У ворот бревенчатого, в три окна дома он остановился. Низкий штакетник захлестнула малина, и с улицы двор не проглядывался. Иван одернул пиджак, застегнул на горле ворот рубахи, пригладил волосы и распахнул калитку.

За столом в палисаднике полная женщина перебирала клубнику. Она без улыбки посмотрела на Ивана, неторопливо заправила под косынку подбитую проседью прядь.

– Здравствуй, Иван.

– Здравствуй, Надя. – Иван присел, вытянув усталую ногу. – А где же Сашок?

– Сынок! – крикнула женщина. – Сынок, папа пришел!..

Прибежал Сашок, и они долго и старательно мастерили планер, руководствуясь крохотным чертежиком из «Юного техника».

– Ты, сынок, когда с мелочью какой работаешь – клеишь, к примеру, крючок к леске привязываешь или еще что, – языком зубы считай, – говорил Иван, оклеивая бумагой легкие крылья.

– А зачем?

– Для порядка. Сосчитал в одну сторону, тогда считай в другую. Глядишь, и не порвешь ничего, не сломаешь. Работа, Сашок, терпеливых любит, слушается их.

Это был его день. Он выторговал его, когда сын еще ползал по полу, и в такие дни они были только вдвоем: строили, чинили, бродили по лесу или ловили рыбу. Он просто учил сына тому, что знал сам. Поначалу казалось, что знаний этих много – целая жизнь, – но год от году становилось все труднее, и Иван с горечью чувствовал, как гаснет в сыне восхищение его рабочей сноровкой…

Профессор долго читал записку, все время нервно встряхивая листок.

– Это далеко?

– Шесть часов ходу, – сказал Сергей. – Против течения.

– Против течения – это очень хорошо, – неожиданно усмехнулся профессор. – В девять вечера зайдите за мной. Сюда.

Он сунул записку в карман и пошел наверх: на лестничной площадке ждали двое в белых халатах.

– Спасибо! – с опозданием крикнул Сергей, а Еленка испуганно дернула его за рукав:

– Тише!..

Они вышли на улицу.

– А вдруг поможет? – вздохнула Еленка. – Знаешь, мне Пашу жалко. И Федю, конечно, но Пашу – жальче.

– Она и сама жалкая, – сказал Сергей. – Живет, голову втянув, словно вот-вот кто-то ударить должен.

– Так оно и есть, Сережа… – Еленка по-бабьи поджала губы. – Доля у баб такая – каждую минуту удара ждать.

Сергей посмотрел на нее, расхохотался, вдруг шутливо обнял.

– Пусти… – Еленка высвободилась и, чувствуя, что краснеет, поспешно отвернулась. – Может, в кино пойдем?

В кассах широкоэкранного кинотеатра толпились люди. Сергей быстро разобрался, в каком окошке дают на текущий сеанс, занял очередь. Еленка стояла рядом, искоса остро, изучающе поглядывая на соседей.

– Смотри, смотри! – не выдержав, зашептала она. – Чулки красные, а туфельки – черные…

– Ну и что? – спросил Сергей, бесцеремонно оглядев проходившую мимо девушку.

– Смешно. Как гусыня.

– Ты бы не надела?

– Да что ты!.. – Еленка тихо рассмеялась. – Что же тут хорошего?

– Мне нравится, – сказал Сергей.

– Красные ноги?.. – поразилась она.

– Красивые ноги, – поправил он.

– А-а… – смущенно протянула Еленка и замолчала. Потом спросила вдруг: – А когда коленки торчат, тоже нравится?

– Если красивые?

– Что же в них может быть красивого? Коленки и коленки…

– У тебя, например, красивые, – улыбнулся он.

Еленка поспешно отвернулась. Сергей усмехнулся: ему нравилось вгонять ее в краску.

Очередь двигалась медленно, и Сергей уже начал поглядывать на часы: до сеанса оставалось десять минут.

– Там без очереди не пускайте! – крикнул он.

– Все нормально, – лениво отозвались от кассы.

У дверей раздался шум, очередь заколыхалась, и хриплый бас пьяно и весело прокричал:

– Кто последний, что дают?..

Сквозь толпу ломился лохматый рослый мужик в серой, вольно распахнутой на груди рубахе.

– Расступись, народ!..

– Рычало… – прошелестело в очереди, и люди начали вжиматься в стенку.

– Пьяный…

– А он и не просыхает…

Рычало пролез к кассе, загородил окошко:

– Что осталось, красавица?

Очередь послушно молчала. Что-то неразборчиво ответила кассирша, и вновь пророкотал хриплый бас Рычалы:

– А интересно?

