Глава 4

Женщина кричала до полного изнеможения, прося о помощи, о пощаде, моля Доми. Она скреблась в широкие ворота, и ее ногти оставляли узкие полосы на толстом слое слизи. В конце концов она обессилела и скорчилась на земле, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Вид ее страданий напомнил Раодену о собственной боли, о потерянной жизни за пределами элантрийских ворот.

– Дольше они ждать не станут, – прошептал Галладон.

Он крепко сжимал руку принца, не давая тому двинуться вперед.

Женщина с трудом поднялась на ноги; она ошеломленно оглядывалась вокруг и, казалось, не понимала, где находится. Она сделала неуверенный шаг влево, боясь оторвать ладонь от стены, как будто та оставалась последней связью с настоящим миром, а не отделяла от него.

– Вот и все, – произнес Галладон.

– Так просто? – спросил Раоден.

Дьюл кивнул:

– Она сделала хороший выбор. По крайней мере, не самый худший из возможных. Смотри.

В переулке на другом конце площади зашевелились тени. Галладон с принцем плотнее прижались к стене одного из обветшалых домов, окружавших привратную площадь Элантриса. Тени приобрели четкость и оказались группкой мужчин; они приближались к женщине быстрым решительным шагом, постепенно окружая ее. Один протянул руку и отобрал ее корзинку с подношениями. У женщины не осталось сил сопротивляться; она просто осела на землю. Пальцы дьюла впились в плечо принца, когда тот не раздумывая рванулся вперед, желая дать ворам отпор.

– Плохая идея. Коло? – прошипел Галладон. – Прибереги отвагу для себя. Ты чуть не загнулся от одного ушиба; представь, как будешь себя чувствовать, если дубинка разнесет твою отважную голову.

Раоден кивнул и перестал вырываться. Женщину ограбили, но больше опасность ей не грозила. И все равно наблюдать за ней было больно. Уже не юная девушка, а крепкая матрона с фигурой, созданной для материнства, и осанкой полноправной хозяйки дома, мать семейства. Сильно очерченное лицо говорило о жизненной мудрости и смелости, и Раоден не решался взглянуть ей в глаза. Если Элантрис сумел сломить такую женщину, то оставалась ли надежда для принца?

– Я говорил тебе, что она сделала правильный выбор, – продолжал Галладон. – Потеряла несколько свертков с едой, но на ней самой ни царапины. А вот стоило ей повернуть направо, как тебе, – там бы ее поджидала сомнительная милость людей Шаора. Прямо по курсу – и ее подношения принадлежали бы Аандену. Левый поворот лучше всего; люди Караты забирают еду, но обычно не обижают новичков. Лучше поголодать, чем прожить несколько лет со сломанной рукой.

– Несколько лет? – Раоден повернулся к темнокожему дьюлу. – Кажется, ты говорил, что раны здесь вообще не заживают.

– Мы можем только предполагать, сюл. Найдешь элантрийца, который доживет до конца вечности и не спятит, – пусть он тебе все подробно разъяснит.

– И сколько люди ухитряются здесь протянуть?

– Год, от силы два.

– Год?!

– Ты думал, что мы бессмертны? Мы не стареем, но это не означает, что мы живем вечно.

– Не знаю. – В голосе Раодена звучало сомнение. – Ты говорил, что мы не можем умереть.

– Правильно, не можем. Но синяки, царапины, сбитые пальцы… Боль накапливается. У всего есть предел.

– Люди кончают жизнь самоубийством? – тихо спросил принц.

– Это невозможно. В основном они валяются в канавах, кричат и стонут. Бедняги руло.

– И сколько ты здесь прожил?

– Несколько месяцев.

Еще одно немыслимое откровение, а мир вокруг Раодена и так трещал по швам. Принц думал, что Галладон прожил в Элантрисе по меньшей мере пару лет. Дьюл говорил о жизни в Элантрисе, как будто город был его домом десятки лет, и он прекрасно ориентировался в гигантском лабиринте улиц.

