День растаял.
В нем было намешано красок!
Вечер.
Имя любимой женщины
По синему —
красным.
Четко все.
Нет ни серых туч,
Ни тумана шаровой ваты.
Небо.
Море.
Да красная тушь
заката.
Мы большие и мудрые.
Мы шагаем друг другу навстречу.
Под ногами земля, далека-далека.
Мы находим друг друга.
Я кладу тебе руки на плечи.
И у наших коленей плывут, не спеша, облака.
Солнце – третье лицо
в этой светом пронизанной сини.
Как я ждал этой встречи, как долго тебя я искал!
Мы шагаем, обнявшись, ступая ногами босыми
По зеленым лугам
и по желтым приморским пескам.
Слышишь легкий шумок?
Это море под нами грохочет.
Слышишь слабенький гул?
Это шум городского житья.
Видишь эти фигурки?
Они постоянно хлопочут:
Повседневная ты, повседневный и маленький я.
Но не надо о них, но не надо сегодня, не будем.
Им тащить на плечах напряжение трудного дня.
Будем им благодарны хотя бы за то, что из буден
Хоть на час отпустили огромных тебя и меня!
Сегодня ночью задрожала тьма.
Сегодня ночью сильно заштормило.
Под черепицей ежились дома,
Как будто заболели. Их знобило.
И в час, когда, наглея, ураган
Играл чужой незапертою дверью,
Шатаясь на болезненных ногах,
Пришла она, тревога недоверья.
Она пришла, фонарик притушив,
И комнату заполнили примеры
Извечной лжи. Шипели торгаши
И врали импозантные премьеры.
Уверовавший в собственную ложь,
Стоял плохой, но признанный писатель.
(Идущий в ногу. Учит молодежь.
Чего-то член, чего-то председатель.)
Вздыхали громко женщины впотьмах.
Плескались клятвы и скрипели перья.
Шатаясь на болезненных ногах,
Она росла, тревога недоверья.
И я шептал: любимая, проснись,
Чтоб я не сомневался бесконечно.
Потрись щекой и тихо улыбнись
Не произвольно, сонно и беспечно.
И прекратятся сложные дела
Во тьме дрожащей, призрачной и зыбкой…
Но ветер выл. Любимая спала.
Глубоким сном. С далекою улыбкой
История не знает сослагательного наклонения.
Расхожая истина
Если бы у бабушки росла борода, она была бы дедушкой.
Народная мудрость
Ах, если б Ева в первый год
Не ела самый первый плод,
Сумела б от ума щедрот
Запретом озаботиться,
Сиял бы ей небесный свод
И пели б ангелы без нот,
Не донимали б труд и пот,
А также безработица!
Ах, если б древний Авраам
Зарядку делал по утрам,
А не грешил с кухаркой —
Невольницей Агаркой,
Не народился б Магомед
И не было б огромных бед,
И не возник Бен Ладен,
Будь трижды он неладен!
Ах, если б самый главный босс,
Из рая не казал бы нос
(Что хорошо для носа),
Сакральных не было б имен,
Враждебных не было б племен
И не было б у босса
Еврейского вопроса.
Ах, если б старый шкипер Ной
Не смог бы справиться с волной
И утопил шаланду,
Не замутился б страшный бал,
Сексот бы всех не ободрал
И Ходорковский б не хлебал
Тюремную баланду.
Ах, если б я пришел на свет
Попозже на полсотни лет,
Я б вровень был с прогрессом,
Легко бы выучил иврит,
Лилит, Ирит и Суламит
Ценили б мой спортивный вид,
Смотрели б с интересом.
Но я пришел, когда пришел,
И голубь веточку нашел,
И Ной под воду не ушел,
Адам вспотел, трудяга.
На свет родился Магомед,
Устало небо от ракет,
Но жизнь прекрасна, спору нет,
И я, хоть старый, но поэт
Люблю нелепый белый свет
И не спускаю флага!
Я еду на склоне туманного дня
В тот город, в котором не любят меня.
Не любит моя молодая жена.
За то уж не любит, что я – не она.
И теща не любит, активно сердясь:
Ее не спросили, со мною сойдясь.
Не любит редактор за то, что пишу
И то, что пишу, напечатать прошу.
Не любит товарищ, а прежде любил,
А прежде моим собутыльником был.
Я еду на этот мерцающий свет:
В других городах даже этого нет.
Когда мы попадаем в круг
Необязательных законов,
Необязательных знакомых,
Необязательных подруг,
Вокруг шуршат, как камыши,
Необязательные «здрасьте»,
Необязательные страсти
Живут в предбаннике души.
И понимать нам не дано,
Что мы живем неинтересно,
Что все заранее известно,
Как в заштампованном кино.
Мы привыкаем по часам
Вариться в вываренном супе,
Мы принимаем воду в ступе
За настоящий океан
Единомышленники? Нет!
Мы сотоварищи по скуке.
Мы застрахованы, по сути,
От поражений и побед.
Когда мы разрываем круг,
Нас осуждают. Мы не слышим.
И сложный мир, в котором дышим,
Понятным делается вдруг.
Уж лучше полный мрак,
Чем сумеречный круг.
Уж лучше полный враг,
Чем половинный друг.
Уж лучше бить, так бить,
А бьют, так получать!
Уж лучше в голос выть,
Чем по ночам молчать.
А лучше – без потерь,
А лучше так любить…
Да что уж там теперь.
Да что там говорить…
Я брожу по Вышгороду,
По Вышгороду,
По Вышгороду.
Исподлобья башенки
Буками смотрят.
