Понимаете, мы притворяемся, что искусство вечно, что в нем есть некое постоянство. То, что можно назвать истиной. Искусство представляет собой искусство, потому что оно и есть искусство, а не потому, что мы его таковым назвали.
– Это меня пугает, – объяснила Шаллан, – поскольку все мы видим мир в том свете, который свойствен каждому из нас, и этот свет меняет наше восприятие. Я не могу быть уверена в том, что вижу реальную картину. Хочу увидеть, но не знаю, получится ли это у меня когда-нибудь.
– Я, – продолжила веденка, – рада быть здесь, потому что меня всегда интересовало, что происходит с куском мяса, который путешествует по пищеварительной системе, а эти ущелья напоминают мне внутренности.
– Надеюсь, вы не всерьез.
Он поглощен беседой, – сказала Шаллан. – Но ты прав. Мне, видимо, не стоит насмехаться над нашей семьей. Дом Давар – стойкий и выдающийся.
Йушу поднял чашу. Виким отрывисто кивнул.
– Разумеется, – продолжила она, – то же самое можно сказать о бородавке.
Правда у каждого своя, – прогудел Узор.
– Что? Нет, это не так. Правда – это… ну, правда! То, что реально.
– Твоя правда – то, что ты видишь, – проговорил Узор, явно сбитый с толку. – Разве может быть иначе? Ты эту правду мне и сказала – правду, которая дает власть.
Что такое «ножка»? Всего лишь нечто, определенное тобой. Без точки зрения не существует ни ножек, ни столов. Лишь древесина.
– Ты мне говорил, что стол воспринимает самого себя таким.
– Только потому, что люди уже давным-давно считают, что стол выглядит именно так. Правда для стола становится таковой, потому что люди создали для себя правду.