Сущность счастливой жизни

в целом усматриваю в силе духа.

Марк Туллий Цицерон.

– ПРОЛОГ –

Как будто солнце устремило весь свой свет только на неё одну, забыв о существовании остального мира. Она отражала его, изливала, она его множила и дарила этому миру. Она была посланником Солнца на Земле. Она была ангелом, сошедшим с Солнца. Она была столь обворожительна, что окружающий её мир тонул в тумане, слегка скрашенном её очарованием.

Антон глядел на неё из глубины тумана, не замечая самого тумана, не замечая всего этого мира, потонувшего в её волшебной красоте. Она стояла достаточно далеко от него, в окружении сокурсников, и слышать её он не мог. Но порой ему казалось, что до его слуха доносится её очаровательный смех. И тогда его пробирала мелкая дрожь, заставлявшая вжаться в спинку лавки, на которой он сидел. «Неужели, – думал он, – кто–то может так запросто подойти к ней и заговорить? Да так, чтобы она его заметила, обернулась, посмотрела… Улыбнулась… Её можно рассмешить? Она смеется. Кто–то её рассмешил! Как такое возможно? Она же ангел!»

Антон, не опасаясь быть уличенным за своим, вошедшим в сладкую привычку, занятием, наблюдал за ангелом. Он искренне не помышлял о том, что её взор способен снизойти до столкновения с его обычным миром, миром, расположенным за пределами излучаемого ею света.

Но все же, это произошло. Она неожиданно развернулась в ту сторону, где сидел Антон, и он встретился с её взглядом. Как будто пятнадцать миллиампер электрического тока прошли сквозь его тело и, обездвижив, не позволяли оторваться от поразившего его источника. Антон почувствовал, как заколотилось его сердце, как в ушах зашумело, и ладони покрылись потом. Какие–то три секунды! Целых три секунды она, как ему показалось, смотрела на него. Она развернулась обратно к своим собеседникам.

– Нравится девочка? – раздался голос.

Антон вздрогнул…

Часть

I

Тонкая полоска света разделяла горизонт мироздания на два противоположных мира. Нет единого и бесконечного. Нет единого. Есть бесконечное. Бесконечное многообразно. Границы разделяют меня на два мира, границы делят меня на двух меня. После еще на двух, еще… Я многообразен и бесконечен, поскольку я и бесконечность это одно целое. Где я истинен? Где я един? Когда я истинен и един? Только для самого себя, только для настоящего пути я уникален. Меняя путь, привлекая многообразие, я ступаю на новый путь, где я уже не тот. Я меняю слои бесконечности. Я так решил. Я так хочу. Это моя бесконечность. Это мой я. Вы думаете, что видите меня сегодня таким же, как вчера? Я уже сменил путь. Меня уже нет рядом с вами. Это мой след… Я ищу… Я в пути. Способен ля я решиться на то, чтобы стать сильным и самому выбирать коридор для новой бесконечности? Я в пути… Я всегда в пути.

We’ve got the power, we are divine

We have the guts to follow the sing

Extracting tension from sources unknown

We are the ones to cover the throne

Helloween, «Power»

Антон нажал на «Стоп», снял наушники, погасил свет и положил голову на подушку. Через мгновение он провалился в сон. Во сне он оказался на берегу моря. Стоя на краю обрыва, он смотрел на запад. Солнце клонилось к закату.

