8

Сложенная пополам и перекрученная веревка была не длиннее двух метров. Этого как раз хватит. Если влезть на кровать, то ее можно зацепить за перекладину оконной решетки. Куда сложнее правильно выбрать длину петли так, чтобы ноги не касались пола.

Клод попробовал веревку на прочность. Вроде держит. Он взобрался на кровать, ухватился за выступ стены, дотянулся до решетки. С трудом сделал узел, просунул голову в петлю и бросился в пустоту. Что-то хлестнуло его по затылку. Веревка лопнула. Он приземлился на ноги вне себя от гнева.

– Этот сторож просто скотина! – сказал он вслух.

В тот же миг сторож открыл дверь.

– Барахло ваша веревка, – сказал ему Клод.

– А мне-то что? – отмахнулся сторож. – Адвокат заплатил – и ладно. Зато у меня сегодня сахар есть, по десять франков за кусок. Может, хотите?

– Не хочу, – буркнул Клод. – Ничего у вас больше не попрошу.

– Попросите еще, – сказал сторож. – Месяца через два-три… Да что два-три, недели не пройдет, как вы и думать обо всем этом забудете.

– Не знаю, может, и так. А веревка все равно барахло.

Он подождал, пока сторож уйдет, и решился пустить в ход подтяжки. Они были совсем новые, сплетенные из кожи и резинки, и стоили ему двухнедельной экономии. На метр шестьдесят их, пожалуй, можно растянуть. Клод снова полез на кровать и крепко-накрепко прикрутил один конец к решетке. На другом конце он сделал петлю и просунул в нее голову. И снова бросился вниз. Подтяжки растянулись до предела, и Клод мягко приземлился под окном. Но в ту же секунду оконная решетка оторвалась от стены и с грохотом обрушилась ему на голову. В глазах у Клода сверкнули три звездочки.

– Во кайф! Как от «Мартеля», – сказал он.

Он съехал по стене на пол. В опухшей голове гудел дьявольский хор. Подтяжкам же ничего не сделалось.

9

Аббат Петижан гарцевал по тюремным коридорам в сопровождении сторожа. Они играли в белибердень. Доскакав до камеры Клода Леона, аббат поскользнулся на кучке, оставленной под ногами кошкой, и описал в воздухе полное сальто. Его сутана, изящно разлетевшаяся над крепкими ногами, так живо напомнила балет незабвенной Лои Фуллер, что сторож проникся к нему почтением и, пробегая мимо, тоже заголился из вежливости. Аббат звучно шлепнулся оземь, а сторож вскочил верхом ему на спину; аббат показал «чурики».

– Вы проиграли, – сказал сторож. – Придется вам платить за угощение.

Петижан скрепя сердце согласился.

– Только без глупостей, – предупредил сторож. – Пишите расписку.

– Я не могу писать лежа, – сказал аббат.

– Хорошо, я вас отпущу.

Но, едва встав на ноги, аббат разразился хохотом и бросился наутек. Поймать его не составило для сторожа большого труда, потому что на пути возвышалась крепкая стена.

– Вы мошенник, – сказал сторож. – А ну подписывайте бумагу!

– Может, договоримся? Я прощу вам грехи на две недели вперед.

– Фигушки, – сказал сторож.

– Ну, так и быть, – вздохнул аббат. – Давайте, чего там подписывать.

Из отрывного блокнота сторож выдрал листок с уже готовой распиской и сунул Петижану карандаш. Смирившись, аббат поставил свою подпись и вернулся к двери Клода Леона. Ключ вошел в скважину; замок проникся к ключу доверием, отомкнулся.

Сидя на кровати, Клод Леон предавался размышлениям. Солнечный луч врывался в камеру через отверстие, оставленное упавшей решеткой, пробегал по стенам и терялся где-то у параши.

– Здравствуйте, отец мой, – сказал Клод Леон, завидев аббата.

– Здравствуйте, мой мальчик.

