«Я… это я. Не знаю, что сказать».
«Переслушала себя – какой у меня старый голос! Господи, как это ужасно!» – смеется, запись обрывается.
«Я пошла к психотерапевту. Точнее нет, была на приеме через Zoom. Он мне сказал, чтобы я вела дневник, а лучше записывала себя на камеру. Я попробовала и все удалила, давно не чувствовала себя такой тупой. Да, надо признаться – я тупая. До сих пор не могу поверить, что я за это еще и заплатила», – стук телефоном об стол, запись обрывается.
«Я не знаю, что мне дальше делать. Я скоро потеряю работу. Директор нам врет, что все останется по-старому, что компания никуда не уйдет и другое бла-бла-бла. Он всегда врет, прошлый был честнее, хотя тот еще мошенник. Наверное, я даже рада, что меня уволят. Давно хотела поменять работу, но так и не решилась. Все решили за меня, как обычно», – всхлипывает, запись продолжается.
«Я купила таблетки, выпила сразу за два дня, чуть не вырвало. Я не могу больше плакать. Психиатр сказал, чтобы я не принимала войну так близко к сердцу, что это не моя война, я не виновата и бла-бла-бла. Это я и сама уже почитала, не помню где. Так я не из-за войны плачу, мне в целом все равно. Да, война плохо, но я привыкла к войнам. Мы же постоянно с кем-то воюем, сейчас и не вспомню с кем и когда, просто знаю это. А чего тогда я плачу?».
Слышен звук закипающего чайника, стук чашки о блюдце. Она проливает мимо и ругается.
«Надо еще что-то сказать, а я не знаю что говорить. Чай говно! Пирожное говно! Все говно, даже я сама говно!», – смеется и пьет чай, хрустит вафлями, громко чавкает.
«Если это услышит моя дрожащая мамочка, а она прям дрожащая от гнева. Не хочу с ней разговаривать. Мне хватило того потока дерьма, что она вылила на меня после начала войны. О, я ваще предатель и худший человек на земле, как обычно, я же во всем виновата, да? Я всю жизнь во всем виновата, перед всеми и во всем! Как мне это надоело! Так чего я реву?».
Она встает и убирает чашку и блюдце в раковину. Моет, что-то ворчит под нос или напевает.
«Мне нечего жаловаться. У меня своя квартира, правда, ремонт надо доделать. У меня есть машина, сдуру купила себе Camry, черную, как у депутатов. На аукционе и купила, и не езжу. Зачем мне машина? А квартира зачем, если я здесь одна? Я не хочу семью, уже не хочу детей. Я не хочу никому ломать жизнь. Я хочу, чтобы от меня отстали! Оставили меня в покое!».
«Забыла сказать, что мой мозгоправ посоветовал мне чаще ходить в театры, на концерты, куда угодно, лишь бы быть среди людей. Купила абонемент в Дом музыки, буду спать под орган. А еще купила десять сеансов со скидкой – просто дура!»
– О, ты все-таки пришел домой! – Оля недовольно посмотрела на отца, с губ почти сорвались едкие замечания, но она сдержалась. Мать бы не сдержалась, и ругань бы началась, не отходя от старой вешалки.
– Привет. Пахнет вкусно, – спокойно сказал Максим Сергеевич, заставив лицо улыбнуться. Дочь стояла перед ним в ярком фартуке с озверевшими монстрами в поварских колпаках, над жуткими кастрюлями поднимался зеленый пар. Не хотелось думать о том, что они там варили, но пахло действительно вкусно.
– Конечно, я же готовила, – Оля самодовольно улыбнулась. Как же она сейчас была похожа на Альбину: тот же горделивый взгляд, небрежная челка, прямые волосы темно-шоколадного цвета. Жена и теща все время злились, что дочь пошла в его породу, но Оля была почти полной копией Альбины, и дело было не во внешних сходствах, а в манере держаться на людях, во взглядах, то требовательных, то добрых и нежных.
