Гертцог закашлялся и тяжело сглотнул:

– Знаешь, о чем думают старики перед смертью?

– Нет, не знаю. Как видишь, я покамест полон сил и молодецкого задора.

– О семье, – сказал Гертцог. – А император Баларии умыкнул у меня половину.

– Как это?

– Балары решили открыть границы. Два месяца назад император приехал с посольством в Незатопимую Гавань, чтобы заключить новое торговое соглашение. А после его отъезда выяснилось, что он похитил мою дочь.

Бершад невольно напрягся:

– Эшлин?

– Нет, – поморщился Гертцог. – Принцессу Каиру.

Каира была младшей сестрой Эшлин.

– Похитил?

– Ну не сама же она с ним уехала! Ей всего пятнадцать. Эти мерзавцы, поклоняющиеся шестеренкам, не смогли завоевать мои владения и в отместку умыкнули мою дочь. Я этого не потерплю! – Стукнув кулаком по столу, Гертцог уставился на свою испещренную шрамами руку и чуть спокойнее произнес: – Мужчина обязан защищать своих родных, иначе он и не мужчина вовсе.

Бершад оглядел гвардейцев в зале, пытаясь сообразить, как они отнеслись к такому проявлению слабости. Лица воинов не дрогнули. Король явно с пристрастием отбирал свою свиту – простой солдат недолго хранил бы такое в тайне.

– Да, это ты здорово облажался.

Гертцог выпрямился на кресле и помрачнел.

– Верни Каиру домой, – грозно прорычал он. – И убей императора Мерсера Домициана.

Бершад качнул меч, заново привыкая к его тяжести. Как только клинок покинет ножны, придется действовать стремительно. И все же предложение короля было весьма соблазнительным. Бершад решил подыграть Гертцогу, чтобы понять, к чему именно он клонит.

– Если помнишь, однажды ты меня уже посылал на убийство, – сказал драконьер. – И все закончилось кровавой резней и синими татуировками у меня на щеках. Почему я должен тебе верить?

– Верь или не верь – мне все равно. Мое дело предложить. Не хочешь – отказывайся.

– А что ты будешь делать, если я откажусь? Дальше изгонять вроде бы некуда.

Гертцог сжал зубы и процедил:

– Вот только не притворяйся, что тебе больше нечего терять. У тебя есть твой треклятый щит, Роуэн. И осел, о котором ты так печешься. Стоит мне пальцем шевельнуть, и кто-нибудь из моих гвардейцев отволочет Роуэна в ослиное стойло и сожжет его вместе с ослом. И тебя туда отведут посмотреть.

Бершад не вытерпел:

– Знаешь, Гертцог, я почти купился на нежданный подарок и на отцовскую скорбь, но все-таки ты остался тем же мошенником, что и прежде. Гниешь заживо, но все так же полон лжи и дерьма.

Гертцог побагровел от ярости. Бершад оценил расстояние до короля – шесть, может быть, семь шагов. Далековато. Стражники могут помешать ему прикончить Гертцога.

– Знаешь, почему я еще жив? – Бершад шагнул вперед; гвардеец за спиной тоже сделал шаг, держась так близко, что драконьер мог бы перерезать ему горло взмахом клинка, высвобождаемого из ножен. – Потому что знал: ты все эти годы сидишь сиднем в своем замке и дряхлеешь. Ждешь вестей, что я наконец-то прикусил ракушку. Слушаешь, как слуги перешептываются об очередном убитом мной драконе, и сомневаешься, что меня переживешь. А мне только этого и надо – чтобы ты уплыл к морю, зная, что я жив. Что ты проиграл. – Бершад взглянул на меч. – Но ты предоставил мне лучшую возможность. – Он повернулся спиной к королю. – Мне плевать, что император Баларии похитил твою дочь. Я четырнадцать лет мечтал тебя убить. Так что я отказываюсь от твоего хренового предложения и готов покончить со всем прямо сейчас. В этом самом зале.

Бершад сжал рукоять меча, готовясь высвободить клинок. Гертцог облизнул губы. На лбу короля выступила испарина.

– Принцесса Эшлин меня предупреждала, что ты откажешься, – сказал Гертцог.

Услышав имя Эшлин, Бершад замер.

– Интересно, что ты скажешь, когда она тебя сама попросит о том же, – продолжил король. – Вряд ли ты захочешь пронзить ей сердце.

Бершад недоуменно наморщил лоб. Женский голос за спиной произнес:

– Привет, Сайлас.

У каменной колонны стояла Эшлин Мальграв. В руках, скрещенных на груди, виднелся пергаментный свиток.

– Эшлин, – сказал Бершад, разжав пальцы на рукояти меча. Ярость, полыхавшая в его взгляде, ухнула в живот.

Бершад уставился на свою возлюбленную.