– Как поживает мать моя?

– Все в порядке.

– На меня снизошла благодать, – сообщил Клод, прикладывая руку к затылку. – Вот, пощупайте.

Аббат пощупал и сказал:

– Ни фига себе! Эк она вас отметила!

– Слава Тебе, Господи! – сказал Клод Леон. – Я хочу исповедаться. Хочу предстать перед Создателем с кристально чистой душой…

– …словно выстиранной в «персоли»! – воскликнули они в один голос, следуя католическому канону, и осенили себя самым что ни на есть классическим крестным знамением.

– Но никто пока не собирается ни вздергивать вас на кол, ни сажать на дыбу, – сказал аббат.

– Я убил человека, – пожаловался Клод. – И не просто человека, а велосипедиста.

– Могу сообщить кое-какие новости, – сказал аббат. – Я виделся с вашим адвокатом. Тот парень оказался конформистом.

– И все же я его убил, – повторил Клод.

– Но Сакнуссем согласен дать показания в вашу пользу.

– Мне теперь все равно.

– Сын мой, – сказал аббат, – вы же не можете отрицать тот факт, что застреленный вами велосипедист был врагом нашей Матери Ехидной, Слепой и Апостылевшей Церкви…

– Когда я его убивал, на меня еще не снизошла благодать.

– Ерунда! – уверенно заявил аббат. – Мы вас отсюда вытащим.

– Я не хочу! – заупрямился Клод. – Я собираюсь стать затворником. Где же мне искать покоя, как не в тюрьме?

– Вот и чудненько, – нашелся аббат. – Если хотите стать затворником, мы вас заберем отсюда завтра же. Епископ в отличных отношениях с начальником тюрьмы.

– Но мне негде затвориться. Лучше уж я останусь здесь.

– Об этом не беспокойтесь, – сказал аббат. – Уж мы подыщем вам местечко погаже.

– Тогда другое дело, – согласился Клод. – Пошли, что ли?

– Куда так скоро, нехристь! – пошутил аббат. – Надо утрясти кое-какие формальности. Я приеду за вами завтра, на катафалке.

– Куда вы меня отвезете? – взволнованно спросил Клод.

– Есть вакантное место пустынника в Эксопотамии. Туда мы вас и определим. Вам там будет очень хреново.

– Вот это здорово! – оживился Клод. – Я буду за вас молиться.

– Аминь! – сказал аббат.

– Оп-ля-труля-ля! – проговорили они хором, следуя католическому канону. (Возглас этот, как известно, обычно не сопровождается крестным знамением.)

Аббат потрепал Клода по щеке и крепко ущипнул за нос. Потом он покинул камеру, и сторож запер за ним дверь.

Клод остался стоять перед крошечным окошком. Он опустился на оба колена и всем своим астральным сердцем погрузился в молитву.

С

Вы преувеличиваете неудобство смешанных браков.

Луи Руссель. Воспоминания. Изд. Сток, 1908, с. 60

1

Анжель поджидал Рошель и Анну. Он сидел на стертых каменных перилах и наблюдал за тем, как зоотехники ощипывают парковых голубей – мероприятие, проводимое ежегодно. Это было сногсшибательное зрелище. На зоотехниках сверкали белоснежные халаты и красные сафьяновые передники с гербом города, в руках они держали машинки для ощипа – модель, разработанную специально для этой цели. Кроме того, у них имелся обезжиривающий раствор для крыльев водоплавающих голубей, которыми квартал прямо-таки кишел.

Анжель ждал момента, когда полетит пух и зоотехники начнут ловить его хромированными цилиндрическими перьеуловителями, которые ассистенты возили на тележках с пневматическими шинами. Пух собирали для перины Президента советчиков. Он был похож на морскую пену, которую в ветреные дни прибивает к берегу; она лежит на песке белыми дрожащими клоками и, если придавить ее ногой, вылезает между пальцами. Пена очень нежная и, высыхая, становится бархатистой. Анна и Рошель запаздывали.