Сергей вдруг шагнул вперед, схватил за плечо Рычалу, рванул к себе:

– А ну, убирайся отсюда!..

– Я?.. – Рычало непонимающе моргал пьяными глазками. – Это ты – мне?.. – Он чуть ворохнул плечом, сбросил руку, повернулся, огромный, уверенный. – Ах ты, морячок-дурачок!..

Сергей подобрался и, нырнув под руку, что есть силы ударил кулаком в живот. Рычало охнул и стал оседать на пол, хватая воздух.

Очередь молчала, скорее с удивлением, чем с восторгом глядя на него. Еленка сжала локоть, ткнулась лбом в грудь:

– Напугалась я…

– Ладно. – Он закурил, хотя в помещении курить воспрещалось, улыбнулся.

Прозвенел третий звонок, но они успели войти в зал и разыскать свои места. Почти полкартины Сергей глядел на экран, не понимая, но потом успокоился, отвлекся и к концу успел посочувствовать герою, попавшему в неприятную историю. Еленке фильм очень понравился, потому что был без стрельбы и герои обретали счастье.

Они сидели далеко от выхода и попали на улицу с последними группами зрителей.

– Солнышко-то какое!.. – радостно улыбнулась Еленка.

– Надо на катер глянуть, – озабоченно сказал Сергей.

Пошли к пристани напрямик, через пустырь. Еленка задирала голову к солнцу, щурилась, морща нос. Сергей усмехнулся:

– Щуришься, как котенок.

– Эй, морячок!..

Они оглянулись: нагонял Рычало.

– Отойди, – тихо сказал Сергей Еленке.

– Сережа… – Беспомощно оглядываясь, она схватила его за руку. – Тебе совестно, так я закричу, а?.. Закричу, Сережа. Может, с ножом он…

– Отойди!.. – резко повторил Сергей и пошел навстречу Рычале.

Они остановились в двух шагах друг от друга. Рычало тупо моргал красными глазками и молчал.

– Что надо? – спросил Сергей.

Рычало упорно молчал, шмыгая толстым бородавчатым носом. Ветер шевелил его редкие седые волосы.

– Что надо? – повторил Сергей.

– Зачем ударил?.. – тихо спросил Рычало. – Зачем, а?.. Не трогал ведь тебя, никого не трогал. А что пошумел, так ведь без злобы. Все знают. Инвалид я, осколок у меня в брюхе. Немецкий осколок. А в него – кулаком. За что же так, а?..

– Еще хочешь?

– Эх ты… – Рычало тяжело вздохнул и опустил голову.

– Пошел прочь, пьяная морда, – брезгливо сказал Сергей и, не оглядываясь, вернулся к Еленке.

– Что? – с тревогой спросила она.

– Так, – усмехнулся Сергей. – Прощения просил.

Она засеменила рядом, сбоку заглядывая в лицо Сергею.

– А ты – смелый.

– Приходилось, знаешь, – нехотя сказал он. Катер сиротливо стоял в дальнем углу причала.

Сергей проверил запоры, чалку, вернулся на пристань.

– Пошли в ресторан.

– В ресторан?.. – Еленка никогда не была в ресторане и испугалась: – Что ты, Сережа!

– А что? Выходной – вроде праздника.

– Нет, нет. Совестно как-то. И дорого, поди.

– Да что там дорого, совестно! Мы хозяева, понятно? Для нас – все: и кино и рестораны. Земля для нас вертится, а ты – совестно!.. – Он взял ее за руку. – Пошли.

– Нет. – Она решительно высвободила руку. – Я обед сготовлю. Любишь окрошку? На рынке квас продают.

– Ну крой. – Он чуть сжал ее руку и улыбнулся, и она в ответ смущенно и радостно заулыбалась.

Еленка вернулась с рынка бегом. Перебралась на катер, открыла дверь рубки хитро загнутой проволокой, спустилась в кубрик. На столе стояли три бутылки жигулевского пива, лежал кулек с конфетами и полкило чайной колбасы. Еленка съела довесок и начала готовить зелень для окрошки: ей очень хотелось, чтобы обед получился не хуже, чем в ресторане.

Вскоре пришел Сергей. Положил на стол две банки консервов, пощупал пиво.

– Пивко-то я не сообразил за борт опустить!

– А консервы зачем? – Еленка неодобрительно покачала головой: – Это же так, баловство, а я мяса купила.

– Мясо – к ужину, – сказал он, вскрывая перочинным ножом консервы. – Профессора кормить будем: путь неблизкий.

– Верно, Сережа. – Еленка разложила по тарелкам зелень, нарезала хлеб, колбасу. – Садись.