За четырнадцать лет у ее губ возникли тонкие морщинки, но в остальном она ничуть не изменилась. Черные кудри волной ниспадали до бедер. Большие глаза и длинный нос резко выделялись рядом с округлым подбородком. Суровый нрав Мальгравов сквозил в ее чертах, поэтому мало кто называл Эшлин красавицей. Какой-то поэт однажды сказал, что ее обличье – как буря над морем, и восхищает, и внушает тревогу. Бершад не мог этого понять. Встреча с ней была для него чем-то вроде возвращения в родной дом.

– Четырнадцать лет – это очень долго, – только и смог пробормотать он.

Эшлин улыбнулась, а потом кивнула на меч в руке Бершада.

– Судя по всему, отец уже изложил тебе наше предложение.

Бершад скрипнул зубами. Он был готов на многое ради убийства Гертцога. Даже на то, чтобы уплыть к морю вслед за ним. Но сделать это на глазах у Эшлин он не мог.

– Ты тоже хочешь, чтобы я убил императора? – спросил он ее. – Почему?

– Потому что лучше тебя с этим никто не справится, – ответила она.

Подойдя к столу, она положила пергаментный свиток на столешницу, села рядом с отцом и разгладила на коленях складки черного шелкового платья.

Хайден, телохранительница Эшлин, вошла в зал вместе с ней. Сиру, мать Эшлин, была принцессой Папирии – островного государства к северу от Альмиры. Военно-морской флот Папирии был самым могучим во всей Терре. Король Гертцог женился на Сиру из политических соображений, и принцесса не только обеспечила доступ к папирийским флотилиям, но и принесла с собой множество папирийских обычаев. В Папирии у каждой женщины королевской крови была хорошо обученная телохранительница, именуемая вдовой. Хайден, в традиционном черном доспехе из акульей кожи, тенью следовала за Эшлин.

– Лучше меня с этим никто не справится? – переспросил Бершад. – С чего ты взяла?

– Я все объясню, но, по-моему, здесь слишком много обнаженной стали. – Эшлин обвела взглядом зал. – Давайте-ка все успокоимся. Сайлас, садись за стол, выпей с нами.

– Мне и здесь хорошо, – сказал Бершад.

– И моим гвардейцам тоже, – добавил Гертцог, не сводя глаз с Бершада.

– Как хочешь. – Эшлин налила себе вина и выпила.

Никто из гвардейцев не шелохнулся и не вложил клинок в ножны, однако настроение в зале переменилось. Стало немного спокойнее.

– Попасть в Баларию по-прежнему невозможно, – сказала Эшлин, опустив кубок на стол. – Но ты все же перебрался через границу, верно?

– Да, – ответил Бершад. – Десять лет назад.

– Поэтому лучше тебя с этим никто и не справится. Как тебе это удалось?

– Мое копье застряло в шее галамарского громохвоста. Дракон перенес меня через горный хребет и издох на баларской стороне, в сотне лиг от границы.

– Как это он тебя перенес? – вмешался Гертцог.

– Мой доспех зацепился за шипы драконьего хвоста. Я очнулся, только когда дракон уже поднялся в небо на три лиги. Пришлось выбирать, что лучше – прокатиться с ветерком или упасть и разбиться до смерти.

Гертцог хмыкнул:

– Ни один человек, от барона до шлюхи, не верил своим ушам, когда в замок явился галамарский бард и спел балладу про это.

Бершад снова повернулся к королю:

– Зато в долине Горгоны каждый крестьянин считает меня богом демонов. Тамошние обитатели швыряют соль мне под ноги, чтобы я не сожрал их души. А в одной деревне даже хотели принести в жертву первенца, лишь бы я пощадил остальных.

Король хрипло вздохнул:

– Вот из-за таких горгонских крестьян все в Терре думают, что мы дикари, которые поклоняются глиняным божкам.

– Вообще-то, это описание подходит почти ко всем альмирцам.

– По-моему, мы отвлеклись, – сказала Эшлин. – Значит, в Баларию тебя перенес громохвост. А дальше что?

– Я три дня провалялся рядом с тушей дракона и выжил лишь потому, что пил драконью кровь. А потом меня подобрал торговый караван. Торговцы отвезли меня в какую-то крепость, затерянную среди пустыни. Там меня арестовали за незаконное проникновение в страну и бросили в каземат. Спустя неделю приехал военачальник, и меня выпустили. Он знал, кто я такой, и не собирался казнить Безупречного Бершада, который не по своей воле попал в Баларию.

– И что же сделал военачальник?

– Отрядил три дюжины солдат, а те провели меня в Галамар через перевал на Вепревом хребте, доставили в какой-то портовый город и предупредили, что если дракон еще раз занесет меня в Баларию, то мне отрубят голову, упакуют в сосновый ящик и отправят в Альмиру.

– А что там, на Вепревом хребте?

