Глава 4

Амелия замялась, собираясь подняться по ступеням к парадному входу в Сент-Джаст-Холл.

Она приехала в имение на следующий день. Полдень давно миновал, и солнце пыталось пробиться сквозь пасмурные облака. На высоких черных деревьях, окружавших дом, появились маленькие почки. Даже газоны, казалось, немного позеленели. Весна была уже на подходе, но в этом поместье ее скорому приходу никто не радовался.

Всю прошедшую ночь Амелия так и не смогла сомкнуть глаз. Эта ужасная стычка с Гренвиллом снова и снова прокручивалась в ее голове. Образ Саймона неотступно преследовал ее – то насмешливый, то страдающий, то необычайно обольстительный.

Гренвилл был вне себя от горя и гнева, но их по-прежнему тянуло друг к другу. Амелия не знала, что и делать.

Накануне она оставила Саймона спящим в своих покоях и ушла, чтобы проведать детей. При виде Амелии мальчики пришли в восторг, но она сразу заметила, что дети пребывали в плохом настроении и их поведение не поддавалось контролю. Джон разбил фарфоровую лошадь, но не демонстрировал ни капли раскаяния. Уильям исписал каракулями один из своих учебников. Явно обрадовавшись приходу Амелии, мальчики улыбнулись, но она понимала, что дети горевали о потере матери и их проступки были лишь мольбой о помощи.

Амелия заглянула и к малышке. Миссис Мердок в доме не было, что принесло Амелии нечто вроде облегчения, и горничная разрешила ей подержать на руках и покормить малютку. Потом Амелия подумывала зайти к Гренвиллу, чтобы справиться о его состоянии. Но решила, что разумнее будет поскорее покинуть его дом.

С тех пор она сильно беспокоилась о Саймоне и его детях.

– Я напою кобылу, мисс, – сказал конюх, отвлекая ее от мыслей.

Она обернулась. Конюх взял за узду кобылу, запряженную в легкий экипаж, на котором обычно ездила Амелия. Она поблагодарила слугу и, собравшись с духом, стала подниматься по ступеням крыльца.

Неужели она боялась Гренвилла, размышляла Амелия. Сегодня она нервничала гораздо сильнее, чем накануне. Или ее пугала собственная реакция на присутствие Саймона?

В любом случае оставалось только молиться, чтобы сегодня он был в лучшей форме. Амелия от души надеялась, что ей лишь почудилось притяжение, возникшее между ними вчера.

Будь она помудрее, наверняка держалась бы подальше от этого дома, думала Амелия, нервно стуча в парадную дверь. Но накануне Гренвилл был так подавлен, буквально уничтожен… Закрыть глаза на его боль было просто невозможно.

Облаченный в ливрею швейцар впустил гостью в дом, и мгновение спустя в передней показался Ллойд. Амелия фальшиво улыбнулась ему, снимая накидку:

– Добрый день. Я надеялась повидать его светлость.

Они посмотрели друг на друга, обменявшись долгими понимающими взглядами. Все так же нарочито жизнерадостно Амелия спросила:

– Он спускался сегодня?

– Да, только что, – подтвердил Ллойд. – Но он непреклонен, мисс Грейстоун, он четко дал понять, что сегодня никого не принимает.

У Амелии тут же как будто камень с души упал. Гренвилл вышел из своих комнат! Она испытала огромное облегчение. Несомненно, теперь ей уже не надо добиваться встречи с ним. Она может просто вернуться домой – и это будет намного безопаснее, чем снова встречаться с Гренвиллом!

– Тогда мне лучше уйти. Но прежде расскажите мне, как дети?

Глаза Ллойда беспокойно замерцали.

– Лорд Уильям выглядит сегодня очень расстроенным, мисс Грейстоун. Утром он заперся в своих покоях, и синьору Барелли потребовалось несколько часов, чтобы убедить его выйти.

От недавнего облегчения не осталось и следа. Амелия могла ожидать чего-то подобного от Джона, но только не от его старшего брата.

– А где в это время был его светлость?

– Он должен был уже спуститься, мисс Грейстоун. Не думаю, что ему рассказали об этом неприятном случае.

Амелию тут же захлестнула тревога.

– Но он видел детей с того момента, как спустился вниз?

Ллойд покачал головой:

– Полагаю, он не видел детей со дня похорон, мисс Грейстоун.

Потрясенная до глубины души, Амелия уставилась на него. Потом, после долгого молчания, спросила:

– Как он?

Ллойд понизил голос:

– Мне не кажется, что сегодня он чувствует себя хорошо.

