Глава вторая

«Генеральному прокурору СССР, государственному советнику юстиции 1 класса Руденко Р. А.

от старшего следователя по особо важным делам, советника юстиции Колесниченко В. И.

РАПОРТ

Докладываю, что 22 ноября 1980 года прибыл в составе назначенной Вами оперативно-следственной группы в г. Чолпон-Ату Киргизской ССР, для расследования произошедшего в ночь с 20 на 21 ноября убийства председателя СМ Киргизской ССР, кандидата в члены ЦК КПСС Ибраимова С. И. По прибытии я, своими полномочиями, ознакомился с результатами проведенных на месте, сотрудниками республиканского МВД и КГБ, оперативных мероприятий и установил следующее. В ходе прочесывания лесополосы, отделяющей правительственный санаторий «Иссык-Куль», на территории которого произошло убийство, от пролегающей мимо него автодороги «Чолпон-Ата – Пржевальск», был обнаружен гладкоствольный карабин «Белка», без патронов, в боевом состоянии, со следами пороха и гари в стволе. Анализ его экспертами-криминалистами КГБ СССР, входящими в возглавляемую мной группу, показал, в сопоставлении с пулями, извлеченными из тела Ибраимова и его шофера, что именно данный карабин является орудием преступления. На карабине обнаружены отпечатки пальцев, совпадающие с хранящимися в картотеке КГБ отпечатками пальцев гр. Славина Алексея Николаевича, 1940 г.р., сына расстрелянного в 1941 г. православного священника из Курской области. Данные отпечатки получены у него в детском возрасте, при перемещении в детский дом для детей «врагов народа», откуда, согласно архивным данным, Славин А. Н. не выпускался, будучи, по всей видимости, расстрелянным или пропавшим без вести. Точных сведений о его судьбе не имеется, но по состоянию на ноябрь 1980 года человек с такими анкетными данными в г. Чолпон-Ате или Пржевальской области не проживал. Объяснить данное противоречие пока не представляется возможным, не исключаю техническую ошибку.

Параллельно с этим мной были допрошены все инспектора ГАИ, дежурившие в ночь убийства на трассе «Чолпон-Ата – Пржевальск», которые показали, что в сторону правительственного санатория в течение всего дня 20.11.1980 заезжали только машины Ибраимова, в которых находился сам Ибраимов, обслуга санатория и приехавший к нему накануне министр внутренних дел Узбекской ССР Х. Яхъяев. Ни другие машины, ни рейсовые автобусы не поворачивали в сторону правительственного санатория. Между тем, 20.11.1980 около 17 час 30 мин мимо него проследовал рейсовый автобус, идущий из Чолпон-Аты в Пржевальск. Один из инспекторов ГАИ, вышедший на дежурство в связи с проследованием автоколонны Ибраимова в санаторий, видел, как примерно в 5 км от въезда в «Иссык-Куль» автобус остановился и из него вышел какой-то человек, вскоре пропавший у инспектора из виду.

Следователями, входящими в возглавляемую мной группу, допрошены все водители рейсовых автобусов, идущих по названному маршруту 20 ноября с.г. и в ближайшие дни. Один из них подтвердил, что 20.11.1980 управлял рейсовым автобусом, идущим в Пржевальск. Проехав территорию санатория, он остановился на обочине дороги по требованию одного из пассажиров, которого лично не знает, поскольку сам проживает в Пржевальске, а пассажир, по всей видимости, был жителем Чолпон-Аты. Пассажир на остановке вышел, а автобус продолжил следование по заданному маршруту. С его словесного описания пассажира экспертами-криминалистами был составлен фоторобот, который был предъявлен для опознания всем сотрудникам билетных касс автовокзала Чолпон-Аты.

Одна из сотрудниц опознала в нем жителя города Смагина Николая Джураевича, 1940 г.р., прораба СМУ-74. При допросе его сослуживцев установлено, что 20 ноября Смагин на работу не вышел, после чего разыскать его возможным не представляется. Данные оперативного учета показывают, что дома он также не появлялся, в контакты с родными и близкими не вступал. В г. Пржевальске был организован местный розыск Смагина, который также не дал результата. Оснований для всесоюзного розыска пока не вижу, так как не имеется прямых доказательств причастности Смагина к убийству Ибраимова. При этом личных непосредственных контактов с самим Ибраимов, его убитым шофером, их окружением Смагин, согласно показаниям родственников, никогда не имел. На оружии, как говорилось выше, обнаружены не принадлежащие ему отпечатки пальцев.

