VI

Викторка – крестьянская дочь из Жернова. Родители ее давно умерли, но брат и сестра до сих пор живы. Пятнадцать лет назад Викторка была девица на загляденье; во всей округе не находилось ей равных. Проворная, как серна, работящая, как пчелка, – лучшей жены и представить нельзя. Вдобавок и приданое за ней сулили отменное – такая в девках точно не засидится. Коротко говоря, молва о Викторке шла повсюду и от сватов отбою не было. Батюшке с матушкой многие парни нравились, попадались среди них и зажиточные хозяева, так что у дочки дом был бы, что называется, полная чаша, но она ни о чем таком и слышать не хотела: только тот ей мог приглянуться, кто ловко танцевал, да еще и под музыку.

И вот наконец отцу надоело, что Викторка всем женихам с порога отказывает, и он насел на нее и потребовал, чтобы она кого-нибудь выбрала, а иначе, мол, он сам за нее решит и насильно замуж отдаст. Тут девушка расплакалась и принялась просить, чтобы не гнали ее из родного дома, говоря, что время еще есть, что ей всего двадцать лет, что она еще и пожить-то толком не успела, а так неизвестно, кому она достанется и что ее после свадьбы ждет. Батюшка души в дочери не чаял и, услышав ее причитания и взглянув на хорошенькое личико, пожалел, сказав про себя: «Время и впрямь пока терпит, найдется еще для тебя достойный жених». Люди, правда, иное толковали; они считали Викторку гордячкой, которая ждет сватов в пышной карете, и вспоминали разные премудрости вроде «Высоко летаешь, да низко садишься», «Долго выбираешь – просчитаешься» и всякие такие прочие.

В то время стоял в деревне егерский полк, и один егерь начал Викторку донимать, ходить за ней неотступно. Она в церковь, он следом, да еще и стоит всю службу рядом – не на алтарь, а на нее глядит. Она на покос, он туда же; словом, куда она, туда и он. Люди говорили, будто он не в своем уме, а Викторка, услышав, как подруги о нем судачат, сказала:

– И чего этот солдат за мной ходит? Еще и молчком, точно упырь какой. Когда он рядом, меня дрожь пробирает, а от его взгляда голова кружится.

Ох уж этот взгляд! Все считали его глаза недобрыми, мало того – говорили даже, будто в темноте они светятся; черные же сросшиеся брови, напоминавшие крылья ворона, были явным признаком человека с дурными помыслами. Некоторые, однако, его жалели, говоря:

– Он не виноват, что таким уродился. А сглазить он может далеко не каждого, и потому не нужно его бояться.

Но женщина, на чьего ребенка взглянул черный егерь, спешила сразу вытереть детское личико белым платком, и все деревенские в любой младенческой хвори винили только этого солдата.

Впрочем, в конце концов сельчане привыкли к сумрачному чужаку, и иные девушки начали даже поговаривать, что не такой уж он и противный, хотя и очень неприветливый. Но большинство все же сходилось во мнении, что вид у него слишком чудной.

– Бог знает, кто он и откуда родом; может, он и не человек вовсе; так и тянет перекреститься и сказать: «С нами Господь, а ты, нечистый, сгинь-пропади!» Ведь он не танцует, не говорит, не поет. Нет уж, лучше держаться от него подальше.

И на егеря перестали обращать внимание. Ну да людям-то легко было от него отвернуться, ведь он не бродил за ними по пятам. А вот жизнь Викторки превратилась в ад.

Она уже и дом без крайней надобности не покидала – лишь бы не видеть этого назойливого преследователя. Ее и музыка больше не радовала – ведь, пока она танцевала, из какого-нибудь угла на нее непременно таращилась пара черных глаз. И на посиделки она с подружками больше не ходила, потому что знала: если не прямо в комнате, то, значит, снаружи под окном неотступно стоит черный егерь, и от этого у нее путалась пряжа и срывался голос. Подружки замечали, что она изменилась, но никто и подумать не мог, что виной всему солдат; его считали дурачком, который тенью бродит за Викторкой, а она ему это позволяет, потому что ей попросту все равно.

Но однажды Викторка сказала подружкам:

– Ох, девчата, вот бы какой жених для меня объявился! Бедный или богатый, красивый или уродливый – не важно, я бы тотчас за него пошла, лишь бы он не из нашей деревни был!

– Да что ты такое говоришь?! Неужто тебе дома так опротивело? Неужто тебе здесь больше не нравится? – удивились девушки.

– Вовсе нет, и в мыслях такого не было. Но не в силах я больше терпеть рядом с собой этого черного егеря. Вы и представить не можете, как этот надоеда мучит и терзает меня. Мне повсюду его глаза мерещатся, так что и не до сна мне, и не до молитв! – со слезами жаловалась подругам Викторка.

– Ах господи, так почему же ты его не отвадишь? Не скажешь, чтобы не ходил за тобой и не досаждал? – всполошились подружки.

– Да разве я не говорила? Нет, не прямо ему… Со своей тенью не поговоришь… Но я передала просьбу через его товарища.

– И что? Не послушался? – спросили девушки.

– Мало того что не послушался, так еще и сказал, что я не смею ему указывать, куда ходить, что он вправе сам выбирать дорогу. И по правде говоря, он же не говорил, что я ему нравлюсь, так разве могу я запретить ему идти за мной?

– Экий невежа! – возмутились подружки. – Много он о себе возомнил! Надо ему как-нибудь отомстить!

– Не надо даже пытаться, он нам не по зубам! – ответили наиболее осторожные из девушек.

