага, точно!

Он рассмеялся. Гром сотряс убежище, заставив обоих на время замолчать, настроившись из уважения на ритм ветра. Было что-то удивительное – хотя и опасное – в ощущении вибрации самой бури.

– Сейчас не время отвлекаться на такие глупости, как бракоформа, – сказала Эшонай. – Человеки снова уйдут, как только закончится эта буря. Мы должны послать кого-нибудь с ними.

– Иногда ты слишком ответственна себе в ущерб, Эшонай, – ответил Тьюд; он оперся рукой о стену и наклонился вперед, позволяя дождю хлестать себя по лицу.

– Я? Ответственная? Мама могла бы тебе кое-что об этом рассказать.

– И это бы напомнило мне о том, как вы обе похожи, – сказал Тьюд, настроенный на ритм радости и улыбающийся буре, как дурак. – Я собираюсь сделать это на днях, Эшонай. Проверим, пойдет ли со мной Била. Жизнь – не только работа в поле или рубка дров.

С этим Эшонай могла согласиться. И она полагала, что может понять кого-то, кто хочет в своей жизни заниматься каким-нибудь другим делом. Никто из них не появился бы на свет, если бы их родители не решили стать брачной парой.

И все-таки эта идея заставляла ее настраиваться на тревогу. Ей не нравилось, как сильно брачная форма меняет образ мыслей. Она хотела быть собой, со своими желаниями и стремлениями, и чтобы никакая форма их не подавляла. Хотя, конечно, даже сейчас на нее влияла трудоформа…

Она настроилась на ритм решимости и выкинула эти мысли из головы. Где же Венли? Эшонай знала, что ей не следует бояться за сестру. Слушатели все время уходили в бурю, и, хотя это нельзя было назвать абсолютно безопасным, ей не стоило напевать в ритме тревоги, как делали люди, когда говорили о Великих бурях. Бури были естественной частью жизни, Рошар даровал их слушателям.

В самой глубине души шевельнулась мысль – насколько легче будет жить без Венли, без ее постоянного нытья, без ее зависти, – но Эшонай не хотела ее признавать. Все в делах Эшонай – каждый разговор, или план, или вылазка, – усложнялось, когда вмешивалась Венли. Проблемы возникали из ничего.

Такие мысли были слабостью Эшонай. Ей надлежало любить сестру. И она действительно не хотела, чтобы с Венли что-нибудь случилось, но было трудно не вспоминать, как спокойно все шло без участия этой дурочки, склонной все драматизировать…

Из бури появилась блестящая от дождя фигура, подсвеченная молнией. Разглядев, что это Венли, Эшонай снова почувствовала угрызения совести и с усилием настроилась на радость. Она вышла в бурю и помогла сестре одолеть остаток пути.

Венли осталась в трудоформе. Мокрая, дрожащая фемалена в трудоформе.

– Не сработало, да? – спросил ее Тьюд.

Венли посмотрела на него, приоткрыв рот, но оставаясь немой, словно человек. Затем она нервно улыбнулась. Улыбка была безумная, совсем на нее не похожая.

– Нет, Тьюд, – сказала Венли. – Не сработало. Мне придется еще много-много раз пытаться найти боеформу.

Он загудел в ритме примирения, бросил взгляд на Эшонай. Она была права – о бракоформе Венли и не подумала.

– Хочу посидеть у огня, – сказала ее сестра. – И согреться.

– Венли? – сказала Эшонай. – Твои слова… Где их ритм?

Венли помолчала. Затем она – как будто превозмогая сопротивление – начала напевать в ритме веселья, но получилось не с первой попытки.

– Что за ерунда, – наконец сказала Венли. – Ты просто была невнимательна.

И она зашагала к огню с видом еще более чванным, чем обычно, – высокомерной походкой фемалены, уверенной, что управляет бурями.