И тут Амелия поняла, что пока не может уйти.

– Где он?

Ллойд встревожился:

– Он обедает, мисс Грейстоун, но он выразился предельно ясно…

– Я сумею сладить с его светлостью, – на ходу бросила Амелия, поспешив в коридор. Ею двигала решимость. Гренвилл, вероятно, страдал от последствий вчерашней попойки, предположила она. И все же, как бы плохо он себя ни чувствовал, ему пора было взять на себя ответственность за семью и стать настоящим отцом собственным детям.

Насколько помнила Амелия, столовая представляла собой просторную комнату, отделанную панелями из темного дерева, с обшитым древесиной потолком, несколькими картинами на стенах и длинным дубовым столом с двумя дюжинами величественных стульев, обитых бордовым бархатом. Две двери из черного дерева преграждали вход в столовую. Обе были закрыты.

У дверей стоял слуга в ливрее, неподвижный и немигающий, будто статуя. Ни на мгновение не поколебавшись, Амелия распахнула двери и переступила порог.

Гренвилл сидел во главе длинного стола в другом конце комнаты, лицом к дверям. Стол был накрыт на одного, на превосходной льняной скатерти красовался хрусталь. В центре стояли высокие белые свечи. Когда Амелия вошла в столовую, Гренвилл завтракал – и выглядел при этом крайне озабоченным.

Он поднял взгляд и, пристально глядя на нее с противоположного конца огромной комнаты, отложил приборы.

Амелия помедлила, подрастеряв свою решимость, потом повернулась и закрыла за собой двери. Последующая беседа должна была происходить без свидетелей. Амелия молилась, чтобы ее смелая попытка припереть Гренвилла к стенке не оказалась серьезной ошибкой.

Обернувшись, Амелия задрожала от страха – и как ее снова угораздило дразнить льва в его логове? Определенно, именно так и выглядели ее намерения. Она мрачно двинулась вперед, напрягая зрение, чтобы рассмотреть выражение его лица.

Гренвилл не сводил с Амелии глаз, пока она приближалась. Лишь когда она подошла совсем близко, он положил салфетку из золотой парчи на стол и поднялся.

– А вы не можете не вмешиваться в мои дела, как я посмотрю, – без улыбки заметил Гренвилл.

Саймон выглядел плохо. Он побрился, но под его воспаленными глазами залегли тени. Несмотря на оливковый цвет лица, Гренвилл был бледен. Его одежда казалась безупречной: темно-синий сюртук, рубашка с пышными кружевами у горла и на манжетах, желтовато-коричневые бриджи, белые чулки. Но волосы Саймона были небрежно стянуты назад в косу. Он выглядел так, словно провел долгую ночь в беспробудном пьянстве, что, по сути дела, было чистой правдой.

– Я по-прежнему беспокоюсь о ваших детях.

– Но ваше беспокойство не распространяется на меня?

Амелия решила пропустить насмешку мимо ушей.

– Сегодня вы чувствуете себя лучше?

– Я чувствую себя точно так, как выгляжу, – чертовски скверно.

Она сдержала улыбку и язвительно бросила:

– За все в этой жизни нужно платить.

– Хм, мне кажется, вам приятно видеть, как я страдаю.

– Неужели вы думали, что сумеете избежать последствий своей чудовищной попойки? – вскинула брови Амелия. – Но я не радуюсь тому, что вам плохо.

– На самом деле я совсем не уверен, – медленно произнес он, не сводя пристального взгляда с ее лица, – что вообще о чем-то думал.

Между ними повисло молчание. Нет, он не думал, он переживал – он был в ярости и просто убит горем. А еще он очень явно, недвусмысленно намекал на нечто непристойное. Амелия отвела глаза, наконец-то прервав соединивший их долгий взгляд.

Гренвилл показал на стул, за спинку которого она держалась. Амелия заметила этот жест краешком глаза и покачала головой, снова взглянув на Саймона:

– Я не собираюсь засиживаться.

– Ах да, ваша мама ждет.

Амелия напряженно замерла на месте. В его тоне просквозила насмешка? Зато теперь стало очевидно, что Гренвилл прекрасно помнил их вчерашнюю стычку.

Он вдруг резко бросил:

– Почему вы здесь… Амелия?

Ее сердце екнуло. Судя по голосу, Гренвилл не обрадовался ее визиту.

– Я уже объяснила вам: хочу убедиться, что с детьми все в порядке. И – да, мое беспокойство отчасти распространяется и на вас.

– Тронут.