Анна, наверно, опять чего-то намудрил. Он просто не в состоянии приехать вовремя и ни за что не отважится доверить осмотр машины механику из гаража. А Рошель наверняка ждет Анну у себя дома. С Анной Анжель был знаком уже пять лет; с Рошель – несколько меньше. С Анной они вместе учились, только Анжель закончил не так успешно, потому что трудолюбием не отличался. Анна руководил теперь целой отраслью в Компании по производству щебенки для железнодорожных путей промышленного назначения. Анжель занимал куда более скромный в финансовом положении пост на предприятии, точившем стеклянные колбы для ламп и светильников. Он отвечал за техническую сторону производства; Анна на своей работе – за коммерческую.

Солнце в нерешительности ходило взад-вперед по небу: запад и восток шутки ради поменялись местами, играя в уголки с двумя своими приятелями. Издалека солнце никак не могло разобрать, кто из них где. Люди спешили воспользоваться светлым временем. И только зубчатые колеса солнечных часов крутились в разные стороны и ломались одно за другим, лязгая и заунывно стеная. Веселый солнечный свет несколько смягчал тягостное впечатление от этих звуков. Анжель взглянул на свои часы. Анна и Рошель опаздывали на пол-оборота. Тут уже не до шуток. Анжель перебрался на другое место. Теперь он мог разглядеть девушку, которая сидела, держа в руках голубя и собираясь его ощипывать. На ней была короткая юбочка, и взгляд Анжеля, скользнув по ее золотистым коленкам, юркнул меж длинных стройных бедер. Там было горячо. Анжель хотел было остановить свой дерзкий взгляд, но тот не послушался и полез еще глубже, чтобы по мере возможности заняться там делом. Анжель смутился и нехотя закрыл глаза. Умерший взгляд остался в месте своего заточения, и девушка ненароком стряхнула его на землю, когда встала и одернула юбку.

Лысые голуби делали отчаянные попытки подняться в воздух, но быстро уставали и падали. После этого они были уже не в силах шевельнуться и безропотно позволяли привязать себе крылья из разноцветного шелка, которые бесплатно раздавали городские власти. Голубям показывали, как этими крыльями пользоваться, и птицы, охваченные внезапной гордостью, разбредались по своим гнездам. Их и без того важная поступь делалась прямо-таки величественной.

Анжелю надоело следить за голубями. Он подумал, что Анна уже не приедет; должно быть, он увез Рошель в другое место.

Он встал и пошел через парк. Дети играли в классики, давили молотками муравьев, спаривали лесных клопов и предавались другим соответствующим их возрасту развлечениям. Женщины мирно шили клеенчатые нагрудники для малышей, чтобы удобней было кормить их кашей, или просто квохтали над своими чадами. Многие вязали; иные только делали вид – для приличия, – но нетрудно было заметить, что у них нет пряжи.

Анжель толкнул решетчатую калитку. Она лязгнула за его спиной, и он оказался на улице. По дороге шли прохожие, ехали машины, но Анны все не было. Анжель постоял несколько минут, колеблясь, уходить или подождать еще. Когда он решился наконец пересечь улицу, то вдруг сообразил, что не знает, какого цвета у Рошель глаза. Он замер. Водитель ехавшей машины резко затормозил и совершил фантастический пируэт вверх колесами. Анна в своем автомобиле ехал следом. Он остановился. Анжель сел в машину.

Рошель занимала переднее сиденье. Анжель оказался сзади совсем один среди рессор, пружин и набивки для кресел. Он перегнулся вперед пожать своим друзьям руки. Анна извинился за опоздание. Машина тронулась. Анна сделал крутой вираж и счастливо миновал обломки перевернувшегося автомобиля.

