Если говорить броско, то варианты эти таковы: реформы («революция сверху») и революция (революция снизу). Фактически силы общества распределяются между этими вариантами. И эти силы не обязательно должны конфронтировать. Более того, на первом этапе разрешения общественного антагонизма силам этим по пути – от тоталитаризма к демократии. Но заметьте – по пути им лишь в политической области. Тоталитаризм – главный враг, антинародная сила. Его антипод – демократия, власть народа. Однако народ не един, имеет структуру. По этой причине демократия оказывается понятием с разными смыслами для разных социальных групп.
О нашем советском тоталитарном обществе мы приучены рассуждать по сталинской схемке: это общество, где народ состоит из классов рабочих и колхозников и прослойки – интеллигенции. На самом деле социальная структура тоталитарного общества не может быть описана в терминах классовой структуры. Тоталитарное общество – кастовое. Мы живём сейчас в обстановке перехода от кастового, тоталитарного к классовому, правовому обществу. Эта особенность переживаемого нами перехода и объясняет, почему понятие «демократия» имеет разный смысл для разных социальных групп, а лучше сказать – для разных людей, ориентированных на разные социальные интересы. Ибо будущие социальные группы ещё не сформировались на деле, а существуют пока что в идеале, в сфере субъективных устремлений людей, принадлежащих к той или иной касте тоталитарного режима.
Так вот: одни тянутся к абстрактной демократии, которой не может быть в действительности; другие – к буржуазной демократии, третьи – к народной, революционной демократии. По мере продвижения от тоталитаризма к правовому обществу вариантов остаётся два: буржуазная и народно-революционная демократия. Это варианты политического результата преодоления кризиса (ухода от тоталитаризма).
Что же касается экономических процессов, то и здесь складываются два возможных варианта:
1) переход от эксплуататорской системы тоталитарного государства к более цивилизованным формам капиталистической эксплуатации, становление частнопредпринимательской экономики;
2) переход от эксплуататорской системы тоталитарного государства к системе хозяйствования под руководством народного государства.
В соответствии с этими вариантами формируются и ключевые лозунги. Один из них – разгосударствление, другой – самоуправление. Поскольку в реальном перестроечном процессе складывается большая «сумятица в мозгах» (хорошо выразился М. С. Горбачев!), многим кажется, что разгосударствление, самоуправление (вдобавок к этому переход к рыночной экономике) – все это одно и то же. Но это совсем не одно и то же. Тенденций складывается две: 1) к буржуазной демократии и частнопредпринимательской организации хозяйства, что закрывает перспективу социалистического выбора, и 2) к народно-революционной демократии, когда государственная власть переходит в руки трудящегося народа и меняет характер собственности, оставляя возможность двигаться к обществу без эксплуатации трудящихся.
В кастовом обществе большая часть людей лишена возможности влиять на структуру и перспективы развития общества. В условиях антитоталитарных перемен, разложения и падения тоталитаризма возможность такого влияния оказывается реальной. При этом новые структуры общества не обязательно должны образовываться как комбинация прежних каст в их полном составе. Этим объясняется, в частности, что среди консерваторов-неосталинистов встретишь ныне и рабочих, и крупных писателей, и ученых, и крестьян. А среди либералов-реформаторов могут оказаться представители высшего руководства КПСС, генералы, опять-таки рабочие, ученые и др. Даже в революционно настроенных силах возможны представители разных каст, притом не в единичных количествах, а во множестве. Социальная структура делается мобильной. Переход к новому общественному состоянию совершает не только общество в целом, но и отдельные группы, группки, формирования и лица.
И всё же можно выделить основные социальные силы, активно участвующие в переходе от тоталитаризма к демократии. Взаимодействие этих сил формирует облик переходных процессов. Что же это за силы?