С целью устранения возможных противоречий счел возможным назначить биологическую экспертизу отпечатков пальцев, снятых с карабина «Белка», с целью установления возможных контактов Смагина с носителем оружия. До получения результатов экспертизы производство предварительного расследования приостановил. О дальнейшем движении следствия доложу дополнительно.

В. И. Колесниченко»

01 декабря 1980 года, Чолпон-Ата, Киргизская ССР

Машина областной прокуратуры подъехала к дому одного из старейших и самых уважаемых жителей города, ветерана ВОВ, в прошлом – видного партийного работника Джуры Акаева около 14 час. В машине, помимо шофера и на всякий случай взятого с собой оперативника уголовного розыска, сидели Колесниченко и Бобков. Перед тем, как выйти генерал КГБ бросил своему коллеге:

– И почему мы только сейчас сюда приехали? К отцу человека, которого обвиняют в убийстве кандидата в члены ЦК, мы приходим в самую последнюю очередь! Кому скажи – три дня смеяться будут. Как будто мы не хотим оперативно расследовать дело, а, Владимир Иванович?

– Филипп Тимофеевич, – спокойно произнес следователь, – скажите, у вас родители есть?

– Умерли.

– Но были когда-то? Вы же их помните?

– Ну, положим, помню. Только не надо давить на сыновние чувства – меня, слава Богу, в убийстве председателя Совета министров республики пока никто не обвинял.

– И Смагина пока никто не обвиняет. Ну может быть такое, что ему стало плохо в дороге? Попросил остановить, рассчитывал, что ему окажут помощь, помощь, по старой доброй традиции, никто не оказал, потому что дорога была перекрыта в связи с движением кортежа Ибраимова. Человек упал без сознания, скорее всего, уже умер, а мы на него всех собак повесили заочно. Плевать, что отпечатки не его – не вышел на работу, да еще и как на грех проходил мимо, значит, что же, виноват? Э, нет, товарищ генерал, оперативно расследовать и правильно – не всегда одно и то же… Да и потом – не забывайте, что Акаев раньше работал в республиканском ЦК. Сунуться в этот дом без проверки, с шашкой наголо может только генерал КГБ, да и то велик риск, что его потом по голове не погладят. А я, увы, пока не генерал. Так что, пойдем?

Хозяин – почтенный сухой старик в халате и тюбетейке – встречал гостей на пороге. Как чувствовал, что вот-вот должны они к нему прийти. Как будто скорее хотел вырвать этот больной зуб, устранить все противоречия. Да вот только мог ли? Если бы мог, то, с его-то советским почетным прошлым, давно бы уж стоял на пороге областной прокуратуры… Значит, что-то внутри него самого не давало ему сделать первый шаг. Была какая-то тайна, которая, как скелет в шкафу, отягощала ему дорогу. Долго думал об этом Колесниченко, и, наконец, сегодня сам решил все разведать.

По-восточному гостеприимный дом встречал даже таких, не вполне светских посетителей тепло. Пили чай, ели сладкую пахлаву, фрукты, даже зимой имевшиеся в доме ветерана. Колесниченко начал разговор напрямую.

– Скажите, Джура Акаевич, ваш сын…

Старик не дал ему договорить:

– Давно ходите вы как собаки вокруг моего дома. Давно хотите сказать, да молчите. Мать расспрашивали, соседей расспрашивали, куда Николай делся. А в газетах все подробно расписано. Я понял – вы его подозреваете. Но зачем, зачем ему вдруг понадобилось убивать Султана? Они и знакомы-то не были…

– Вот в этом мы и пытаемся разобраться. Пока никто не делает никаких выводов, даже приблизительных…

– А почему? Чего вам не хватает? Значит, нет у вас доказательств. Так зачем заставляете честного человека скрываться?

– Вы полагаете, он скрывается? У вас есть какие-либо данные? – подозрительно начал диалог Бобков.

– Даже если бы были, я бы вам не сказал, – зло проронил старик. – Не верю я, что он убил и скрылся. Думаю, что убежал от подозрений. Специально… Мой сын… Он не такой…

Внезапно старик закрыл испещренное морщинами лицо руками и заплакал навзрыд. Колесниченко вспомнил своего отца, такого же пожилого ветерана, который с годами стал таким же мнительным, постоянно стал писать и звонить сыну, когда тот в бесконечной череде командировок мотался по всему Союзу, видимо, боясь не успеть сказать простых трех слов… Ему стало жаль старика. И противно стало от осознания той миссии, что была на него возложена. Он вспомнил слова Андропова о возможной причастности к убийству генерала Яхъяева и Рашидова. И стало вдвойне мерзко – он, следователь прокуратуры, сидит и мучает почтенного старика, когда, возможно, настоящие убийцы спокойно восседают в правительственных кабинетах… Но получилось быстро взять себя в руки – ведь, если не этот допрос, все так и будут возводить напраслину на невиновного, а отыскать истинных преступников не получится никогда. Есть такое слово – «надо».