– Ну, ты прямо шеф-повар! – улыбнулся он. – Доставай стаканы, я сейчас.

– Чего забыл?

– Утопленника!.. – весело крикнул он с трапа.

Еленка достала стаканы. Вернулся Сергей, неся мокрую бутылку. К горлышку была привязана бечевка.

– Час в воде полоскал, а все – теплая.

– Напрасно. – Еленка строго поджала губы. – И не к месту и не ко времени.

– Ее всегда ко времени! – Сергей зубами надорвал пробку, разлил по стаканам. – Давай, матрос. Чтоб плавалось.

– Ой, много…

– Пивком запьешь. – Он открыл пиво, принес стакан, налил. – Ну, залпом, по-флотски.

Водка была теплой, противно перехватывала дыхание, липла к горлу. Еленка вообще не любила ее, пила только в компании, да и то для виду, но Сергей был так настойчив, так заглядывал в глаза, что Еленка совсем закружилась. Она чувствовала удивительную свободу и легкость, охотно смеялась его шуткам, а после обеда даже закурила, держа папиросу в кулаке и шумно выдыхая дым.

– Вот ты, девочка, и осовременилась, – весело сказал Сергей. – А то такой монашкой живешь, что аж злость берет: тихая да серенькая, как мышка.

– У мышки хвостик есть. – Еленка старательно выговаривала слова. – Хвостик да домик. А у меня, Сереженька, ничего: ни хвостов, ни домов.

– Да и я такой же, – вздохнул он. – Отца на фронте убили, мать померла, когда я еще в техникуме учился. Вот и выходит, что мы с тобой как брат с сестрой… Ты откуда в этих краях вынырнула?

– Издалека, Сереженька, издалека, – нараспев сказала Еленка.

Она уже не смеялась, и улыбка, забытая на лице, казалась заученной и потому жалкой. Сергей пересел ближе.

– Ну, ты что? Брось. – Он обнял ее за плечи, прижал к себе. – Слышь, матрос, гляди веселей!

– Было ведь, все было, Сереженька, – тихо всхлипывая, говорила Еленка. – И дом был, и подружки, и парнишечка. И любовь была, Сереженька… Та, что нам только разик дается. Вот я себя и не пожалела, когда в армию он уходил. Все ему отдала, а написали, что гуляю, и – поверил. Вернулся, насмеялся надо мной, перед всеми выставил да и бросил. Бросил, как окурок, бросил!..

Она залилась слезами, уже не сдерживаясь. Сергей, торопясь, целовал мокрое лицо. Еленка не отталкивала его, то ли не понимая, то ли по-детски зайдясь в плаче.

– Зачем? – перестав вдруг плакать, тихо сказала она. – Не надо этого, милый, не надо… Слышишь?..

Она бормотала эти привычные женские слова, а руки сами собой уже гладили его плечи.

– Оставь… Оставь, Сережа, милый… Ну, что ты делаешь со мной, что?..

…Вася третий час выбирал подвесной лодочный мотор. Ощупывал каждую деталь, осматривал крепления, по буковкам сравнивал паспорта. Продавец давно перестал обращать на него внимание, и Вася очень страдал, что не может ни с кем посоветоваться.

– Скажите, товарищ продавец, а можно обменять, если что? – набравшись смелости, спросил он.

– Ну а что может быть? – лениво спросил продавец. – Завод гарантирует, что тебе еще надо?

Вася вздохнул, еще раз сличил паспорта и вдруг решил, что загадает: если мотор будет хорош, то Лидуха родит ему парнишку, а если, не дай бог, сломается, то девчонку. А загадав, сразу повеселел и протянул продавцу паспорт:

– Этот. Выписывайте.

Расплатившись, Вася взвалил на плечо покупку и пошел к пристани. Местный пароходик, курсирующий между Юрьевцем и их затоном, отходил вечером, но Вася надеялся, что подвернется какой-нибудь буксир. Еще издали, оглядывая пристань, он увидел притулившийся в уголке знакомый катер.

– Трофимыч!.. – крикнул он, бережно сняв с плеча «Стрелу». – Иван Трофимыч!..

Никто не отозвался. Дверь рубки была открыта, и Вася, перетащив ящик на палубу, заглянул в кубрик: там было темно, но слышался негромкий храп.

Сгорая от нетерпения похвастаться покупкой, Вася тихо спустился по трапу. Нащупав пол, остановился и деликатно кашлянул, рассчитывая, что спящий проснется.

– Кто?.. – испуганным шепотом спросила Еленка.

– Это я… – растерянно сказал он. – А Трофимыч?

– Нет его, нет, – испуганно бормотала Еленка, торопливо натягивая платье. – Кто тут? Зачем?

