Книга первая

Глава первая

20 ноября 1980 года, Чолпон– Ата, Киргизская ССР

Большая серая гикающая стая толстых уток низко пролетела над едва подернувшимися пленкой льда водами Иссык– Куля и плавно уселась на край берега – там, где вода была еще теплой и не замерзала от постоянного движения. Качкалдаки бы не прилетели, если бы не такая же – или большая – стая лесников, что выгнала лысух с насиженных мест в глубине близлежащего леса, да еще и прикормила как следует вблизи славного озера. Вообще это была последняя охота перед предстоящей зимой – скоро эти толстые, черные, похожие на уток птицы с характерными белыми отметинами на лбу улетят зимовать на Каспий, далеко отсюда, а потому надо пользоваться моментом, невзирая на промозглую ноябрьскую сырость и надвигающиеся холода, то и дело ледяными порывами ветра напоминающие: скоро декабрь. Снега было мало, практически не было – зима в Киргизии оттого и холодная, что почти бесснежная. Качкалдак – что утка, жировой слой под кожей будь здоров, а и он такую погоду плохо переносит. Так что, если не успеешь, не уследишь за проворными движениями его жирного тела, то все, пиши пропало.

Сегодня охота была небольшая – охотились только двое. А стая, как назло, попалась достаточно многочисленная – на первый взгляд, не менее 50 голов. Председатель Совмина Киргизии Султан Ибраимович Ибраимов охоту на качкалдаков любил, но стрелял плохо – потому затевал ее только для дорогих друзей, наведывавшихся к нему сюда, в санаторий Чолпон– Ата. Обычно это были люди из Москвы или его старый приятель, первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Шараф Рашидович Рашидов. Он и обещал приехать в этот раз, но не смог, прислал вместо себя еще одного их общего друга, министра внутренних дел Узбекистана Хайдара Яхъяева. Тот стреляет, конечно, хорошо, но все равно всех им вдвоем не перебить, много слишком. Потому сегодня все егеря и лесники вышли на охоту вместе с сановным начальством – как знать, может выгорит подстрелить пару жирных лысух, вот и будет праздник для семейства.

Стрелять в них надо быстро – не то всех только распугаешь. Потому первые десять выстрелов всегда являются определяющими. Быстрая очередь выпущена сначала Ибраимовым, потом гостем. Кинулись егеря с собаками по краям берега Иссык– Куля, чтобы собрать добычу, а остальные в это время достреливали стремительно удаляющихся лысух. Пара минут – и вся охота. Следующая стая будет только вечером, а потому можно перекурить.

– Жаль, Шараф Рашидович не смог приехать, – в очередной раз протянул Ибраимов, подойдя к своему гостю.

– Говорю тебе, заболел. К параду готовились в честь 7 ноября, 2 репетиции. А зима выдалась холодная – точь– в– точь, как у вас здесь. Вот его и прохватило. До позавчерашнего дня еще крепился, думал прилететь к тебе, а позавчера вконец свалило. «Поезжай, говорит, проведаешь Султана, да привезешь мне пару качкалдаков…»

– Да, – улыбнулся Ибраимов. – Он охоту любит. Бывало, мы с ним по двадцать штук за одну вылазку настреливали.

– Не время сейчас охотиться. Улетает птица– то, становится на крыло.

– Верно. Это последние. Теперь только летом… Дожить бы до него…

– Вот те раз. Чего это ты? Тоже о болезни подумываешь? Ты же молод еще, мой ровесник! Посмотри на наш ЦК – там все не в пример тебе старики, а таких разговоров не ведут. Так что ты это брось!

– Я бы с удовольствием, да только сам видишь, где тебя принимать приходится – в санатории.

– Санаторий – не больница. Надо здоровье смолоду беречь, а особенно в такую пору, так что не вешай носа раньше времени.

– И то верно. Пойдем, выпьем.

Небольшой привал был организован невдалеке от берега – пара лысеньких карагачей да небольшой кустарник отделяли накрытый стол у костра от того места, где вода священного озера сталкивается с землей и обдает и без того холодные пески своим ледяным дыханием.

Выпили, закусив свежими помидорами и рыбой.

– Хорошая рыба у вас на Иссык– Куле, – смакуя осетрину, сказал Яхъяев. Хозяин его будто не слышал, не замечал – собеседник заметил, что он явно чем– то встревожен.

– Жаль, не смог Шараф приехать… Я так ждал его… – то и дело вторил Ибраимов.

– Султан! Да что с тобой такое? Я же говорю, он болен…

– Я понимаю, но у меня был к нему деликатный личный разговор.

– Какого рода? Ты можешь мне все рассказать, я все ему передам. Мы же с тобой старые боевые товарищи, и ты можешь мне доверять как родному брату.