– 1 –

«Солнце клонилось к закату. Изумительный пейзаж! Что может быть прекрасней картин, писанных самой природой? Ласковое море умиротворяло. Я не мог двинуться с места. Меня завораживало это волшебство. Узкий пляж тянулся вдоль всего побережья и не отпускал отдыхающих, хватавших последние лучи прощавшегося с ними солнца. Крымское солнце! Сколько о тебе сказано, написано и спето. Я в Крыму. Я с детства мечтал попасть именно в Крым. Сам не знаю, почему. Хотел стоять здесь на невысоком обрыве и смотреть на заходящее солнце. И вот я стою здесь и смотрю на заходящее солнце. Нет, я не поэт. Я даже не романтик. А жаль! Как бы я хотел передать то чувство, что сейчас мной владеет. Это спокойствие, это, в данный конкретный момент, уверенность в завтрашнем дне. Крым, солнце, море. Август. Бархат. Нежность… Легкость. Нет, я не поэт. Я поднес ко рту банку холодного пива (я всегда ношу на пляж портативный холодильник) и сделал большой глоток. Боже, как чудесно! Нужно развернуться. Нет сил! Сил нет. Всё же, я развернулся и медленно направился к своему авто. Мое авто я предварительно выгнал из тени. Моё авто? Это «Jeep Wrangler», кабриолет. Я с легкостью запрыгнул в него и тут же бросил взгляд на море. Боже, как чудесно! Я вынул из пачки сигарету, прикурил, пустив тонкую струйку дыма в сторону, противоположную морю. Блаженство… Передо мной простиралась ровная дорога. Пустая трасса, тянущаяся вдоль берега. Трасса, мчась по которой можно было лицезреть это море и это уходящее солнце…

Солнце клонилось к закату. Я еще раз затянулся сигаретой и медленно выпустил дым. Запрокинул банку пива, одним глотком осушил её, непроизвольно издав стон блаженства. Повернул ключ зажигания, швырнул пустую банку на обочину, включил магнитолу, мгновенно оглушив мощью динамиков царящее умиротворение, и надавив на газ, рванул с места, погнав по трассе свой «Jeep Wrangler», наполняя окрестности металлической лирикой «Power».

Ох, устал писать. Что вы подумали обо мне? Нет, не так. Что ты, мой дневник, подумал обо мне? Хорошо, это не имеет значения, поскольку со своим дневником я могу разговаривать как угодно. О дневнике. Это тебе, мой дневник. Почему я тебя завёл? Потому, что с детства мечтал это сделать, но считал это занятием для девочек. То есть, если бы я оставлял на твоих страницах великие мысли, это одно, но великие мысли по каким–то достаточно легко объяснимым причинам, не посещают мою голову. Но я решил тебя завести. Почему я говорю это сейчас, а не в тот самый момент, когда вписал в тебя первое предложение: «Привет, я Антон. Будем друзьями?» По очень простой причине. Ты же видел, как я только что на твоих страницах был в Крыму. Так вот. Я там никогда не был. И тачки у меня нет. А всё, что сейчас произошло… Как ты думаешь, что это? Это моя мечта! Это не шутка. Как я могу шутить со своим собственным дневником, то есть, с самим собой? Это моя мечта! Не помню, говорил я об этом кому–то или нет, но теперь я её зафиксировал. Да, мне двадцать два года… почти. Через год у меня будет диплом инженера… К чему это я? Я просто честен. Я честен перед самим собой в лице моего дневника. Это моя цель! Что человек представляет, когда у него спрашивают: «Какая у тебя мечта? Или цель?» Я не знаю, каждый уникален. Возможно, этот «каждый» ответит: «Мир во всем мире» или «Хочу воспитать достойное потомство», «Хочу полететь в космос», «Хочу открыть лекарство от рака», «Хочу победить бедность во всем мире», «Хочу сделать мою страну самой великой», «Хочу сделать тебя, моя любимая, самой счастливой»… Да мало ли этих целей? Сколько людей? А я ответил сам себе честно. Неужели ты, мой дорогой дневник, думаешь, что я не хочу осуществить всё перечисленное, да ещё добавить к этому целую гору великих и достойных стремлений? А уверен ли ты, мой разлюбезный дневник, что те, кто ответят теми высокими словами, будут искренны? Всё может быть. Все люди разные. Я же могу отвечать только за себя, и когда встает вопрос о мечте, в моем воображении встает именно эта картина: берег моря, я в «Jeep Wrangler» курю сигарету, швыряю пустую банку из–под пива, врубаю музыку и разгоняюсь, что есть мочи по трассе вдоль моря…»

Антон закрыл дневник и бросил его в нижний ящик стола. Он потянулся, взглянул на часы, потом в окно, за которым шёл снег, печально вздохнул и плюхнулся на кровать, стоящую рядом с письменным столом.