Первая – инициаторы перестройки. В условиях тоталитарного строя идея перестройки, демократизации систематически подавляется, а носители и выразители этой идеи приобретают статус диссидентов. Эпоха брежневщины-андроповщины породила новые жестокие и изощрённые формы борьбы с инакомыслием и политической активностью (карательная психиатрия, преследования по политическим мотивам, лишение гражданства, остракизм, всенародное осуждение и др.). Подавление идей демократизации входит в механизм организации так называемого застоя. Суть этого механизма – вытравить саму возможность появления политических инициатив и методично пропалывать редкие ростки и свободомыслия, и даже просто инакомыслия. Тоталитаризм осуществляет геноцид инициативы снизу, какой-либо самостоятельности в общественных сферах деятельности.
По указанной причине инициаторы перестройки как социально значимая сила могут возникнуть в тоталитарных условиях либо как диссидентская общность, либо как часть правящей касты, решившей по тем или иным причинам модернизировать режим. Несмотря на совершенно разные конечные цели, обе категории инициаторов перемен добиваются устранения старых форм и методов господства в обществе. Начинается критика сложившейся реальности. Направленность и границы этой критики «реформаторы сверху» пытаются установить в пределах понимаемых ими задач государственной безопасности. На этой стадии идет в ход идеология примата общечеловеческих ценностей, выживания, идеи типа «все мы по одну сторону баррикад» или «все мы в одной лодке».
Политика ограниченной (дозированной) критики устаревших антинародных порядков получила название политики гласности. Это большая заслуга «реформаторов сверху». Она часто недооценивается, но только потому, что современники – не историки, они сравнивают перемены не столько с тем, что было только что, сколько с потребностями общества. А потребности эти значительно превосходят дозы гласности. Вот почему она разными путями расширяется за рекомендуемые сверху пределы, охватывая постепенно как весь круг общественных явлений, так и мало-помалу существо сложившегося строя.
Инициаторы перестройки оказываются при этом в массе своей отстающими от реальных процессов. Все чаще и чаще имеющим власть инициаторам («новой номенклатуре») кажется недопустимой и нарушающей элементарные порядки в обществе инициатива «неформалов». Появляется целая череда «несанкционированных» инициатив. «Реформаторы сверху» становятся в позу охраняющих перестройку от экстремистов, сепаратистов, авангардистов, безответственных элементов. Инициаторы-диссиденты также далеко не всегда способны догнать реальные процессы, но они не могут существенно повредить им.
Вторая сила – «несанкционированные». Их правомерно рассматривать всех вместе, невзирая на подчас противоположные воззрения и несовместимые способы действия. Появление «несанкционированных» в более или менее заметных масштабах – свидетельство новой стадии перехода, когда значительная (заметная) часть общества сознательно противопоставляется сложившимся порядкам, в том числе и установленным сверху порядкам проявления инициативы. Появление «несанкционированных» расслаивает «реформаторов сверху» на тех, кто продолжает быть за перестройку, и тех, кто начинает блокироваться с консерваторами.
Третья сила – активные консерваторы. Они консолидируются на платформе защиты прежних порядков как якобы социалистических. Их непосредственное влияние в обществе убывает, их не слушают вовсе или воспринимают как экзотику тоталитаризма. Однако они сплочены, в этом их сила и способность к реваншу в случае какой-либо конкретной возможности. Их реваншистские вылазки возбуждают антитоталитаристские силы, помогают им сплотиться, увидеть свою подлинную значимость (яркий пример – демонстрации и митинги в Москве 4 и 25 февраля 1990 г.). Но вылазки и вся деятельность консерваторов углубляют ошибку отождествления тоталитаризма с социализмом. В итоге социалистический идеал (тем более идеология марксизма-ленинизма) утрачивают свои былые позиции в общественном сознании. Деятельность консерваторов, рекламирующих себя как поборников социализма и марксизма-ленинизма, постепенно сводит на нет шансы подтверждения народом социалистического выбора.
Четвертая сила – народная масса. Она не расчленена в политическом отношении, нет устойчивых оформившихся ориентиров в политической перспективе. Сейчас это, к сожалению, часто «толпах», настроением которой можно воспользоваться как в добрых, так и в злых целях. Такое состояние народной массы крайне опасно, чревато катастрофами. В ходе вызревания революции вовсе не обязательно состояние, когда народная масса начинена по преимуществу настроениями отрицания и разрушения. В условиях советской перестройки такая ситуация создалась потому, что «реформаторы сверху» очень сильно запаздывали, отставали от реальности, слишком сильно блокировались с консерваторами и тем самым способствовали сосредоточению усилий здоровых сил почти исключительно на прорывах сквозь запреты и разного рода препоны и рогатки.