– Да это я, Василий… – Он увидел голого по пояс Сергея, разбросанную одежду, бутылки на столе и замолчал.

Еленка перелезла через спящего, спрыгнула на пол. Отвернувшись, застегивала платье.

– Заснула я, – жалко бормотала она. – Мы за профессором тут. Жара такая…

– Да. – Вася растерянно топтался у входа. – Жарко, конечно. Домой скоро ли пойдете?

– Нет, не скоро, нет… – Еленка стояла к нему спиной, лихорадочно поправляя волосы. – Ночью пойдем. А то и утром.

– Я на рейсовом тогда, – сказал Вася и полез наверх.

Он вышел на палубу, взвалил на плечо «Стрелу».

– Стерва!.. – громко сказал Вася и плюнул.

Профессор не помог Федору. Осмотрел, посоветовал не отчаиваться. Федор выслушал это молча, а сестру послал длинным матерком и потребовал, чтобы немедля отправляли домой. Доктор с трудом успокоил его.

На «Волгаре» все вроде бы шло заведенным порядком. Только Еленка вдруг перестала ходить на занятия, два вечера проторчала на катере: перестирала Иваново бельишко, починила рубашки. Иван звал ее к старикам, но она отказалась.

– Зря Еленка курсы бросила, – сказал за ужином Сергей. – Сил на это особых не надо, а бумажку получить всегда полезно. Поговорил бы ты с нею, капитан.

Иван поговорил. Еленка долго и как-то странно смотрела на него, а потом сказала:

– Раз велите – буду ходить.

– Надо, Еленка, – сказал Иван.

Еленка покивала и ушла в свой угол. Она вообще стала какой-то тихой, вялой, покорной. Иван все приглядывался к ней, хотел расспросить, что случилось, да так и не собрался.

С Сергеем капитан виделся только на работе. Даже в свободные от занятий вечера Сергей куда-то уходил, возвращался поздно и сразу заваливался спать. Как-то Иван видел его с Шурой, подумал, что завертела-таки помощника девка, но как раз в тот вечер Сергей вернулся злой, а когда курили перед сном на палубе, сказал:

– Давай, капитан, в те дни заправляться, когда этой заразы на нефтянке не будет.

Завелись у него и друзья: ходил играть в карты к инспектору рыбоохраны, выходные проводил на гензапани. Но занятия не пропускал, по-прежнему тщательно к ним готовился, да и на работе неизменно был улыбчив и безотказен.

Только в субботу он решительно отказался везти на гензапань проволоку.

– В понедельник отвезем, – сказал он диспетчеру. – Закон есть закон: короткая суббота.

– Сходим, Сергей, – не очень уверенно сказал Иван. – Все равно делать нечего.

– Вечерок у меня занят, капитан. – Сергей покосился, помолчал, потом спросил: – К старикам не собираешься?

– Можно.

– Еленку с собой прихвати, – приглушенно сказал Сергей. – Понимаешь, друзья придут, ну и… Словом, помещение нужно.

– Можно, – еще раз согласился Иван: ему не понравились подмигивания Сергея. – Пойдешь куда на катере-то?

– Не сомневайся, капитан: в двенадцать буду на месте.

Идти к старикам Еленка наотрез отказалась, и Ивану пришлось прикрикнуть на нее. Она испуганно глянула, торопливо закивала:

– Иду, иду, не надо…

Было в ней что-то пришибленное. Иван крякнул с досады, но промолчал, а спросил уже по дороге:

– Ты вроде боишься меня?

– Нет, что вы. – Еленка опустила голову.

– Тихая ты что-то больно. Здорова ли?

– Здорова.

– Может, обидел кто? – не унимался Иван.

– Да что вы, Иван Трофимыч! – Еленка остановилась, глядя в сторону. – Говорю вам, что все в порядке, а вы – свое. Так лучше уж вместе не ходить…

– Ну, ладно, – проворчал Иван. – Не такая ты какая-то, вот и спрашиваю.

Больше они не разговаривали.

За тяжелым рубленым столом на барже удобно было молчать.

– Ну, чтоб ходилось вам и плавалось.

Раздался стук, и в комнату вошли Лида и Вася.

– Можно, что ли, хозяева?

– Ну, пойдет теперь музыка! – радостно крикнул хозяин, углядев в руках у Васи бутылку водки. – Теперь разговеемся!..

– Здравствуйте, – сказала Лида и чинно подала старухе кулек с конфетами.

Еленка вдруг вскочила, точно собираясь бежать, но Авдотья Кузьминична мягко потянула ее на место. Еленка затравленно оглянулась, схватила стакан и залпом выпила водку. Закашлявшись, опустилась на стул, пряча запылавшее лицо.