Этой зимой Антон сдал свою последнюю сессию в институте и отправился на преддипломную практику. Защита предстояла лишь через год, поэтому сама по себе практика была условной, и начиналась только осенью. Благодаря связям заведующего кафедрой, где учился Антон, его вместе с несколькими сокурсниками пристроили в довольно–таки крупную коммерческую фирму, занимающуюся продажей строительных материалов и оборудования, помощником менеджера на полставки. То есть, Антон посвящал работе половину недели, выбирая дни, либо время. Это было поистине удачей. Найти работу было крайне проблематично. Учась в институте, Антон, с четвертого курса съехал из общежития и снимал комнату в подмосковном Пушкино. Добиться этого он смог, добавив к стипендии заработок, получаемый из нескольких непостоянных источников, в частности, путем выполнения нехитрой, но достойно оплачиваемой работы в интернете, чему его научил его школьный друг. Теперь же, устроившись, более того, официально оформившись, в крупной фирме, Антон получал ежемесячно дополнительные двадцать пять тысяч.

В Москву Антон приехал из Челябинска – столицы Южного Урала, оставив за Уральским хребтом родителей, от материальной помощи которых отказался принципиально, чем снискал уважение отца и сожаление матери. Более того, он заявил родителям, что как только выйдет на должный материальный уровень, сможет оказывать им помощь, что совсем ввело в замешательство его мать, видевшую в ближайшем будущем своего сына, обзаведенного семьей, детьми, и заботившемся исключительно о них. «Что нам, старикам, – говорила мать, – ты поднимись на ноги, да заведи семью. А мы уж вам поможем». «Тоже мне, старики?» – возмущался Антон. Он любил своих родителей, но старался держать их как можно дальше от себя и своих проблем. Ездил он домой раз в год, в летние каникулы, они к нему наведывались пару раз, когда он ещё жил в общежитии.

Все свои доходы Антон тщательно вписывал в отдельную тетрадку, ведя свою бухгалтерию и планируя бюджет. Но, как он его не планировал, в ближайшем будущем все равно выходил «ноль». Платы за комнату можно было избежать, оставшись в общежитии. Но это было вопросом личной независимости. Сколько мостов не настраивая, сколько знакомств не заводя, выхода на какой–то более–менее достойный уровень с обозначившимися перспективами видно не было. Основной упор Антон ставил на получение диплома. Строчка о высшем образовании всегда выгодно смотрится в резюме. «А мне бы лишь зацепиться, – думал он. – Мне бы лишь начать».

И вот когда он подходил к черте под названием «начать», он оказывался в тупике.

В тупике. Чего–то не хватало… Или что–то мешало.

Вот уже два месяца Антон работал помощником менеджера, с середины января, а прочувствовать то, чем он занимается, он не мог. Не хотел. Ему было неинтересно. Он не видел в этом будущего. Он скучал, был рассеян и допускал промахи, которые не оставались не замечаемыми начальником его отдела, который отчитывал менеджера. Самого Антона он не трогал до истечения испытательного срока. А до его истечения оставалась неделя.

Это тревожило Антона по двум причинам: ему придется всё выслушивать от начальника, также чувствуя свою вину перед своим менеджером, и ничего вокруг не изменится… Будет скучно, неинтересно, бесперспективно.

Тупик.

«Берег моря. Солнце. Кабриолет».

Антон поднялся с кровати и подошел к окну.

Серая улица. Снег уже пытался растаять, причем ему это практически удалось, но приморозило, и грязная жижа превратилась в грязный монолит, тянущийся по всему городу. Мусор, всю зиму скрываемый под снегом, выбрался на свет, но убирать его не торопились. Проезжая часть, усердно засыпанная солью, разбрызгивала грязь. Грязь. Серость и грязь. И на эту грязь опускался мартовский снег. Хмурые прохожие, выписывая па при встрече с очередной непривлекательной городской неожиданностью, разбредались по домам. «Ближайшее Подмосковье».

«Берег моря. Солнце. Кабриолет».

Антон достал свою бухгалтерскую книгу. Повертел её в руках, словно колдуя над ней, словно надеясь на то, что текущие цифры поменяют баланс и обозначат светлую перспективу в самое ближайшее время. Стало совсем тоскливо. Мысль о том, что воскресение заканчивается, и завтра нужно будет идти на работу, пусть и на пол дня, как он заранее договорился, навевала на него агрессивную тоску.