Так сложились в СССР (конкретно – в России) основные действующие политические силы к весне 1990 г. Это: инициаторы перестройки, считающие перестройку чем-то вроде своей собственности; те, кто «рвется к власти» (так о них пишут официальные газеты), то есть «несанкционированные»; консерваторы, то есть те, кто цепляется за власть; и, наконец, «народ, которому все надоело и который устал ждать».
Само собою понятно, что это ситуативная характеристика политических сил, их моментно зафиксированная диспозиция. Социальный, то есть устойчивый разрез отличается от ситуативного. В общем плане этот разрез ясен. Это антагонизм командно-карательной власти и народа. Появление «несанкционированных» и слабо структурированной народной массы (по существу «толпы») стало обозначать этот антагонизм, однако в крайне опасном ракурсе. Дело продвигается у нас (если давать оценку на март 1990 г.) пока что в сторону обостренных форм противостояния властей и народа. А в интересах народа – не восстание, не румынский вариант революции, а ее мирное развитие.
Хотелось бы со всей определенностью подчеркнуть, можно сказать, абсолютное расхождение взглядов «реформаторов сверху» и сторонников революции снизу на вопрос о возможности и способах обеспечения мирного характера перехода. Либералы (сторонники исключительно «реформирования сверху») уверены, что мирный переход можно обеспечить путем разработки руководством программ и сценариев перехода с тем, чтобы народ активно включался в исполнение таких программ и сценариев. То есть трудовая масса должна ждать решений сверху и быть инициативной в их исполнении. Либералы путают ситуацию революции с ситуацией обычного, так сказать, повседневного эволюционного обновления. В условиях революции мирный переход совершается совсем не так. Мирный характер гарантируется подъемом массы до самых вершин власти, полной доступностью власти для массы. Другими словами, мирной революции не может быть без развертывания двоевластия. Вот где корень, вся сущность решения о мирном характере перехода в обстановке общедемократической революции.
Опыт ряда стран, в том числе и СССР в 1988–1990 гг. подтверждает это. Ведь совсем не случайно все нити политической активности сошлись в СССР в 1989 г. на отмене статьи 6 Конституции, то сеть на вопросе о единовластии КПСС в обществе.
Если устранение конституционного оформления монополии КПСС на государственную власть получит развитие в реальной демократизации политической жизни, путь к мирному развитию перестройки будет открыт. Сейчас требуется создание массовых политических партий и движений, способных представить и отстаивать интересы формирующихся классов общества. Крайне желательно также создание параллельных властных структур, способных подготавливать опыт народа в управлении делами общества. Надо помнить, что мирная революция всегда проходит стадию двоевластия.
Сейчас можно лишь гипотетически обозначить основные социальные силы дальнейшего перехода от тоталитаризма к демократическому обществу. Отметим среди них:
а) рабочее демократическое движение. Это большая сила, активность которой является гарантом мирного хода перестройки;
б) народно-освободительные движения. При мирном, то есть достаточно благоприятном развитии революции такие движения становятся её мощным фактором. Напротив, блокирование мирного развития революции усиливает националистические моменты в народно-освободительных движениях;
в) общедемократическое народное движение на базе ясно осознанных интересов и политической организованности разных социальных групп;
г) реакционное движение сил, защищающих имперский характер Союза ССР, тоталитаризм, монополию на власть одной партии.
Повторяю, мы живем в кастовом обществе, а переходим к классовому. Разграничить социальные силы переходного периода как по прежним кастам, так и по будущим классам невозможно. Переходный характер общества и его структуры заставляет мыслить о социальных силах общества не категориями «каста» или «класс», а категорией «движение». Как только революция развернется и достигнет исторического перевала, станут различимыми и более или менее устойчивыми будущие классовые деления.
