До 1941 года дела, в которых имелась фамилия Берия, в архив не возвращались. Были ли они возвращены в архив, мне неизвестно, так как я уже не являлся директором архива Октябрьской революции. Балашова вскоре была уволена в запас, и мне думается, что она проживала в Москве. На мой вопрос, для кого были взяты дела, Балашова мне тогда сказала, для ЦК ВКП(б).

Сообщая об этом, я думаю, что в Центральном архиве Октябрьской революции, наверное, сохранились описи указанных выше дел».

Замечу, что если бы это письмо появилось до ареста Берии, цена бы ему была гораздо выше. В данном же случае никакой конкретики Костомаров привести не мог, и без документов предъявить обвинения Берии было невозможно. Но не приходится сомневаться, что если указанные документы Берию компрометировали, он их наверняка уничтожил. А если он их, наоборот, сохранил, то, значит, никакого компромата на Лаврентия Павловича там не было.

Кроме того, возникает вопрос, почему грузинские эмигранты не использовали впоследствии против Берии имевшийся на него компрометирующий материал? Если верить Беришвили, Лаврентий Павлович выдал всю свою агентуру, а этот факт мог положить конец его чекистской и партийной карьере. Однако грузинские меньшевики никак не пытались шантажировать могущественного главу закавказских чекистов, а впоследствии – руководителя Закавказской парторганизации. А ведь могли бы, хотя бы для того, чтобы облегчить участь своих арестованных товарищей. Но никаких фактов такого рода даже весьма пристрастному следствию в 1953 году установить не удалось. Не логичнее ли предположить, что ничего против Берии у бывшего шефа грузинского МВД Ноя Рамишвили на самом деле не было?

Кстати, хочу обратить внимание читателей, что меньшевистская Грузия была все-таки демократическим государством, и осудить человека даже на тюремное заключение, а тем более на смерть, там можно было, лишь имея против него веские улики. Такими уликами против Берии грузинская контрразведка, вероятно, не обладала. К тому же мнимый Лакербайя был, как-никак, сотрудником советской дипломатической миссии, а с Советской Россией в то время поддерживался хрупкий, но мир. Этим обстоятельством, а также вызвавшей большой общественный резонанс голодовкой политзаключенных и объясняется, скорее всего, освобождение Лаврентия Павловича из Кутаисской тюрьмы.

Насчет участия самого Лаврентия Павловича в знаменитой голодовке сохранилось не слишком лестное для него свидетельство. В характеристике, данной Берии в 20-е годы комиссией ЦК Компартии Грузии, отмечалось: «В тюрьме не подчинялся постановлениям парторганизации и проявлял трусость. К примеру: не принимал участия во времени объявления голодовки коммунистов». Но безоговорочно верить этому утверждению нельзя. Мы не знаем, следствием каких интриг и борьбы за власть в недрах грузинского ГПУ стала вышеуказанная характеристика, где Берия также обвинялся в уклонах к левизне, бюрократизму и карьеризму, и признавалось невозможным использовать его на более ответственной работе.

А 20 января 1954 года, уже после официального осуждения и расстрела Берии и его подельников, генеральный прокурор Р.А. Руденко предоставил Хрущеву следующий документ: «21 октября 1919 года в Сухуми были арестованы и преданы военно-полевому суду за участие в вооруженном восстании солдаты 2-го пехотного полка Н. Тодуа, Г. Чубинидзе, Б. Цомая, Н. Нозадзе и Л. Берия.

9 июля 1920 года полномочный представитель РСФСР в Грузии С. М. Киров обратился с нотой к министру иностранных дел грузинского меньшевистского правительства и на основании ст. 10 договора между Россией и Грузией потребовал освобождения из Кутаисской тюрьмы Николая Нозадзе, Ноя Тодуа, Георгия Чубинидзе, Баграта Цомая и Лаврентия Берия, осужденных военно-полевым судом к каторжным работам за участие в вооруженном выступлении в октябре 1919 года.

Используя этот документ, Меркулов в книге «Верный сын партии Ленина – Сталина», изданной в 1940 году в Тбилиси, безусловно с ведома Берии, фальсифицировал исторические факты и ложно утверждал, что С. М. Киров принимал деятельные меры к освобождению Л. П. Берия из Кутаисской тюрьмы.

В настоящее время документально установлено, что в ноте С. М. Кирова от 9 июля 1920 года за № 327 упоминается не Л. П. Берия, а Лаврентий Игнатьевич Берия – солдат второго пехотного полка, который подвергался аресту вместе с солдатами этой же части Н. Тодуа, Г. Чубинидзе, Б. Цомая и Н. Нозадзе.

Следственные документы на солдат Л. И. Берия и других хранятся в делах 421 и 424 фонда 142 Центрального государственного архива Октябрьской революции ГССР. Эти данные нами получены после осуждения Берия».