Он вздохнул и пошел умываться. Дочь давно взяла на себя домашние хлопоты и уход за единственным мужчиной в доме. В ванной его ждали чистые футболка и шорты. Пришлось лезть в душ, хотя тело и мозг просили только одного – лечь и спать, сегодня можно без снотворного. Все-таки два дежурства подряд перебор, а завтра он в дневную смену, а потом опять дежурства по полутора суток. Когда Альбина в прошлый раз ушла, дочь осталась с ним, справедливо заметив, что его почти никогда не бывает дома, и она может делать все, что захочет. Альбина тогда устроила скандал, но он видел, что жена была обрадована, а скандал был для поддержания статуса-кво. В этот раз Альбина просто ушла, страшно подумать, сколько уже прошло времени, сколько раз она уходила и возвращалась к ним. А ведь они до сих пор женаты, лень разводиться.
– Ты устал, – Оля с тревогой смотрела на него, сидевшего за столом у окна – это было его место, которое не смел занимать даже кот. Пожалуй, кота не хватало ему больше всего. Очередной побег жены привычно ранил, но Максим Сергеевич умел не замечать эту боль. Кот умер два года назад, а миска и когтеточка до потолка так и стояли в углу стандартной кухни напротив холодильника, чтобы хитрый британец мог контролировать его содержимое и требовать оставить ему сосиски или колбасу.
– Устал, – он слабо улыбнулся. – Лучше расскажи, как у тебя дела?
– Да у меня все хорошо, – Оля одарила его широкой улыбкой, став ненадолго той веселой девочкой, радующейся солнцу, дождю, ветру, снегу, морозу и слякоти, не знающей страха перед взрослыми, но осторожной и иногда задумчивой. Оля увидела это в его глазах и крепко обняла, с тоской посмотрев на когтеточку. – Мне иногда кажется, что он просто спрятался. Ладно, не бери в голову, а то пропишешь мне какой-нибудь фуфлофен.
– Таких не держим, но сначала себя заколю.
Оля вернулась к плите, незаметно смахнув крупные слезы, надеясь, что он не заметит. Но это было не так, и Максим Сергеевич видел каждую ее слезинку, понимая, как на самом деле тяжело дочери с ними, со школой, со сверстниками. И как он уже стар и беспомощен, чтобы помочь ей, хотя бы советом. А давно ли он стал Максимом Сергеевичем? Давно ли сам себя стал так называть, потеряв последнюю ниточку с тем молодым и молчаливым парнем, жившим в нем долгие десятилетия. Он никак не мог понять, почему окружающие его воспринимают всерьез, прислушиваются к нему, ведь внутри него был все тот же неуверенный и сомневающийся, но упорный юноша, который исчез сам, внезапно, как резко кончается детство, когда ребенок сталкивается с настоящей болью или трагедией, когда родители уже не могут ему помочь, когда никто не может ему помочь.
– Мама заходила, – она поставила перед ним тарелку с салатом и котлетами, густо измазанными домашней горчицей, как он любит, чтобы глаз выдери.
– Как у нее дела? – без эмоций спросил он, наливая чай из заварочного чайника, чифирь, как ворчала теща. В целом она была неплохая женщина, если бы не ворчала по каждому поводу.
– Не знаю. Выглядит хорошо, а, по-моему, ей хреново, – Оля села, не снимая фартук.
– Котлеты ешь, от белков не толстеют.
– Не хочу. Я пока готовила, три съела. Пап, я не вру, могу рыгнуть, сам почуешь, – она надулась, желая изрыгнуть огриковскую отрыжку.
– Не надо, охотно верю, – засмеялся он. Детская игра в огриков была их маленькой семейной тайной. Дома можно было вести себя как хочешь, в допустимых рамках.
– Она с тобой хотела увидеться, ну и со мной немного. А ты опять не пришел вовремя. Знаешь, как ее это разозлило! Я по глазам видела. Она хотела с тобой поговорить, готовилась, наверное, вот и разозлилась.