– Понимаете, – выпив воды и слегка придя в себя, начал он, – он мне больше, чем сын, хотя кровью мы с ним не связаны. Я взял его из детского дома, когда в 1945-ом героем вернулся с войны…

– Простите, а из какого детского дома?

– Для детей врагов народа.

Эта фраза резанула Колесниченко и Бобкова по ушам. Они переглянулись – и без слов поняли: разгадка практически найдена.

– А почему вы решили его взять?

– Видите ли, я родом из Пржевальска. Вернее, тогда он назывался Каракол. Там издревле жили и соседствовали представители многих национальностей, религий и культур. Там еще до революции стояла пагода, были мечеть и православная церковь. Сам я раньше верующим не был – сами понимаете, в партии был не последним человеком. С годами только стал, да и то… А был у меня там друг, священник из православной церкви. Отец Николай. Часто я его вспоминаю. Хорошо мы с ним дружили, крепко. Родители мои рано умерли, так он мне вроде старшего брата и стал. Вере в Бога меня учил, да только, как видно, все без толку. Я так думал – что же это за Бог, если он таким несправедливостям на земле твориться разрешает?! Я на войну в 41-ом ушел, в 45-ом вернулся, пришел к нему – а мне говорят, что его сразу после моей мобилизации расстреляли. И как Бог, думал я, мог позволить такому чистому человеку в таких муках умереть? За неправду пострадать? Он не был предателем, а его обвинили. Я знаю – это горько… Так вот. У него в 40-ом еще сын родился. Я стал выяснять, где он, что с ним. Сказали, что отправили в детский дом как сына врага народа. Я туда. Забрал его. Конечно, давать не хотели, зачем, говорят, тебе, Джура, биографию портить? Один большой человек вступился, помог. Мы тогда Коле сменили фамилию и имя.

– А как его звали? Какая была фамилия?

– Алексей Славин. – Раскатом гром прозвучал ответ старика. Сыщики окончательно поняли, что не ошиблись. Но, почему-то, чем дальше шел рассказ, тем менее понятно становилось, за что его сыну понадобилось убивать Ибраимова… – Я назвал его Колей, в честь погибшего отца. А фамилию сменили на Смагин. В детском доме документы все подчистили, что концов теперь не найдешь.

– Скажите, – спросил Бобков, – а он когда-нибудь высказывал недовольство Советской властью или своей жизнью вообще? Вы ведь были большим человеком в городе, длительное время возглавляли партийную организацию. Не думаю, чтобы он в чем-нибудь нуждался… Разве что вспомнил отца?

– Не вспоминал он об отце. Маленький был совсем. Да и мы с моей Розой все сделали, чтобы эта печаль его не тревожила и скорее ушла из памяти. Да, даже если и вспомнил, то причем тут Султан? У него у самого отца расстреляли. Он был чистый человек, как и мой Коля – всем он был доволен, все у него было. Жены, правда, не было – так того он сам не хотел. А я хотел внуков…

– А почему вы не дали Алексею свою фамилию?

– Ну, во-первых, сложно было бы обеспечить пропажу из детского дома одного, пусть даже и никому не нужного ребенка, чтобы от него совсем не осталось никаких следов. Сначала в книги учета внесли пару записей, нарочно спутав фамилии. Заменить одну букву и тем самым начать стирать человека из памяти и из архивов куда проще, чем убить Славина и родить Акаева на ровном месте. А во-вторых… на войне меня ранили. Детей я иметь не мог, и об этом многие знали. Мальчик-то ведь русский, и все равно однажды бы узнал, что я ему не настоящий отец. Так зачем после его мучить, зачем воспитывать во лжи?

Внезапно в соседней комнате раздался телефонный звонок. Жена старика стала на пороге, удивленно уставилась на Бобкова и сказала:

– Это вас.

Генерал вышел, кратко поговорил с кем-то, вернулся в комнату и вполголоса сказал, глядя на следователя:

– Отпечатки пальцев, взятые с рабочей каски Смагина на его работе, в СМУ-74, совпадают с теми, что нашли на карабине.

Колесниченко опустил голову, потом посмотрел пристально на хозяина дома и с обреченностью в голосе произнес:

– У нас для вас плохие новости, Джура Акаевич.

Старик задрожал всем телом, напрягся и что было сил закричал, так, что, казалось, на улице стало слышно:

– Нет! Только не это!