Они ехали по улице до тех пор, пока вдоль нее не начали появляться деревья, затем, поравнявшись со статуей, свернули влево. Движение здесь было слабое, и Анна прибавил газу. Солнце нашло наконец, где запад, и семимильными шагами двигалось в нужном направлении, чтобы наверстать упущенное время. Анна чувствовал себя за рулем уверенно и забавлялся тем, что, проносясь мимо играющих на тротуаре детей, шлепал их по ушам автоматическим виражометром. Ради этого он прижимался к самому тротуару и всякий раз рисковал поцарапать краску на шинах; тем не менее все сходило благополучно. К несчастью, на этот раз ему попалась девчонка лет десяти с сильно оттопыренными ушными раковинами. Виражометр, задев ее по мочке, разбился вдребезги. Ток частыми капельками заискрился на конце оборванного провода, стрелка амперметра резко пошла вниз. Напрасно Рошель стучала по прибору пальцем. Температура зажигания упала, мотор заглох. Проехав еще несколько измерений, Анна затормозил.

– Что случилось? – удивился Анжель. Он ничего не понял, потому что безотрывно смотрел на волосы сидящей впереди Рошель.

– К чертовой матери! – взревел Анна. – Дрянная девчонка!

– Виражометр сломался, – пояснила Рошель, обернувшись.

Анна уже вылез из машины и теперь хлопотал над мудреным прибором, исправляя поломку. Он пытался сшить провод кетгутом, которым в больницах стягивают края ран.

Рошель повернулась назад и встала на сиденье коленями.

– Долго вы нас ждали? – спросила она.

– Да что вы, ничего страшного… – смешался Анжель.

Ему было трудно смотреть ей прямо в лицо, она слишком ярко сияла. А глаза-то… надо бы узнать, какого они цвета…

– Нехорошо все-таки получилось, – сказала она. – Анна такой растяпа, всегда опаздывает. Я-то была готова вовремя. Посмотрите: и теперь не успел выехать, как влип в историю.

– Просто он любит развлекаться. Наверно, так и надо.

– Да, он очень веселый, – согласилась Рошель.

Анна за окном ругался как извозчик и подскакивал каждый раз, когда капля тока падала ему на руку.

– А куда мы едем? – спросил Анжель.

– Он хочет танцевать. Мне, правда, больше хотелось бы в кино.

– Просто Анна любит видеть то, что делает, – сказал Анжель.

– О! – сказала Рошель. – Вы не должны так говорить!

– Простите.

Рошель зарделась, и Анжель пожалел о своем двусмысленном замечании.

– Анна хороший парень, – сказал он. – Это мой лучший друг.

– Вы давно его знаете? – спросила Рошель.

– Мы знакомы пять лет.

– Вы такие разные.

– Да… Но мы прекрасно ладим.

– А он… – Рошель запнулась и снова покраснела.

– Почему вы боитесь спросить? Что-то не совсем приличное?

– Да, – сказала Рошель. – Ужасно глупо. Это, конечно, не мое дело.

– Так вот вы о чем! Я вам скажу. Да, Анна всегда пользовался успехом у девушек.

– Он очень красивый… – тихо проговорила Рошель.

Больше она ничего не спросила и повернулась вперед, потому что Анна уже огибал машину, чтобы сесть за руль. Он открыл дверцу.

– Надеюсь, будет держаться, – сказал он. – Протекает несильно, но с давлением проблемы. Я перезарядил аккумулятор.

– Вряд ли потянет, – заметил Анжель.

– И на кой черт у этой девчонки такие уши? – снова возмутился Анна.

– А кто тебя заставлял дурака валять? – сказал Анжель.

– В самом деле, – поддержала его Рошель и засмеялась.

– Вот умора! – сказал Анна и тоже засмеялся.

Злиться он уже перестал. Машина рванула с места, но вскоре снова встала: улица уперлась в тупик и ни за что не желала идти дальше. Впрочем, они уже приехали.

Это был танцклуб ценителей настоящей музыки, где они собирались в тесном кругу потрясти конечностями. Анна танцевал хуже некуда; Анжель всегда страдал, видя, как тот выбивается из ритма, и не смотрел, если друг танцевал с Рошель.

