На третьем курсе произошла радикальная чистка – исключили около половины потока. В том числе – самых задорных и живых ребят из нашей группы.
Тот_самый_одногруппник имел возможность реабилитироваться, но забрал документы добровольно – осознал, что выбрал специальность не по душе и что учиться через силу больше не намерен. Я смотрел на его довольное, сияющее как солнечный диск, лицо свободного человека и проклинал себя за то, что мне никогда не хватит смелости вот так вот взглянуть правде в глаза, перестать бояться армии, цепляться за этот заведомо ненужный диплом и красиво уйти. А он живописно рассуждал о своих перспективах: об откосе от военной службы, путешествиях автостопом, вписках у друзей, трудоустройстве с настоящей зарплатой, поступлении на специальность, которая действительно интересна…
Я тоже так хотел! И долго взвешивал все за и против. На одной чаше весов был военкомат, возможно – армия, укоры родителей и пугающая неизвестность свободы. На другой – ещё два с половиной года унылой и объективно вредящей здоровью сушки мозгов в погоне за синей корочкой, и ещё два года не менее унылой работы по распределению, – скорее всего, на захудалом госпредприятии.
Свобода действительно пугала меня – я не умел жить самостоятельно и отвечать за свою жизнь. И вообще с трудом представлял, каково это – ведь я никогда не жил отдельно от родителей, не путешествовал, да и не работал всерьёз. Зато подстраиваться и терпеть уже привык – это у меня получалось хорошо. В конце концов, откос от армии, скромная стипендия, уют знакомой родительской двушки и немного свободного времени для творчества – это не так уж и плохо – худо-бедно можно жить.
И я выбрал потерпеть. Обрекая себя на годы серой монотонной учёбы в коллективе без настоящих друзей. Хотя у меня остался последний товарищ, хороший программист, с которым мы по приколу вели себя как старые маразматики и частенько выпивали. Это кое-как скрашивало институтскую каторгу – грустными красками.
На волне философских настроений и попыток доказать самому себе актуальность занудного обучения, мне стало интересно: а в чём вообще смысл жизни? Что по этому поводу пишут умные люди?
Интернет выдал мне книгу Ошо «Любовь Свобода Одиночество». Я читал её со своего первого мобильника Siemens S55 на лекциях и плакал. Казалось, будто чистые, светлые и правдивые слова Ошо болезненно пробивают мой социальный скафандр, доходя до самых потаённых уголков души. Внутри пробуждалось что-то искреннее, нежное, стремящееся жить, любить и радоваться. А не сидеть полуголодным в плохо-проветриваемой аудитории, неказисто искривляя осанку.
Но надо было терпеть и страдать. Я сам так решил.
Примечательно, что ничего из прочитанного я впоследствии вспомнить не мог – одни эмоции. Да если бы и вспомнил – обсудить это всё равно было не с кем. Разговоры о любви, о чувствах, о смысле жизни были исключены в среде студентов-технарей. Не то чтобы это было чем-то запретным – просто эта часть жизни была никому не интересна.
В сущности, после массового «отсева» нас держали в постоянном напряжении, под страхом лишения стипендии и исключения. Приходилось постоянно думать об учёбе, всё успевать и бояться. Мысли послушно катились по продавленным страхом колеям.
Своеобразной отдушиной были уроки английского, где мы читали и обсуждали «Чайку по имени Джонатан Ливингстон». И кураторские часы, посвящённые актуальным вопросам – куратором нашей группы была как раз преподавательница английского. Однажды на таком «часу», посвящённом вопросам семьи и половой жизни, я осмелился заявить, что секс – лишь начало настоящих отношений. Вызвав насмешки одних и понимающие взгляды других одногруппников и одногруппниц.
Занятия по психологии и философии – бальзам на душу. Зачёт по первой мне поставили «автоматом» за творческое задание – исполнение песенки про психологию в стиле «диджитал хардкор». А на философии меня вместе с одногруппницей-тихоней признали самым продвинутым в группе, хотя я просто продвигал идеи Дани Шеповалова и имел своё мнение по философским вопросам – у большинства его не было вовсе.
На экзамене преподаватель резюмировал мой ответ словами:
– Чувствуется, что знаний у Вас много, только структуры в них нет. Но это ничего – жизнь всё упорядочит.
Я сменил костюм металлиста на старый дедушкин плащ, и это перевоплощение как нельзя точно характеризовало внутренние перемены. Одна часть меня осознавала, что всё идёт по плану, и лучше не рыпаться. Впереди были годы учёбы, которые, как я предчувствовал, пройдут в автоматическом режиме, без особого напряжения, а потом – годы работы по распределению. Неизвестно – кем именно, но в любом случае – всё это к деньгам. А потом с деньгами можно делать что угодно. Таким образом я перенёс значительную часть себя в далёкое будущее, а в настоящем осталась только тень, действующая на автомате. С другой стороны, ощущение чуждости, неправильности и бесперспективности происходящего, и того, что я не нахожу в себе силы как-либо изменить свою жизнь, прямо сейчас повернуть её в более свободное и экологичное русло, приводили к разного рода саморазрушительным действиям.