Самые большие сложности перехода от тоталитаризма к демократическому обществу возникли и возникают в СССР потому, что командно-карательная система власти не желает освобождать историческую сцену, затрудняет нарождение нового, мимикрирует под новое. Главный вопрос – расчистка пути новому в экономике, культуре, нравственности посредством кардинального изменения типа власти, посредством перехода власти к народу.
Пока не возникнет народовластие, будет вновь и вновь повторяться провал одной экономической программы за другой. Только правительство, пользующееся доверием народа, способно осуществить действенные меры по выходу страны из кризиса, в том числе и экономического.
Такая принципиальная констатация не исключает возможности готовить и обсуждать экономические программы оздоровления. Если не ошибаюсь, весной 1990 г. правительство в срочном порядке приступило к разработке программы форсированного введения рыночной экономики. До этого была программа, утвержденная II Съездом народных депутатов СССР, а еще раньше – программа, созданная в 1987–1988 гг., начиная от закона о предприятии и кончая законами о кооперации, об индивидуальной трудовой деятельности и рядом других.
Вопрос об общей концепции реформы – один из наиболее сложных и актуальных. Нередко высказываются сомнения насчет того, есть ли у нас вообще общая концепция радикальных преобразований. По-видимому, такие сомнения вызваны мнением, что концепция представляет собой некий писаный и утвержденный проект, а то и с приложениями сетевого графика мер, с проектным заданием для каждой меры и т. д. Но новое состояние механизма хозяйствования нельзя спроектировать наподобие обычного механизма. Метафорическое (через термин «механизм») изображение системы организационно-экономических отношений не должно вводить в заблуждение.
Мне думается, что неправильно требовать и сколько-нибудь детализированного описания будущего состояния этих отношений. Не надо забывать, что новое состояние общественных отношений (в том числе их составной части – организационно-экономических отношений, или же хозяйственного механизма) складывается как результат живого творчества народа. Заранее этот результат невозможно спроектировать, в особенности детально. Но направления перемен можно и предвидеть, и обосновать как цель. В этом случае концепция перемен (особенно если это радикальные перемены) приобретает вид совокупности взаимоувязанных сдвигов, дающих в итоге новое качество. Само это новое качество может быть строго определено не детальными, а сущностными характеристиками. Помимо этого концепция радикальных преобразований предполагает и определение социальных сил, призванных и способных осуществить такие преобразования.
К 1987–1988 гг. сложилась достаточно убедительная и полная система представлений о направлениях и принципиальных мерах радикальных реформ экономической и политической систем. Осенью 1989 г. правительство выдвинуло концепцию «углубления реформы» и мер по оздоровлению экономики. Преемственность новой концепции с первоначальной не очевидна, требуется экспертиза на предмет их взаимосоответствия. Есть основание предположить существенное несоответствие новых подходов тем, которые были провозглашены в 1987–1988 гг.
Полагаю, что концепция 1987–1988 гг. не требует пересмотра по существу, что ее развитие должно происходить без отступления от основных принципов. В этой концепции (хотя и она не без недостатков) определено новое качество, которого требуется достичь в итоге перестройки. Это слом командно-карательной системы управления, замена ее демократическим централизмом[13].
Этот общий стержень преобразований объединяет кардинальные перемены по важнейшим сферам и функциям хозяйственного руководства. Среди них перераспределение функций между уровнями управления; укрепление единого государственною руководства в области целеполагания, прогнозирования, перспективного планирования и комплексного целевого программирования; расширение хозяйственной самостоятельности и круга компетенций каждого из уровней и звеньев управления; развертывание социалистического рынка, более полное использование регулирующих потенций товарно-денежных отношений, развертывание эффективного разнообразия форм хозяйствования; реформа финансовых взаимоотношений хозяйственных звеньев с государством (с обществом); усиление экономического стимулирования и т. д. Органическая увязка реформ экономической и политической систем происходит в виде всесторонней и последовательной демократизации как хозяйственной жизни, так и всего общества.
О проекте
О подписке