– Знаю. И главное, что разговор этот… он очень важный и срочный… – Ибраимов понизил голос, придвинулся поближе к собеседнику. – Доверить его кому бы то ни было – дело опасное, но выхода нет. Понимаешь, Шарафа могут сместить со дня на день.

– Кто тебе такое сказал?! – глаза Яхъяева округлились.

– Погоди, дослушай. Сам же видишь и знаешь, Леонид Ильич плох. На его место много желающих, и много кандидатов – и Шараф Рашидович один из них. Он друг Брежнева, молодой и деятельный руководитель, так что… Но в Москве знают и хотят донести Брежневу, что в Узбекистане много приписок по хлопку. Если сейчас это дойдет до ЦК, то дела будут плохи… Надо спасать Шарафа!

Яхъяев побелел.

– Ты откуда про это знаешь?

– Это неважно. Главное, что за спиной Шарафа кто– то целенаправленно активизирует работу по его дискредитации, по припискам. Я не верю тем, кто говорит, будто наш с тобой честнейший друг, преданнейший сын партии Ленина способен на такое! Я готов перед кем угодно отстоять его правоту, доказать, что он тут ни причем! Надо будет – и до Москвы дойду!

Заметно нервничавший и потому быстро опьяневший Ибраимов разошелся не на шутку. Яхъяев был обескуражен его откровениями, и поспешил успокоить своего разбушевавшегося собеседника.

– А ты уверен, что этим ему не навредишь?

– То есть?

– Смотрел тот фильм про Штирлица? «Что знают двое, знает и свинья». Так что ты пока подожди, никому ни о чем не рассказывай. Я вернусь в Ташкент, сам переговорю с Шарафом, и мы все решим. Надо будет – из реанимации его достану и привезу к тебе… Мы же не знали, что все так серьезно! Да, ты говорил по телефону, что речь пойдет о нем, что разговор серьезный, но что вопрос будет касаться «белого золота»…

– Сам понимаешь теперь, что по телефону я не мог всего сказать!

– Конечно. Ты правильно сделал, что поделился со мной. Я завтра же возвращаюсь в Ташкент, доложу Шарафу и – я уверен – это заставит его немного отложить болезнь… В общем, готовь новую партию качкалдаков! А пока давай выпьем…

Слова старого товарища несколько успокоили Ибраимова. Он охотно опрокинул еще пару рюмок, после чего снова взялся за ружье – маленькая стайка полетела вслед за первой, и издали, с берега Иссык– Куля послышался посвист егеря.

Вечером, после бани, говорили о наболевшем – о госпоставках, планы по которым все выше задирает Москва, о нехватке продовольствия в регионах «второго» и «третьего» уровней обеспечения, об уровне преступности в стране, о засилье русских среди партийного и государственного аппарата. Яхъяев подчеркнул, – и вполне справедливо – что Ибраимова очень любят местные жители, которые в нем, коренном, чистокровном киргизе, видят свое будущее как народа, независимого от столицы Союза.

– Да, – говорил генерал, – когда после войны мы все объединялись вновь, с новыми правами, отличными от тех, что существовали в Гражданскую, соответствующими, как нам тогда казалось, международным принципам и идеалам, Москва нам обещала равенство и равноправие. А что на деле? Захватили власть и баста. В национальных республиках понасажали русских аппаратчиков, комитетчиков, а те только и делают, что следят за нами, подавляют нашу национальную идею, да не дают нам головы поднять. Как рабы живем. Потому тебе и Шарафу надо особенно себя беречь – вы, по сути, единственные самостоятельные руководители республик с чувством национальной идентичности, национальной гордости. Вас народ любит. За вами будущее…

Комплименты ложились в благодатную почву менталитета уже порядочно пьяного Ибраимова как нельзя более органично. Он растаял, перестал, наконец, бояться Яхъяева, с которым намедни так разоткровенничался, и только кивал головой в ответ на его панегирики:

– Именно поэтому я и хотел переговорить с Шарафом. Теперь ты понимаешь, насколько важно ему сохранить свой пост?! Если он займет высокий пост в столице после Леонида Ильича, то вся история может вспять повернуться! Отольются кошке мышкины слезки – мы еще всеми ими покомандуем!..

После такого тоста стало ясно, что пора идти спать. Ибраимов и его гость вернулись в правительственный домик на территории санатория и улеглись. Около часу ночи генерал спустился вниз, чтобы покурить…

…Домик толком не охранялся – закрытый санаторий подразумевал, что сюда, на расстоянии, значительно удаленном от города, вряд ли кто придет, чтобы переговорить с сильными мира сего. По периметру этот уголок здоровья был огорожен высоким забором с колючей проволокой, вдоль которого пару раз за ночь проходили дежурные охранники. Никаких ЧП здесь не происходило с момента закладки города, а потому частота проверок периметра у местных, не особо шустрых, охранников, из года в год становилась все реже. Ворота на въезде, конечно, на ночь запирались, сидел там вахтер – да только кто из супостатов надумает пересекать границу территории через входную дверь?