Я планомерно гробил своё здоровье. Не высыпался, ел и пил всё подряд, употреблял вещества, иногда связывался с сомнительными компаниями. Записался на физкультуру в тренажёрный зал, где отсутствовал контроль, и можно было спокойно филонить, общаясь с приятелем или слушая плеер. Всё это дополнило обычный студенческий стресс от бесконечных скучных лекций, лаб, курсовых, зачётов, пересдач… Осанка ухудшалась, а моё лицо и спину обильно покрывали жирные воспалённые прыщи.
Я впервые серьёзно задумался о том, как устроена жизнь. Мир казался паршивым местом, обречённым на деградацию, а жизнь – сплошным страданием, с «жалкими конфетками минутных наслаждений, что нейтрализуют горечь несбывшихся надежд». Делать этот мир лучше, заводить семью и детей, обрекая их на существование в нём, казалось предательством по отношению к потомству.
Мне расхотелось общаться с кем-либо, потому что единственным по-настоящему интересным вопросом, который я хотел задать каждому, был: «На хрена вы живёте»? Но задавать его было не принято, а если отвечать – то только шутками и туманными афоризмами. Впрочем, у меня всё равно не хватало на это смелости.
Видимо, основной секрет Мира Взрослых, в который я так долго стремился попасть, заключался именно в этом: никто не знает, зачем живёт. Каждый учится, работает, размножается, стареет и умирает, но все делают вид, будто всё понятно, что так и должно быть.
Вообще люди стали мне противны. Как они умудряются спокойно, а порой и весело жить, совершенно не осознавая, как и зачем они это делают, забывая о своей смертности, вопиющей бездуховности? Всё это казалось мне пиком лицемерия и невежества.
Я представлял, как завершу все обязательства перед обществом, куплю необходимое снаряжение и уеду жить на хутор, в уединённый домик в лесу, или заброшенную деревню. А там буду заниматься творчеством и сходить с ума. До полного просветления, пока не научусь общаться с духами (а там уж всякое может быть) или не умру.
Так же, как раньше, мы с братом выезжали летом на дачу. Однажды мы поехали купаться на затопленный карьер. Как только мы разлеглись на берегу и пригрелись на солнышке, сзади внезапно подошли двое подвыпивших мужчин и стали бить нас ногами, приговаривая что-то про наши длинные волосы. Казалось бы – надо драться или сваливать! Однако, повинуясь спонтанному порыву, я заявил, что никуда не уйду, пока не искупаюсь, и с чувством собственного достоинства (по крайней мере мне так показалось) сиганул в карьер.
Драка прекратилась. Когда я наплавался и вылез, мужики уже по-товарищески беседовали с братом «за жизнь» и предложили угоститься пивом. У нас состоялся вполне культурный разговор на самые разные темы. «Этот-то по морде получит, а всё равно от своего не откажется», – прокомментировал один из новых знакомых моё поведение. Его слова запали мне в душу – может и впрямь такова моя судьба: «получить по морде» от реальности, перетерпеть невыносимость бытия, но сохранить в себе что-то святое и настоящее, чтобы дать этому раскрыться в будущем.
Я превратился в сноба, но не утратил интереса к общению, музыке и готическим девушкам. Это привело меня к интернет-знакомству с Беллой. Моему идеалу высокой худощавой готессы она отнюдь не соответствовала, зато мы сошлись в нашем снобизме. Оба ценили собеседников с живым умом, искали новое в литературе, музыке и кино, а также способы самовыражения. И презирали общество. Наши встречи на квартире у Беллы проходили за выпивкой, прослушиваниями, просмотрами, обсуждениями, философствованиями и безобразиями.
Сама Белла была младше и глупее меня (фактически – просто менее замороченной и побитой жизнью). Она относилась ко мне с ощутимым восхищением, как к учителю. А мне нравилось ломать её наивные стереотипы своими дерзкими заявлениями. Это тешило самолюбие – отражаться в ней, ощущать благодарность и нужность. Правда мне в то время уже и самому хотелось найти наставника, чтобы двигаться дальше.
Там же я впервые встретил Киру – странную, потерянную девушку мальчуковатого телосложения, напоминавшую лесбиянку. Я по приколу затащил её в ванну, и мы молча лежали в воде около получаса – общение не клеилось, пока не пришла Белла. Но и в дальнейшем говорить с Кирой мне не захотелось – она казалась слишком глубоко погруженной в себя и напрягала одним своим присутствием.