Ах, говорю я, башенки,
Вы ж, говорю,
Вы ж, говорю,
Вы ж, говорю, поймите,
Что я пришел с моря.
Пусть я иду, покачиваясь,
Покачиваясь,
Покачиваясь,
Кланяюсь каждой башенке,
Как гранд-даме.
Я так ценю ваш качественный,
Ваш качественный,
Ваш качественный,
Тысячу лет незыблемый
Ваш фундамент.
Ветру меня по зыби нести,
По зыби нести,
По зыби нести.
Движению вечному
Отдаюсь весь я.
Но иногда незыблемости,
Незыблемости,
Незыблемости,
Хотя бы немного незыблемости
Так нужно
Для равновесья!
Из-под накидки напускной небрежности,
Из-под рогожи грубости и грешности,
Из-под лохмотьев несуразной внешности,
Которые ношу я на себе,
Достану желтого цыпленка нежности
И осторожно протяну тебе.
Понимаешь, какое дело:
Я открыл поварскую книгу
И сварил по рецепту кашу
Из крупы, воды и из соли.
Я ей дал водяную баню,
Я ей дал, не жалея, масла.
И сварилась такая каша,
Что, когда приоткрыл я крышку,
Моментально возник над нею
Восклицательный знак огромный.
И пока я смотрел на книгу,
И пока я смотрел на руки,
Удивляясь, как они вместе —
Мои руки и эта книга —
Сотворили такое чудо,
Поднялась, засмеявшись, Радость,
Что тихонько в углу сидела.
И мы с Радостью съели кашу.
Это было великолепно!
Понимаешь, какое дело:
Нe сварить мне хорошей каши.
Вот крупа и вода в избытке,
Вот и соль, и, конечно, масло.
Но чего-то все не хватает.
Спохватился: а где же Радость?
Посмотрел по привычке в угол,
Где сидела она обычно.
Там пылилось пустое кресло.
А без радости каши не сваришь!
Понимаешь, какое дело:
Приходи ко мне непременно
И я сделаю все, что хочешь:
Я сварю мировую кашу,
Сколочу добротную полку,
Напишу стихи, если хочешь.
Если хочешь, такие, как эти,
А могу в настоящую рифму.
Я вообще могу очень много,
Потому что ты моя Радость,
Для тебя есть большое кресло,
И нельзя, чтоб оно пустовало.
Приходи ко мне непременно!
Осень в лесу,
Как на весу,
Кружится в золоте.
Это для вас
Медленный вальс,
Если позволите.
Как вы легки,
Как вы тихи,
Как вы доверчивы!
Нам танцевать
Раз или пять,
Или до вечера.
Над головой
Шар голубой
Кружит без грузика.
Это для нас
Медленный вальс —
Общая музыка.
Наш дирижер
Моря и гор
Еле касается.
Гриб-боровик
К нам норовит,
Хочет раскланяться.
Будет для нас
Медленный вальс
Общей уликою
В том, что у нас
Тайная связь
Общей улыбкою.
Осень в лесу,
Как на весу,
Кружится в золоте.
Это для вас
Медленный вальс,
Если позволите.
Пришла Красивая Женщина в наш дворик
на Южной улице.
Такая красивая женщина, что при виде ее лица
Даже само спокойствие – ленивая старая курица —
Охнув, снесла в смятении
Сразу два яйца!
Друзья мои, эта женщина была такая красивая,
Что пес, с малолетства приученный
всем угрожать «пор-р-рву!»,
Хотел зарычать привычно, но не собрался с силами
И замер с отвисшей челюстью, роняя слюну в траву.
А воробей восторженный сделал двойное сальто.
А чиж – ну кто бы подумал! – спел арию соловья.
А сам-то я растерялся. Я растерялся сам-то.
Ни петь и ни кувыркаться совсем не умею я.
Очень красивая женщина ко мне протянула руки
Под удивленными взглядами
домашних зверей и птиц.
И мне захотелось сразу сплясать, на колени рухнуть,
Спеть каватину Фигаро и десять снести яиц.
На тротуаре возле бани
Играл баран на барабане,
Играл баран на барабане,
Висевшем на боку.
На старой вывеске «АПТЕКА»
Сидел маэстро Кукарека,
Сидел маэстро Кукарека
И пел «Кукареку!»
А воробей купался в луже,
К тому же прыгал неуклюже,
К тому же прыгал неуклюже,
Одолевая страх.
Когда легли большие тени,
Все увидали, что олени,
Что солнце круглое олени
Проносят на рогах.
Припев:
Ах, все устроено так мудро:
Проходит ночь, приходит утро.
И тихо радоваться утру
Поверьте, не грешно.
Приходит утренняя сказка,
А в сказке утренняя ласка.
Ах, эта утренняя сказка,
Все славно и смешно!!
Если б этот вечер
разливали на вынос,
Как вино молдавское
в специальном ларьке,
Я бы из Молдавии
ничего не вывез,
Только б вывез вечер
в корабельном анкерке.
У меня судьбина
путешествовать вечно.
Для меня плетется
паутина дорог.
И всегда с собою я
возил бы этот вечер,
Этот вечер, налитый
в пузатый анкерок.
За Полярным кругом
затоскую и робко,
Затворив каюту,
не увидели чтоб,
Анкерок я выкачу,
раскачаю пробку,
Бочечную пробку,
деревянный чоп.
Стихнет волн ворчание,
выйдут теплые звезды,
И запахнет
спелыми грушами.
А потом возникнет
и повиснет в воздухе
Улыбка,
беспомощная и грустная.
И исчезнет…
О проекте
О подписке