– Вот еще! Да что он может нам сделать? Для этого у него должен быть предмет, который мы на теле носили, а никто из нас ему такую вещь не даст; и от него мы ничего не возьмем, – значит, и бояться нечего. И ты, Викторка, не бойся, мы всегда будем рядом и однажды отплатим этому нахалу! – кричали самые смелые подружки.

Но Викторка пугливо оглянулась и вздохнула:

– Помоги мне, Господи, избавиться от такой тяжкой ноши!

Рассказ Викторки не остался в тайне, так что о черном егере скоро проведали во всей округе.

И вот через несколько дней во дворе Викторкиного отца появился некий услужливый человек из соседней деревни. Мужчины беседовали о том о сем, о всяком о разном, пока наконец посетитель не признался, что явился сюда по просьбе своего соседа: тот намерен женить сына, а парню приглянулась Викторка, вот ему и поручили выведать, можно ли засылать к девушке сватов.

– Погодите минутку, пойду спрошу Викторку; она сама решит. Я-то Шиму и его сына Тонду^[28] хорошо знаю, хозяйство у них справное, так что я не против, – сказал отец и пошел к Викторке, чтобы с ней посоветоваться.

И Викторка без малейших колебаний ответила:

– Пускай засылают.

Отец удивился такому скорому согласию и спросил, знает ли она Тонду, – а то, мол, обнадежит достойных людей понапрасну, но она подтвердила, что согласна, прибавив, что семейство Шимов ей хорошо знакомо, а Тонда – славный парень.

– Очень ты меня своим решением порадовала, – сказал отец. – Что ж, с Богом! Будем ожидать сватов.

Когда отец отправился сообщать приятное известие гостю, в горницу к Викторке зашла мать, чтобы благословить и пожелать счастья.

– А больше всего мне нравится, что жить вы станете своим домом, так что не придется тебе под свекровью или золовками ходить, – прибавила мать.

– Ах, матушка, да я бы за него вышла, будь там хоть две свекрови! – ответила ей Викторка.

– Что ж, значит, очень вы друг дружку любите, раз ты на такое была согласна.

– Нет, матушка, я бы и другому хорошему парню слово дала, – прошептала Викторка.

– Да что ж ты такое говоришь? Ведь сколько их за тебя сваталось, а ты всем отказывала!

– Тогда еще не бродил следом за мной тот черный егерь со злыми глазами!

– Да что ты все в одну кучу валишь? Егерь какой-то! Пускай себе ходит где хочет, тебе-то что за дело? Не гонит же он тебя из дому!

– Гонит, матушка, еще как гонит, – расплакалась Викторка. – Нет мне из-за него нигде покоя, извелась я, измучилась!

– Так что ж ты мне сразу не сказала? Я пошла бы с тобой к кузнечихе, она в таких делах разбирается. Ладно, что уж теперь; значит, завтра к ней зайдем, – утешила девушку мать.

Назавтра мать с дочерью отправились к старой кузнечихе, которая, по слухам, знала много такого, что другим было неведомо. Если у кого что пропадало, или корова доиться переставала, или сглазил кто, она всегда помогала, всегда подсказывала, как быть. И Викторка кузнечихе сразу все как на духу выложила, ничего не утаила.

– И ты с ним ни разу ни словечком не перемолвилась? – спросила старуха.

– Ни разу.

– И он тебе ни с кем из солдат ничего не передавал? Может, яблоко там или пряник?

– Нет, тетушка, ничего; да и прочие егеря от него подальше держатся, уж больно он спесивый и людей не жалует. О нем все так говорят.

– Упырь, как есть упырь, – уверенно заявила кузнечиха. – Но ты, Викторка, не бойся, я тебе помогу, ничего плохого пока не случилось. Завтра я принесу тебе кое-что, и ты будешь всегда иметь это при себе. А по утрам, как из горницы своей выходить станешь, не забудь прыснуть на себя святой водой и сказать: «Бог со мною, изыди, нечистая сила!» Когда идешь по полю, не оглядывайся, а если солдат этот с тобой заговорит, не отвечай, пускай даже его голос тебе ангельским покажется. Ведь он и голосом околдовать может; а еще можно сразу уши заткнуть. Помни это! Через несколько дней тебе лучше станет, а если нет, ты опять ко мне придешь и мы другое средство попробуем.

Викторка ушла от нее радостная; на сердце у нее сразу полегчало; она надеялась, что сможет жить так же беззаботно, как прежде. На другой день кузнечиха принесла маленький узелок в красной тряпице и сама повесила его девушке на шею, наказав, чтобы та никогда с ним не расставалась и никому его не показывала. Вечером, когда Викторка возвращалась с покоса, она заметила кого-то неподалеку под деревом и сразу почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо; но она собралась с силами и, ни разу не оглянувшись в ту сторону, стремглав помчалась домой. На третий день было воскресенье. Мать пекла пироги; отец пошел пригласить пана учителя и нескольких соседей. По всей деревне шептались: «У Микшей нынче сватание».

Днем пришли во двор трое празднично одетых мужчин; у двоих были приколоты к рукавам веточки розмарина. Хозяин встретил их на пороге, а стоявшие на крыльце слуги сказали хором:

– Дай вам Бог много счастья!

– Спасибо на добром слове! – ответил за всех троих сват.

Жених переступил порог последним; за его спиной слышались женские голоса:

– До чего ж хорош этот Тоник, голову держит гордо, что твой олень, и какой красивый розмарин у него на рукаве, где только он такой нашел?

На что мужские голоса ответили:

– Еще бы ему не гордиться да не держать высоко голову, ведь он уводит из деревни первую красавицу, лучшую плясунью, хорошую хозяйку и вдобавок получает за нее хорошее приданое! Вот он и рад!