Эта информация и упоминаемые в ней документы выглядят фальшивкой, изготовленной с одной целью: получить возможность и далее тиражировать ноту Кирова от 9 июля 1920 года без изъятия оттуда фамилии «Берия». Для этого Руденко и его подчиненные изобрели двойника-солдата Лаврентия Берия, за которого, а не за презренного врага народа, будто бы и ходатайствовал сакральный Сергей Миронович».

Между тем Берии было бы слишком рискованно в 1923 году врать насчет своего освобождения из Кутаисской тюрьмы при помощи Кирова. Ведь Киров в 1921–1926 годах был Первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана и членом Кавказского бюро РКП(б). И Берия непосредственно соприкасался с ним, когда работал в советском полпредстве в Грузии. Начальники Берии легко могли бы поинтересоваться у Мироныча, действительно ли он ходатайствовал об освобождении Берии, и если бы вскрылась ложь, Лаврентию Павловичу не поздоровилось бы. Несомнено, на ранних этапах карьеры Киров поддерживал выдвижение Берии. К тому же Берию выслали в Советский Азербайджан не одного, а с группой заключенных, которые, очевидно, в 1923 году могли легко подтвердить как факт его пребывания в кутаисской тюрьме, так и обстоятельства освобождения из нее.

Лаврентий Павлович, как мы увидим далее, получил в Баку в высшей степени превосходную характеристику. Этому предшествовали следующие события, изложенные в автобиографии: «На этой должности (управляющего делами ЦК Компартии Азербайджана. – Б. С.) я остаюсь до октября 1920 года, после чего Центральным Комитетом назначен был ответственным секретарем Чрезвычайной Комиссии по экспроприации буржуазии и улучшению быта рабочих. Эту работу я и т. Саркис (председатель комиссии) проводили в ударном порядке вплоть до ликвидации Комиссии (февраль 1921 года). С окончанием работы в Комиссии мне удается упросить Центральный Комитет дать возможность продолжить образование в институте, где к тому времени я числился студентом (со дня его открытия в 1920 году). Согласно моим просьбам ЦК меня посылает в институт, дав стипендию через БакСовет. Однако не проходит и двух недель, как ЦК посылает требование в Кавбюро откомандировать меня на работу в Тифлис, своим постановлением назначает меня в АзЧека заместителем начальника секретно-оперативного отдела (апрель 1921 г.) и вскоре уже – начальником секретно-оперативного отдела – заместителем председателя АзЧека».

Между прочим, на первом допросе после ареста, состоявшемся 8 июля 1953 года, Лаврентий Павлович поведал о своей революционной юности. На вопрос «почему в июне 1917 года в момент ожесточенной борьбы большевиков в Баку против внутренней и международной контрреволюции вы добровольно поступаете техником-практикантом в гидротехническую организацию армии и уезжаете на румынский фронт?» Берия ответил: «Действительно в июне или в другом месяце 1917 года я добровольно вступил техником-практикантом в гидротехническую организацию армии вместе с Чекрыжевым, который учился вместе со мной в Баку в техническом училище. Почему я не остался в Баку для участия в подпольной работе – я над этим не задумывался».

ВОПРОС: Когда вы возвратились в Баку?

ОТВЕТ: Возвратился в 1917 году, в октябре месяце и продолжил учебу в техническом училище.

ВОПРОС: Чем занимались в Баку в период оккупации турками?

ОТВЕТ: Продолжал учиться и был в ячейке этого училища и выполнял отдельные небольшие поручения.

ВОПРОС: Вы в автобиографии, написанной 22 октября 1923 г., указываете: «Осенью 1919 года от партии «Гуммет» поступаю на службу в контрразведку». Правильно это?

ОТВЕТ: Да, правильно.

ВОПРОС: Ответьте, от кого именно вы получили задание поступить в контрразведку?

ОТВЕТ: Задание получил от одного из руководителей «Гуммет» – Мирзадауда Гуссейнова. Контрразведка эта находилась при муссаватистском правительстве и состояла из левых элементов коммунистов и муссаватистов и в начале своей деятельности должна была вести борьбу с белогвардейцами. Имела ли отношение к этой контрразведке английская контрразведка – я ничего не могу сообщить.

ВОПРОС: Расскажите подробно о вашей деятельности в контрразведке?

ОТВЕТ: В основном моя деятельность свелась к ознакомлению с письмами граждан, которые поступали в контрразведку. Эту работу я проводил под руководством Измайлова, который был тогда коммунистом. Работа моя в контрразведке продолжалась месяца три-четыре, а может быть больше, сейчас не помню.

ВОПРОС: Кто такой Муссеви?

ОТВЕТ: Муссеви левый коммунист. Еще до меня он получил задание работать в контрразведке, как это мне было известно от Гуссейнова, причем он был заместителем начальника контрразведки, а начальником контрразведки был Ших-Заманов. От Гуссейнова я имел поручение контактировать работу с Муссеви.

Муссеви давал задание Измайлову, а через него мне ознакамливаться с письмами и при надобности ориентировать его, Муссеви, о письмах, заслуживающих внимания.