– Странно, какое она имеет теперь отношение к тому, когда я прихожу?
– Ой, вот только не начинай, – Оля закатила глаза, едва не свалившись со стула, желая показать, как ее все это достало.
– Я кончил, можешь откатываться назад.
– Ага, а она никак не могла успокоиться. Совсем не изменилась. Знаешь, она хочет, чтобы я с ней поехала в Турцию через три недели, у нее как раз отпуск. Только мы вдвоем, понимаешь?
– Не-а, – он встал и положил себе вторую тарелку все с горкой, дома все было лучше, кроме одиночества. Он застыл над тарелкой, в очередной раз проворачивая заржавевший механизм самокопания, не желавший разбираться, почему он живет на работе. «Бескомпенсационная защитная реакция», так называл его толстокожесть коллега Тимур уже Каримович, как время летит, транквилизировавшийся шутерами и жуткими бродилками вместе с женой, работавшей в диспансере при больнице.– Папа, она поедет одна, то есть со мной. Вот только не говори, что ты ничего не понял! – возмутилась Оля и захрустела латуком.
– Я все понял, и мне на все плевать, – Максим Сергеевич вылил все из чайника, спать хотелось адски, аж челюсть ломило от еле сдерживаемой зевоты.
– Какие вы, – она запнулась, помотав головой, – ладно, не важно. Я думаю отказаться, а то мы там подеремся.
– Зря, я с тобой в этом году никуда не смогу поехать раньше зимы. А на море стоит съездить, мне как раз премию перевели.
– Она сама все оплатит. Я думала выставить ей это требование, но она сама предложила. Представляешь, мама меня спрашивала, что я думаю, – Оля округлила глаза, и они стали чуть зеленоватыми, сохраняя темно-карий цвет. Или ему так показалось, как всегда казалось, что глаза Риты чернеют.
– Что-то происходит, – резюмировал он, быстро все съев.
– Вот и я о чем. Мне тут бабушка сказала, что она давно с ней живет, но это секрет.
– Как давно?
– Да почти сразу, как ушла от нас. Только я тебе этого не говорила.
– А я этого и не слышал, – подмигнул он.
– Гы-гы-гы! – захихикала дочь, набив полный рот салата. – Завари еще чай, я пирожные купила.
– В честь чего? – он принялся за чай, вскоре заревел измельчитель, уничтожая в пыль отработавшие листья чая.
– Как это чего? Ты домой пришел, наконец-то! Пап, я тут курсы нашла, ну, репетитора. Я поспрашивала у наших училок, короче вроде нормальный, но стоит дорого.
– Хорошо, потянем, не переживай. Машины больше нет, так что тратить больше не на что, – плечи напряглись, он вновь укорил себя за то, что совсем не занимается ее учебой. Хорошо, что Оля разумная и знает что хочет, а не плывет по течению или от пинка к пинку родителей.
– Я маме сказала, она оплатит половину, то есть за английский, а ты по русскому, по программированию я сама справлюсь, а по математике в школе натаскивают.
– Я не против. Я рад, что мама хочет участвовать.
– Только она просила тебе не говорить. Какие-то глупые игры, да?
– Так взрослые и не очень умные.
– Да, я помню. Ты мне это с раннего детства говорил. Пап, можешь мне обещать, что сделаешь?
– Смотря что.
– Нет, не пойдет. Просто обещай и все. Ну, пап, пожалуйста.
– Ладно, но это нечестно.
– Знаю, но честность еще никого не сделала счастливым – твои слова.
– Не мои, кто-то из писателей сказал.
– Для меня это твои слова. Помнишь, я записывала в тетрадку твои афоризмы? Так вот я ее недавно перечитала.
– Мне не показывай, а то со стыда сгорю, – он поставил чайник на стол и достал из холодильника пирожные. – Мало купила, только мне.
– Но-но! – Оля угрожающе замахнулась вилкой.
О проекте
О подписке