Амелия внимательно посмотрела на Саймона, но если он и хотел поддразнить ее сейчас, понять это не представлялось возможным. Его лицо было суровым.

– А я как раз думал о вас, – сказал Гренвилл, старательно изучая край стола. Потом поднял потемневшие глаза. – Я думал о нашем разговоре прошлым вечером.

В атмосфере комнаты висела тяжелая, явно ощущаемая неловкость. Амелия напряженно ждала пояснений, не совсем понимая, куда он клонит.

Гренвилл взглянул ей в глаза.

– Я смутно помню, о чем мы говорили. Но, полагаю, должен принести вам свои извинения.

Амелия глубоко вдохнула. Оставалось надеяться, что помнил он не слишком много!

– Это было бы нелишним.

– Я что, был очень груб?

Амелия замялась, потому что он был более чем груб, – он вел себя совершенно бесстыдно, он несколько раз упомянул об их оставшемся в прошлом романе, а еще он был невероятно обольстителен.

– Не имеет значения, ваши извинения приняты, – отрезала она, явно не желая обсуждать эту тему.

Но Гренвилл был настроен иначе.

– Я пытался соблазнить вас.

Амелия застыла на месте, спрашивая себя, стоит ли отрицать это.

– Мне кажется, я помню, как сжимал вас в объятиях. Так я соблазнил вас? – спросил он небрежно, почти мимоходом.

Она нервно выдохнула. Так Гренвилл не помнил, как далеко все зашло?

– Нет, не соблазнили.

Он отвел глаза. У Амелии не было ни малейшего представления, о чем сейчас думал Гренвилл. Помолчав, он опять вскинул на нее свой пугающе прямой взгляд и очень тихо произнес:

– Но мы поцеловались.

Теперь Амелия чуть не потеряла дар речи. Она не могла сказать наверняка, коснулись ли его губы ее щеки, но Гренвилл явно имел в виду нечто другое. И она еле слышно прошептала:

– Нет, Саймон, мы не целовались.

Его глаза округлились.

Удивление Гренвилла привело Амелию в недоумение. Напряженная атмосфера сгустилась, между ними возникла такая неловкость, что стало трудно дышать. Или эта неловкость исходила исключительно от Амелии?

– Мне хотелось бы увидеть детей, – сказала она, рассчитывая быстро сменить тему.

– Вы уверены в этом? – спросил Гренвилл так, словно не расслышал ее слова.

Амелия в волнении прикусила губу.

– Да, уверена. – Она поняла, что пора поставить точку в этом неловком обсуждении. – Вчера вы основательно напились. Не думаю, что вы могли отвечать за большую часть своих действий. А еще вы говорили довольно странные вещи, которые я совсем не поняла.

– Что, например? – Он обошел свой стул и встал рядом с ней.

О, как же ей не хотелось застрять в этом маленьком промежутке между столом и стеной! Она надеялась, что Саймон не протянет руку и не коснется ее! Разумеется, Амелия могла просто повернуться и, пробежав вдоль стола, выскочить из комнаты. Но вместо этого она буквально вросла в пол.

– Что, например? – снова спросил Гренвилл, на сей раз более настойчиво. Он по-прежнему стоял рядом и легко мог коснуться ее, стоило лишь протянуть руку.

Амелия понимала: не стоит напоминать Гренвиллу о том, что вчера он хотел поговорить с ней о прошлом и несколько раз поднимал эту щекотливую тему.

– Из ваших слов я поняла, что вы были во Франции и каким-то образом участвовали в войне.

С его уст слетел пренебрежительный смешок.

– В самом деле? Я много лет не был за границей. Что я еще говорил?

– Мы говорили о леди Гренвилл.

В его взгляде мелькнула резкость.

– Ах да… Смутно припоминаю, как признавался вам, что не любил свою жену.

Амелия стиснула руки и грустно пояснила:

– Вы заявили, что не скорбите по ней, но я вам не поверила.

Он опять насмешливо хмыкнул:

– Ну конечно, вы слишком хорошо обо мне думаете.

– Что это значит?

– Вы всегда верили в меня. И поколебать эту веру было невозможно.

Он что, снова захотел поговорить о прошлом? Амелия не могла поверить в происходящее.

– Я верю, – осторожно произнесла она, – что вы любите своих детей и любили свою жену, хотя, возможно, и не самым обычным образом.

– Как я уже сказал, ваша вера в меня непоколебима. По всей видимости, вчера вечером я был с вами абсолютно честен. Я не оплакиваю леди Гренвилл. Я не желал ей дурного, но я не могу горевать о женщине, которую почти не знал.