Тем не менее, девушки были лучшими подругами, и мы часто гуляли все вместе. А однажды, будучи в стельку пьяными, даже завалились ночевать ко мне домой. Разгорячённые, мы ласкали друг друга и пытались заняться сексом втроём, но спать захотелось раньше. Наутро оказалось, что родители были дома, а мы «голливудили» прямо под носом у брата. Все отнеслись к нежданным гостьям дружелюбно-снисходительно. А когда они ушли, мама спокойно (действительно спокойно, хотя я ожидал скандала) высказала единственное замечание:
– В следующий раз скажи девушкам, чтоб выходили курить на лестницу.
Мне постоянно хотелось нового и необычного. В первую очередь это касалось музыки. По наводкам из интернета я перебирал всевозможных представителей тяжёлой, готической, электронной сцен, но все они казались очень ограниченными в средствах выразительности. Не было в них творческих замыслов искомой широты!
Зато эти замыслы были у меня, и я чувствовал необходимость их выражать – творить. После ухода с форума выкладывать стихи стало негде, а программирование игр требовало много свободного времени, которого не было. К тому же, дополнительно напрягать мозг после учёбы не хотелось.
Я принялся экспериментировать с производством музыки на компьютере. Из этого получалась мрачная электронщина наподобие саундтреков к детективам и ужастикам. Мне не хватало гитарных партий. Синтезировать в виртуальной студии полноценное звучание электрогитары не получалось – надо было искать живых музыкантов. Я наткнулся на ню-метал группу с неплохими текстами. Ребята искали способ разнообразить и радикально преобразить своё звучание, и я напросился туда «электронщиком», планируя сделать из группы «конфетку».
Я стал играть на ноутбуке, издавая разного рода страшненькие звуковые эффекты. С первых же встреч меня поразил хаос, царящий в коллективе: безалаберность, пьянство, вечные несбыточные «большие планы» и отвратительный звук на репетиционных точках – шум гитар, за которым я практически не слышал своих «звучков». Ребята гордились групповым порно со своим участием, снятым на телефон, а бесталанного басиста вообще держали только за то, что его брат был драг-дилером.
Пространство для самовыражения оказалось удручающе малым – спецэффектам в музыке коллектива отводилась роль третьего плана. Я был не в силах взять под контроль этих крикливых, амбициозных и слабо-организованных ребят. Вернее, мужчин – каждый из них был значительно старше меня и сильнее физически. Это неожиданно сильно давило на меня и лишало воли.
Большая часть стипендии стала уходить на репетиции, от которых я не получал удовольствия, но мне принципиально хотелось продержаться в группе до первого концерта.
Творчески неудовлетворённый, я метался по интернету в поисках способа всё-таки синтезировать звучание гитары, заодно стремительно расширяя свой музыкальный кругозор – преимущественно в сторону экстремальных направлений. На одном панковском форуме неожиданно обнаружился пользователь, аргументированно и по-взрослому критикующий всевозможных «радикалов» от гитарной музыки, противопоставляя им экстремальную шумовую электронику, от которой, по его словам, «пробирает до глубины души, сознание выворачивается наизнанку, да обратно так и не сворачивается». Захотелось послушать.
К тому же, дядя (по стилю речи было понятно, что пишет зрелый, умный человек) оказался сведущим в виртуальном синтезе и пообещал записать на диск всё необходимое для воссоздания реалистичного гитарного звука на компьютере. Вместе с вышеупомянутой «душевыворачивающей» музыкой.
Диска пришлось ждать несколько недель, после чего дядя всё же вышел на связь и предложил встретиться в центре. Явившись с большим опозданием, ко мне подошёл худощавый молодой мужчина интеллигентной наружности с короткой стрижкой, в очках, со множеством разнокалиберных шрамов на руках и представился Антоном.
Новый знакомый неожиданно оказался чрезвычайно вежливым и обходительным в общении. Мы с Антоном сошлись во мнении, что отечественная музыкальная сцена находится в упадке, и ей не хватает смелых экспериментов. Его весьма обрадовала широта моих интересов.
– А то выглядишь как типичный митолизд, я даже испугался сперва.
Собеседник щедро угощал пивом, мы разговорились, а вежливость постепенно уступила место юмору. Антон был человеком с насыщенной биографией, в которой нашлось место и концертным выступлениям, и неофашистскому движению, и БДСМ-сообществу, и пережитой героиновой зависимости… При этом он сохранил ясность ума и памяти, казавшуюся абсолютной, и был женат.
Антон очень много знал – всего и обо всём. Я понял, что нашёл, наконец, кого-то умнее себя – Учителя! А то, что Антон был старше меня на четыре года (такая же разница в возрасте у нас с братом) только подчёркивало этот факт: вот он, тот, кто станет моим другом и наставником.
Музыка, записанная Антоном на диск, произвела не менее яркое впечатление, чем он сам. Первое прослушивание «шумового» альбома «Innerwar» в исполнении «Brighter Death Now» действительно произвело эффект, подобный описанному на форуме. По крайней мере, мои представления о том, что может быть музыкой, были вывернуты и расширены навсегда.
О проекте
О подписке