Раоден перевел взгляд на площадь, но женщина уже пропала неведомо куда. Она могла оказаться кем угодно: горничной во дворце его отца, или компаньонкой богатой купеческой жены, или просто домохозяйкой. Шаод не обращал внимания на статус жертвы; он забирал всех без разбору. И сейчас женщина исчезла, канула в зияющий колодец под названием Элантрис. И он ничем не мог ей помочь!

– И все из-за одного куска хлеба и горсточки вялых овощей, – пробормотал принц.

– Сейчас кусок хлеба кажется чепухой, но подожди несколько дней. Единственная пища, которая сюда попадает, лежит в корзинах новичков. Подожди немного, сюл. Ты тоже узнаешь голод; и надо быть очень сильным человеком, чтобы противиться его зову.

– Но ты же справляешься.

– Не слишком успешно – и я прожил в Элантрисе только несколько месяцев. Я не в силах предсказать, во что голод превратит меня через год.

Раоден фыркнул:

– Ты только дождись, пока истекут мои тридцать дней, а потом можешь оборачиваться кровожадным хищником, сколько душе угодно. Мне бы не хотелось обнаружить, что я продешевил с отданным тебе мясом.

После небольшой паузы Галладон рассмеялся:

– Тебя ничем не испугать, да, сюл?

– На самом деле меня пугает практически все, что я здесь вижу. Просто я пытаюсь не поддаваться ужасу, растущему с каждым днем. Стоит мне его осознать, и я полезу прятаться под брусчатку. А теперь расскажи мне про здешние банды.

Галладон пожал плечами и направился внутрь дома, из которого они наблюдали за площадью. Он взял стоявший у стены стул, подозрительно посмотрел на его ножки и присел. Стул хрустнул, и дьюл едва успел вскочить, после чего с отвращением зашвырнул стул в угол и уселся на пол.

– Элантрис поделен на три части, сюл: для трех банд. Район старого рынка принадлежит Шаору; ты уже познакомился с его людьми, хотя они были слишком заняты слизыванием грязи с твоих подношений, чтобы представиться как положено. Дворцом и окрестностями правит Карата – это ее приспешники так вежливо облегчили корзинку той дамы на площади. И последний из главарей – Аанден. Почти все время он проводит в университете.

– Образованный?

– Нет, шустрый малый. Он первым догадался, что многие из старых текстов написаны на тончайшем пергаменте. Вчерашняя классика стала сегодняшним обедом. Коло?

– Идос Доми! – вырвалось у Раодена. – Это ужасно! Старинные свитки Элантриса, которые содержат тысячи текстов! Им же цены нет!

Галладон смотрел на него со страдальческим выражением:

– Сюл, ты хочешь, чтобы я повторил речь о тяготах голода? Какой толк от изысков пера, если от боли в желудке слезы из глаз катятся?

– Это не довод. К тому же двухсотлетний телячий пергамент вряд ли особенно вкусен.

Дьюл передернул плечами:

– Уж всяко получше слизи. Так или иначе, несколько месяцев назад у Аандена, по слухам, закончились свитки. Они пытались варить книги, но ничего не вышло.

– Странно, что они не попытались сварить друг дружку.

– О, они пробовали. К счастью, во время шаода с нами что-то происходит, – по всей видимости, плоть мертвецов не слишком приятна на вкус. Коло? Она настолько горька, что никакой желудок ее не удержит.

– Приятно знать, что каннибализм так предусмотрительно выведен из игры, – сухо заметил Раоден.

– Я говорил тебе, сюл. Голод толкает на невообразимые поступки.

– И ты считаешь, что это достаточное оправдание?

Галладон мудро промолчал.

Принц продолжал:

– Ты рассуждаешь о голоде и боли, как будто это силы, которым нельзя противостоять. Если все оправдывать голодом, получается, что стоит убрать привычные удобства – и мы превратимся в животных?

Галладон покачал головой:

– Прости, сюл, но именно так обстоят дела.

– Они должны обстоять по-другому.