Муссеви был убит, по моему мнению, муссаватистами за его деятельность. Относится это к периоду конца 19 или начала 20 года.

ВОПРОС: Кто может подтвердить, что по заданию «Гуммет» вы работали в контрразведке, и как выполнялось это задание?

ОТВЕТ: Назвать лиц, которые могут подтвердить то обстоятельство, что именно по заданию «Гуммет» я работал в контрразведке, и как выполнялось это задание мною, – я, кроме Гуссейнова и Измайлова, не могу. В 1920 году в адрес бывшего в то время секретаря ЦК КП(б) Азербайджана Каминского поступило заявление о моем сотрудничестве в контрразведке в пользу муссаватистов. Это заявление было предметом специального разбора на президиуме ЦК АКП(б), и я был реабилитирован.

ВОПРОС: В своей автобиографии вы указываете: «…приблизительно в марте 1920 года после убийства Муссеви, я оставляю работу в контрразведке и непродолжительное время работаю в бакинской таможне».

Покажите подробно по вопросу оставления работы в контрразведке, по чьему указанию вы оставили эту работу?

ОТВЕТ: По совету Гуссейнова я подал заявление начальнику контрразведки об увольнении с работы и был уволен беспрепятственно. Истинной причиной моего ухода из контрразведки являлось то, что эта контрразведка стала полностью муссаватистской. При помощи Гуссейнова я поступил на работу в бакинскую таможню счетным сотрудником. Гуссейнов в то время был вроде директора департамента министерства финансов муссаватистского правительства, и, как мне кажется, таможня находилась в его ведении.

ВОПРОС: Расскажите о вашем аресте в Тифлисе. Кто допрашивал вас, о чем?

ОТВЕТ: Первый арест был в 20 году в Тифлисе. Я был задержан вместе с другими на несколько часов и освобожден. Никто и ни о чем меня тогда не допрашивал. Вторично я был арестован в том же году в Тифлисе и направлен вместе с Коландадзе в Кутаисскую тюрьму, где я содержался под арестом месяца два – два с половиной. Никто меня там не допрашивал.

ВОПРОС: В вашей биографии, опубликованной в Б.С.Э., указывается, что в августе 1920 года в результате организованной вами голодовки политических заключенных вы были высланы меньшевистским правительством из Грузии. Правильно ли это?

ОТВЕТ: Да, правильно.

ВОПРОС: Куда вы были высланы?

ОТВЕТ: Был выслан в Советский Азербайджан.

ВОПРОС: Как могло случиться, что вас, активного политического противника меньшевиков, как это вы утверждаете, организатора голодовки политических заключенных, меньшевики выслали в Азербайджан? Почему такая снисходительность?

ОТВЕТ: Выслали не только меня в Советский Азербайджан, а и других, причем это объяснялось, с одной стороны, нашим нажимом – объявлением нами голодовки и, как мне кажется, главным являлось вмешательство представительства РСФСР в Грузии, которое возглавлялось Кировым.

В этом представительстве я числился дипкурьером.

ВОПРОС: Признаете ли вы, что утверждение об организованной вами голодовке есть ложь, что в действительности в Кутаисской тюрьме вы проявили себя как трус, не подчинились решению партийных товарищей и отказались участвовать в голодовке, объявленной коммунистами? Отвечайте.

ОТВЕТ: Утверждаю, что я был одним из организаторов голодовки, но по состоянию здоровья был отправлен в числе других в тюремную больницу за несколько часов до общего прекращения голодовки.

ВОПРОС: Признаете ли вы, что еще в 20 годах партийная организация отмечала у вас наличие уклонов к карьеризму и бонапартизму и уклона к левизне?

ОТВЕТ: Может быть, что и было, но я не помню и не представляю».

Насчет того, что тогда показания давал именно Берия, сомнений не возникает. Кто, кроме Лаврения Павловича, мог помнить, с кем именно он отправился практикантом-гидротехником на Румынский фронт. Что же касается обвинений в работе в муссаватистской контрразведке, то опровергает их Берия достаточно убедительно. «Гуммет» была левой организацией, близкой к коммунистам, а мусаватисты в 1919 году боролись не столько против коммунистов, сколько против агентов Деникина, стремившегося к восстановлению «единой и неделимой». Что же касается того, сорвал ли Берия голодовку политзаключенных или, наоборот, был одним из ее организаторов, вряд ли есть возможность ответить на этот вопрос и сегодня. Противоречивые свидетельства на сей счет, скорее всего, отражают борьбу различных фракций в руководстве Закавказья в начале 20-х годов, и трудно сказать, кто здесь врет.

Отныне целых одиннадцать лет жизни Лаврентия Павловича будут связаны с чекистской работой. До поступления же в ЧК ничего особо выдающегося за Берией, как, впрочем, и за подавляющим большинством других коммунистов-подпольщиков не числилось. Нет сведений о том, что добытая им информация, в частности, во время службы в мусаватистской контрразведке, серьезно помогла операциям Красной Армии против Азербайджана или деятельности бакинского большевистского подполья.