Клуб находился в подвале. Туда, извиваясь, вела белая лестница, спуститься по которой без риска для жизни можно было, только держась за канат. Канат от частого пользования до такой степени сплющился, что превратился в плющ, и на нем приходилось ежемесячно остригать листья. В некоторых местах подвал был обит медью, вместо окон вставлены иллюминаторы.

Первой спустилась Рошель, за ней Анна. Анжель выступал в роли замыкающего, чтобы идущим позади долго не мыкаться. Бывало, кто-нибудь зазевается и забудет замкнуть шествие; тогда гарсон натыкался на него, падал и разбивал себе физиономию, потому что за подносом ни черта не видел.

Где-то на полпути к подвалу они почувствовали сердцебиение ударных. Когда спустились еще ниже, в уши им хлынули звуки кларнета и трубы; звуки лились, подталкивая и обгоняя друг друга, развивая в гонке бешеную скорость. У подножия лестницы уже различимы были шарканье подошв, шуршание трущихся тел, сдавленные смешки и заливистый хохот, смачные отрыжки, пылкие перебранки, звон бокалов, плеск и шипение газировки. Все это составляло типичную атмосферу более чем приличного бара. Анна поискал глазами свободный столик и указал на него Рошель. Девушка пробилась к цели первая. Анжель – последним. Они заказали крепкого, мужественного портвейна.

По причине стабильности уховых ощущений музыка не смолкала ни на минуту. Анна дождался нежно-томительного блюза и пригласил Рошель. Многие из танцующих, испытывая неодолимое отвращение к медленным танцам, расселись по своим местам. Только убогие извращенцы повскакивали из-за столиков, потому что мелодия напоминала им танго. Они к месту и не к месту выделывали всякие па и коленца, чередуя их с классическим вывихиванием завзятых танцоров. Анна относил себя к числу последних. Анжель поглядел на танцующих не более двух секунд и отвел глаза, борясь с тошнотой. Анна с ходу выбился из ритма. Рошель, нимало не смущаясь, следовала всем его движениям.

Потом они вернулись к столику, и настал черед Анжеля пригласить Рошель. Она улыбнулась, сказала «да» и встала. Оркестр опять играл медленную мелодию.

– Где вы познакомились с Анной? – спросил Анжель.

– Совсем недавно, – ответила девушка.

– Пару месяцев назад, если не ошибаюсь?

– Да, – сказала Рошель, – на одной вечеринке.

– Может быть, вам неприятно об этом говорить? – спросил Анжель.

– Мне нравится говорить о нем.

Анжель мало знал Рошель, но ее слова причинили ему боль. Он не мог бы толком объяснить почему. Всякий раз, как он встречал красивую девушку, его охватывало желание обладать ею. Иметь на нее права. Но Анна был его другом.

– Он замечательный парень, – сказал Анжель. – И очень одаренный.

– Я это сразу заметила, – кивнула Рошель. – У него обалденные глаза и классная машина.

– В институте он в два счета справлялся с тем, над чем другие бились часами.

– Да, он очень сильный, – сказала Рошель. – И много занимается спортом.

– За три года он ни разу не завалил ни одного экзамена.

– К тому же он так здорово танцует.

Анжель пытался ее вести, но она, казалось, была исполнена решимости танцевать не в такт. Пришлось ему отстраниться и предоставить ей чудить в одиночку.

– У него есть только один недостаток, – продолжал Анжель.

– Да, но это не страшно.

– Он мог бы от него избавиться.

– Ему нужно, чтобы кто-нибудь о нем заботился. Чтобы кто-нибудь всегда был рядом.

– Возможно, вы правы. Но около него всегда есть кто-нибудь.

– Я бы не хотела, чтобы рядом было много людей, – задумчиво произнесла Рошель. – Только верные друзья. Вот вы, например.

– А я верный друг?