Потому он и пересек ее, перемахнув через забор – как раз в тот момент, когда охранники закончили обход и разместились в своем домике на окраине санатория, чтобы остаток ночи провести в алкогольных возлияниях. Коньяк, который они сегодня будут пить, привез из Узбекистана сам генерал Яхъяев, на бутылке портрет друга товарища Ибраимова – товарища Рашидова, – а это значит, что плохого в такую тару явно не разольют. Несколько метров жиденькой лесополосы, почти совсем облетевшей под дуновениями холодного ноябрьского ветра – и открылся ему вид на правительственный трехэтажный дом, пожалуй, самую выдающуюся постройку здешних мест. Не спеша приблизившись к нему, он увидел фигуру, стоящую в дальнем углу крыльца – генерал курил сигарету и смотрел в противоположном направлении, в сторону озера, откуда они сегодня приехали с богатой по нынешнему сезону добычей. Перед входом в дом стоит машина со включенными фарами – приехали именно на ней, это служебная «волга» Султана Ибраимовича. Стоп! Кажется, там кто– то есть…

Фары машины моргнули, из водительской двери вышел человек. Он напряженно вслушался в тишину и услышал его шаги, звуки трещащих под ногами веток. Как он еще здесь оказался? Почему не спит?

– Кто здесь? – окрик шофера растворился в гулком тумане леса. Водитель сделал несколько шагов навстречу своему незримому визави, но потом резко развернулся и побежал в сторону дома. – Хайдар Яхъяевич! Товарищ генерал!

«Этого еще не хватало», – подумал Славин и выхватил карабин.

Яхъяев обходил крыльцо, окружавшее дом по периметру, с торца, и мог не слышать криков водителя, но что будет, если они сейчас встретятся?! Придется уносить ноги, и неизвестно, когда в следующий раз выпадет такая возможность! Нет, нельзя этого допустить…

На свой страх и риск Славин прицелился и выстрелил. Пуля сразила шофера наповал, а грохот от выстрела раскатистым эхом прокатился по окрестностям санатория. Славин зажмурился и вжал голову в плечи, затаившись в лесу – слишком громким получился выстрел среди ночной тишины. Если услышат, то все, конец всему. Надо подождать несколько минут – если начнется суета, не останется ничего, кроме как уносить ноги; доступа к телу все равно не дадут.

Эти несколько мгновений показались ему вечностью. Но – на удивление на звук выстрела никто не вышел. В доме было всего два человека – один из них спал, а другой был на противоположном конце особняка, так что ветер, дувший в обратную сторону, вполне мог обеспечить, чтобы звук выстрела пронесся мимо его ушей. Славин видел, как, докурив, Яхъяев подошел к входной двери, но внезапно развернулся, достал еще одну сигарету и снова пошел обходить дом. Путь свободен!

В несколько прыжков оказался он у входа. Остановился перед машиной, присел и спрятался за нее, подождав, когда нарезавший круги генерал минует входную дверь. Пока отсиживался там, посмотрел на труп шофера. Мертвее мертвого. «С первого выстрела и так уложить… Неплохой карабин», – цинично подумал Славин. Меж тем Яхъяев опять скрылся за поворотом. Воспользовавшись моментом, Славин влетел в дом и сходу поднялся на второй этаж – он точно знал, в какой из комнат спит Ибраимов. Еле слышно открыл дверь спальни и увидел человека, лежавшего на кровати под одеялом. Прицелился чуть выше плеча, поднявшегося кверху у лежавшего на боку человека и… дважды выстрелил.

Белоснежные простыни обагрились кровью буквально на его глазах. Зрелище заворожило Славина но ненадолго – этих выстрелов в непосредственной близости от себя Яхъяев не услышать не мог. Он вбежал в дверь и сразу ринулся на второй этаж. Славин помнил про периметр крыльца – и быстро выскочил в окно, приземлившись ровно туда, где еще минуту назад стоял генерал. Он оказался с тыльной стороны дома. Нескольких секунд, что генерал потратил на оценку ситуации, ему хватило, чтобы успеть обежать дом и снова оказаться рядом с машиной Ибраимова.

Яхъяев выскочил из домика и рванул в сторону охраны. Это позволило Славину, дождавшись, пока тот исчезнет из виду, быстро ретироваться тем же путем, каким он сюда и пришел. Несколько метров вдоль леса… Конечно, они кинутся ко входу и к забору, но не сейчас – несколько минут они еще будут разглядывать труп убитого и пытаться оказать ему помощь. Потом министр внутренних дел, милиционер до мозга костей, даст команду к поиску. Но Славину это уже будет безразлично – он будет уже далеко, на подъезде к городу, откуда очень скоро отправится дальше. Благо, Советский Союз большой…

Утро следующего дня, Москва, Лубянка