Десять лет – не очень долгий срок. Даже при арелонской влажности город не мог обветшать так сильно. Элантрис казался покинутым столетия назад. Дерево гнило, штукатурка и кирпичи рассыпались, даже каменные строения начинали рушиться. И все вокруг покрывала вездесущая бурая слизь.

Раоден наконец приспособился к ходьбе по скользким, щербатым мостовым. Он старался не вымазаться слизью, но без особого успеха. Каждая стена, которой он коснулся, каждый уступ, за который он ухватился, оставляли на нем отметины.

Они с Галладоном шагали по улице, проезжая часть которой была шире любой дороги в Каи. Элантрис был построен с размахом, и, хотя город даже снаружи устрашал своими размерами, только сейчас Раоден начал понимать, насколько он огромен. Они шли уже долго, а дьюл утверждал, что до места назначения еще довольно далеко.

При этом они не торопились. Первое, чему научился Раоден, – в Элантрисе никто не суетился. Все, что делал Галладон, он делал осторожно, точными и размеренными движениями. Малейшая царапина грозила добавить свой голос к песне бесконечной боли; чем осмотрительнее вел себя человек, тем дольше он оставался в своем уме. Так что Раоден следовал за дьюлом и старался подражать его цепкой походке. Стоило принцу в очередной раз заподозрить, что его провожатый чересчур осторожничает, ему было достаточно глянуть на одну из лежащих в канавах и уличных закутках скорченных фигур, и доверие к советам дьюла возвращалось с новой силой.

Галладон называл сломленных болью элантрийцев хоедами. Они теряли разум, и их жизнь продолжалась в муках нескончаемой агонии. Они редко передвигались, – видимо, животный инстинкт подсказывал держаться в тени. Большинство страдали тихо, но только немногие хранили полное молчание. Проходя мимо, принц слышал их невнятное бормотание, всхлипывания и стоны. Многие повторяли одни и те же слова, как мантру, которая сопровождала их страдания.

– Доми, Доми, Доми…

– Красив, он был так красив…

– Стоп, стоп, стоп. Пусть она прекратится…

Раоден заставлял себя пропускать слова мимо ушей; при взгляде на эти безликие человеческие обломки у него ныло в груди, как будто боль передавалась ему. Принц боялся, что стоит начать прислушиваться, и он сойдет с ума гораздо раньше, чем нанесет себе серьезное увечье.

Но стоило ему отдаться течению мыслей, они обязательно возвращались к оставленной по ту сторону стен жизни. Продолжат ли его друзья тайные собрания? Смогут ли Киин и Ройэл удержать группировку в своих руках? И что станет с его лучшим другом Люкелом? Раоден едва успел познакомиться с молодой женой Люкела, а теперь ему никогда не доведется увидеть их первенца.

Сильнее всего его терзали мысли о собственном расстроенном браке. Принц не успел даже как следует познакомиться со своей невестой, хотя много раз разговаривал с ней через сеонов. Раодену очень хотелось надеяться, что она останется такой же остроумной и интересной собеседницей при личной встрече, но, похоже, узнать наверняка ему уже не суждено. Скорее всего, Йадон скрыл от публики превращение сына, объявив того умершим. Теперь у Сарин нет причины плыть в Арелон. Стоит ей услышать о смерти Раодена, она останется в Теоде и найдет себе другого супруга.

«Я бы многое отдал за одну встречу с ней», – сокрушался принц. Но пора положить конец сожалениям. Теперь он элантриец.

Раоден вздохнул и принялся рассматривать улицы, по которым они проходили. Трудно было поверить, что когда-то Элантрис считался самым красивым городом Опелона, если не всего мира. Куда ни глянь, все покрывала слизь: результат гниения и разрушения. Но если приглядеться, даже слой грязи не сумел окончательно погубить былое величие; еще можно было различить шпили на крышах, осколки изящных настенных барельефов, торжественные часовни и просторные особняки, колонны и арки. Десять лет назад они сверкали нетронутой белизной и позолотой, освещая магическим светом все вокруг.