Цитаты из книги «Путь королей»

Но не всегда позволяю этому прорываться наружу. Чувства – то, что определяет мужчину, и потому самоконтроль – признак истинной силы. Ничего не чувствуют только мертвецы, но поддаются каждому чувству лишь дети.

Обычай – слепой свидетель обвинения. Это милая коробочка, в которую они упаковывают свою ложь. Из

– Увы, – сказал Камень, внимательно разглядывая кусок мха, который он на ходу сорвал с каменной стены, – твое оскорбление меня обидеть. Если бы мы быть на Пиках, пришлось бы драться, как требовать обычай алил’тики’и. – А это как? – уточнил Тефт. – На копьях? Камень рассмеялся: – Нет-нет. Мы на Пиках не такие варвары, как вы здесь внизу. – Тогда как же? – спросил Каладин с неподдельным интересом. – Ну, – Камень бросил мох и отряхнул руки, – надо много пи-ва-грязючки и песен. – И это вы зовете дуэлью?! – Кто сможет петь после многих кружек пива – победить. И еще все быстро такие пьяные, что не всегда помнить, о чем спор. Тефт захихикал: – А утром все хватаются за ножи. – Думаю, это кое от чего зависит, – сказал Каладин. – От чего? – удивился Тефт. – От того, есть ли среди них торговец ножами. Верно, Данни? Приятели повернулись и увидели Данни, который шел за ними,

Ученый должен знать, что не следует тратить время на поиски уже известных сведений

Он живет как раб. Но не обязан мыслить, как раб

То, что ты сказала раньше, правда: люди во многом ненадежны. Но если на что-то и можно рассчитывать, то лишь на человеческую жадность.

– Возможно. А быть может, и нет. Я видел, как он на них смотрит. Ему нужны деньги, которые я даю. Не исключено, они нужны ему так сильно, что Газ все сделает как надо. – Каладин покачал головой. – То, что ты сказала раньше, правда: люди во многом ненадежны. Но если на что-то и можно рассчитывать, то лишь на человеческую жадность.

– Вас все еще что-то беспокоит. – Он взял портрет Ясны. – Что я должен сделать, чтобы вы расслабились? Забраться на этот стол и станцевать джигу? Она удивленно моргнула. – Нет возражений? Что ж… – Брат Кабзал положил портрет и начал взбираться на стул. – Нет, прошу вас! – Шаллан вскинула свободную руку. – Вы уверены? – Он окинул стол оценивающим взглядом. – Да, – ответила девушка, представляя себе, как ревнитель спотыкается, делает неверный шаг и, упав с балкона, камнем падает на пол в десятках футов внизу. – Честное слово, я больше не буду демонстрировать уважение! Он тихонько захихикал, спрыгнул и сел. Потом наклонился к ней, словно заговорщик: – Угроза джиги на столе работает почти всегда. Мне лишь раз пришлось ее сплясать, когда я проиграл пари с братом Ланином. Старший ревнитель нашего монастыря от ужаса чуть кверху килем не перевернулся. Шаллан с трудом сдержала улыбку: – Вы ревнитель, вам запрещено иметь собственность. Что же вы ставили? – Две глубоких понюшки аромата зимней розы и тепло солнечного света на коже. – Он улыбнулся. – Иногда приходится как следует пофантазировать. После того как тебя на протяжении многих лет маринуют в монастыре, этому можно научиться. Итак, вы собирались объяснить мне, где обучились столь хорошо рисовать. – Практика. Думаю, в конечном счете так учатся все. – И опять мудрые речи. Я начинаю сомневаться, кто из нас ревнитель. Но вас, безусловно, кто-то обучал. – Дандос Масловер. – О, если кого и можно назвать истинным мастером карандаша, то как раз его. И все же… не то чтобы я сомневался в ваших словах, светлость, но я заинтригован: как мог Дандос обучать вас искусству рисунка, если – насколько я помню – он вот уже триста лет страдает весьма серьезным и неизлечимым недугом, именуемым смерть?

Каладин проводил его взглядом и выругался вполголоса. – Что такое? – спросила спрен ветра, подойдя к нему и склонив голову набок. – Он мне почти понравился. – Каладин опять уткнулся лбом в прутья. – Но… после того, что он сделал… Парень пожал плечами: – Я не говорил, что Твлакв не ублюдок. Просто он ублюдок, который может нравиться. – Он помолчал, потом скривился. – Самый отвратительный тип. Убьешь такого – и тебя будут мучить угрызения совести.

Шаллан зарумянилась, ибо ей в голову пришел не совсем приличный ответ. – Ага! – воскликнул капитан, ткнув в ее сторону пальцем. – Вижу, юная госпожа, вы хотите что-то сказать – у вас это на лбу написано! Валяйте, говорите. Слова, знаете ли, созданы не для того, чтобы держать их внутри. Они твари свободные, и если окажутся взаперти, то могут испортить желудок. – Но это неприлично! – запротестовала Шаллан. Тозбек расхохотался: – Месяцы в пути, а вы все еще цепляетесь за приличия! Я же все время твержу, что мы моряки! Мы забыли о приличиях в тот миг, когда впервые ступили на борт корабля; нас уже ничто не исправит.