– Вот это да! – удивленно сказал шкипер. – Только чего вспыхнула-то? Чего застеснялась?

– Задохнулась она, – сказала старуха. – Полстакана хватила враз. Отдышись да закуси, а то спьянишься. Возьми, Лидуха, стаканы в шкапике, да садитесь к столу, гости дорогие.

– Поспел ты, Василий, к самому почину. – Шкипер налил Васе, опять поднял стакан. – Ну, волгари, за Волгу-матушку!

– Ох, балабон! – вздохнула старуха. – Галах ведь был, голь перекатная, босота волжская, а меня, единственную дочку, так заговорил, так забалабонил, что из отчего дома в угон взял.

– В угон? – удивилась Лида. – Это как же?

– А так: нанял тройку, усадил да и махнул на удалых сорок верст без передыху. Поп-пьянчужка обвенчал в селе Кудимове, да с тем и стали мы жить: по Волге мотаться из конца в конец.

– Хорошо, мать, жили, – улыбнулся шкипер. – Не было у нас ни кола ни двора, а морщиночки у тебя все-таки от смеха появились.

– Жили-то хорошо, а доживаем как?

– Ничего, Авдотья Кузьминична: нашего от нас никто не отымет, корня то есть. Добрый у нас с тобой корень: от босоты волжской мы идем, и нет нам ни сносу, ни износу.

– Корень, – вздохнула она и нахмурилась. – Изведут этот корень, и чихнуть не поспеем.

– Это кто же изведет-то? – поинтересовался старик.

– А бабы нынешние, вот эти вот. – И Авдотья Кузьминична сердито ткнула в плечо Еленку.

– Да что вы, Авдотья Кузьминична? – удивилась Еленка. – Да за что же вы меня так?

– А чего не рожаешь? – строго спросила старуха. – Чего не рожаешь-то, бабонька?

– Ой, ну что вы… – Еленка еще ниже опустила голову, то заплетая, то расплетая бахрому льняной скатерти.

– Кабы ты одна была, то и бог с тобой, – все так же строго продолжала старуха. – А ныне, куда ни глянь, все такие!.. Ездила я прошлой зимой к Зинке, дочке своей. Отдельная квартира, мужик собственный, а детишек – ровнехонько один Андрюшечка. Я глянь-поглянь: у всех так, у всех по одному, а двое – так совсем редко. Ровно мода какая или указ… – Она вздохнула, глянула на Еленку. – Вот и ты, бабонька, такова ж. А жизнь знаешь что такое? Верть-поверть – и смерть. Спохватишься – выть будешь, локти кусать, да поздно, прошел твой час…

Еленка вдруг вскочила, крепко уцепившись за край стола.

– Разошлась ты, мать, – сказал старик.

– Все тут, Григорьич, к месту говорено, – вздохнула Авдотья Кузьминична. – Или не к месту, Иван?

Иван промолчал, а шкипер поднял стакан с остатками водки.

– За это и выпьем, Иван Трофимыч. Вот за это самое. Чтоб, значит, и тебе ветер переменился. Не все чтоб в лицо дул, а хоть изредка да в спину подталкивал.

– За это и я выпью! – громко сказала Еленка. Она взяла стакан, шагнула к Ивану. – За вас, Иван Трофимыч.

Выпила не отрываясь, опрокинула стакан вверх дном и только после этого села на место, слепо тыча вилкой в скользкую сыроежку.

– Будьте здоровы. – Вася чокнулся.

– Спасибо, люди добрые, – тихо сказал Иван. – Дай вам бог, как говорится.

Некоторое время они закусывали молча, не решаясь нарушить вдруг возникшую тишину. Старик недовольно крякнул:

– Сбила ты, мать, со здравия на упокой!

– Так ведь не все же ай-ай-ай, надо и ой-ой-ой, – сказала старуха. – Теперь почаевничаем да и поговорим.

– «Хаз-булат удалой, бедна сакля твоя…» – затянула Лида.

Старик подхватил, остальные молчали.

– Не идет, – вздохнул шкипер. – Без тебя, Еленка, ничего не вытянем.

– Не смогу я, Игнат Григорьич, – сказала Еленка, наливая чай. – Не тянет что-то на песни.

– А на танцы тянет? – вдруг громко, зло спросил Вася, в упор уставившись на нее.

Еленка неторопливо передала стакан с чаем, повернулась, глянула в глаза.

– Может, спляшем?

– И то дело, и то! – обрадовался старик. – Тащи, Лидуха, гитару, ежели не рассохлась она от тихой жизни!