– Скалы. Деревья. Каменные чешуйники, которые нападают на все, что можно съесть. Орды кровожадных дикарей, от которых трудно отбиться даже шестидесяти солдатам. В общем, там опасно.

– И как долго вы шли через перевал?

– Почти месяц.

Эшлин допила вино и отодвинула кубок:

– А ты сможешь провести небольшой отряд к баларской границе так, чтобы их не убили?

Подумав, Бершад произнес:

– Ты сказала, что попасть в Баларию невозможно. А сколько раз вы пытались?

Эшлин рассеянно потерла затылок – этот жест, как правило, означал, что ей придется раскрыть секрет.

– Сначала мы пробовали добраться туда по воде. Три самых быстрых корабля ушли в плавание, как только обнаружилось, что Каиру похитили. – Она снова взяла пергаментный свиток. – Это послание от барона Арниша, капитана эскадры. Они подошли к побережью Баларии, но там их окружили баларские фрегаты и взяли в плен у одного из островов близ Бурз-аль-дуна. Он предупреждает, что подмогу посылать бесполезно, с ней будет то же самое. В общем, по морю в Баларию не пробраться.

– А по горам?

– Мы отправили три поисковых отряда, один за другим, – вздохнула Эшлин. – Судя по всему, их всех перерезали скожиты. Но тебе же удалось перейти через Вепрев хребет. – Она помолчала. – По-моему, ты сможешь сделать это еще раз, с небольшим отрядом. Чтобы вернуть Каиру.

– Знаешь, Эшлин, драконьерам, вообще-то, не позволено бродить где вздумается.

– Ты отправишься в те края, потому что тебя посылают драконьерствовать куда-то на восток Галамара. Паж, который тебя сюда привел, самый большой болтун в Незатопимой Гавани. Он слышал королевский приказ, так что слухи уже разлетелись.

Бершад задумался. Конечно, лучше убить короля, чем исполнять его поручение, но все-таки Бершад когда-то любил Эшлин. Может, и до сих пор любит. Может, оно того стоит…

– Значит, мне всего-то и надо, что провести отряд через границу, а потом пусть они спасают принцессу, а я в одиночку должен убить императора?

– Да.

– А может быть, лучше просто спасти Каиру и не убивать императора? – спросил Бершад. – Чтобы не привлекать ненужного внимания.

– Нет, нам надо показать свою силу, – сказала Эшлин. – Если альмирские бароны не узнают о безжалостной мести короля за похищение дочери, то сочтут это признаком слабости и не захотят подчиняться Мальгравам. Но даже если бароны не взбунтуются, балары все равно не захотят еще тридцать лет держать границы на замке. Они жаждут захватить Альмиру, чтобы превратить ее в свою колонию, точно такую же, как Галамар и Листирия. Необходимо спасти Каиру и вложить раковину в императорский рот.

Бершад шумно выдохнул и с внезапной грустью осознал, что Эшлин изменилась.

– Забавно, – негромко заметил он. – Точно такой же довод привел твой отец, когда отправил меня в Гленлокское ущелье с приказом убить военачальника наемников. И насколько мне известно, этот мерзавец до сих пор жив, а с Альмирой все в порядке. Знаешь, Эшлин, ты еще не такая сволочь, как твой поганый отец, но в тебе явно проступает порода Мальгравов. Тебе хочется защитить свою династию, а не Альмиру. А служить тебе я больше не обязан. – Он повернулся к Гертцогу. – Ты об этом позаботился.

– Сайлас, я знаю, что ты не хочешь убивать драконов, – не унималась Эшлин. – Я знаю, что всякий раз, как ты берешь в руки копье…

– Ты меня вовсе не знаешь, – отрезал Бершад, хотя Эшлин сказала чистую правду. – Я не стану заниматься этим черным делом, полагаясь на обещания Мальгравов. – Он осекся и дрогнувшим голосом прошептал: – Однажды я уже совершил такую ошибку.

Эшлин нерешительно произнесла:

– Но ведь это ради всеобщего блага… У императора Мерсера…

– Между прочим, драконьеры выходят на битву с драконами именно ради всеобщего блага. Избавляют крестьян от чешуйчатой заразы, чтобы те спокойно возделывали поля.

Гнев сдавил Бершаду горло, горькая ярость заполнила рот. В голове мелькали воспоминания об уничтоженных драконах. Бершад отшвырнул меч и плюнул на него.

– Мне плевать на ваше всеобщее благо.

Покосившись на гвардейцев у стен, Эшлин сказала:

– Понятно. Ты имеешь полное право усомниться в нас. Во мне. Как бы то ни было, поразмысли над нашим предложением до утра. Проведешь ночь в настоящей кровати.

Она изогнула бровь и чуть наклонила голову, давая понять, что готова кое-что объяснить, только не здесь и не сейчас.

– Никакая кровать не заставит меня изменить свое решение. Так что придумай что-нибудь другое.