Глава 5

   И тут на всю сотню радостный крик в коммутаторе:

– Хлопцы, свинья! Вторая сотня, тут свинья по станице бегает.

– Бей, – сразу отзываются голоса.

– Нельзя, чужая. – Кричит кто-то.

– На китайцев спишем, бей.

– Негоже так.

   Но это всё голоса не офицеров, офицеры молчат, хотя и слышат эти разговоры, а значит, свинье конец.

   Саблину, честно говоря, поднадоел войсковой рацион, жареная свинина была бы кстати. Так и случилось. Хлопает одинокий выстрел вдалеке.

– Всё, – кричит кто-то, – вторая сотня, на обед свинина.

– Да сколько там той свинины будет с одной свиньи на целую сотню, – бубнит кто-то, – по кусочку на брата, так, ерунда, только аппетит разкучерявить.

   Но Саблину было всё равно, он не завтракал, по кусочку – так по кусочку,

   Минёры проверили траншеи, ничего не нашли, видно, китайцы уходили в спешке, фугасов поставить нигде не успели. И после этого старший прапорщик Оленичев, кошевой второй сотни, пошёл считать трофеи.

   Коровин смотрел на то, как кошевой лазит по траншеям, смотрел и сказал:

– Взводный, ты бы шёл с ним, а то там, гляди, этот хитрец из второго взвода уже кружится. А трофеи-то наши. Пусть кошевой нашему взводу их запишет, мы первые в траншею вошли.

   И вправду, командир второго взвода, прапорщик Луковиниский ходил за кошевым, не отставая.

– И то верно, – оживился прапорщик Михеенко. – Этот проныра Луковинский опять хочет наш трофей поделить.

   Он ушёл и, тут же поднимая тучи пыли по бездорожью, въехал в станицу штабной БТР, остановился рядом с бойцами четвёртого взвода. Из открывшейся броне-двери вышел сам командир Второго полка, полковник Ковалевский, а за ним начштаба подполковник Никитин и сотник Короткович. Они подошли к казакам, поздоровались. Казаки поднялись, потянулись, недружно ответили на приветствие.

   Ковалевский бросил беглый взгляд на окопы и на прапорщиков, что считают там трофеи, и спросил, поворачиваясь к четвёртому взводу:

– Значит, противника не было?

– Никак нет, – ответил замком взвода урядник Носов. – Мы вошли, траншеи пустые были.

– Кто вошёл первый? – Продолжал полковник.

   Носов обернулся к штурмовикам:

– Хлопцы, кто первый был?

– Казак Саблин, – ответил командир штурмовой группы Коровин.

– Товарищ Никитин, запишите в Журнал Боевых Действий, что первый в траншеи противника вошёл казак Саблин.

– Есть, – сказал начштаба.

– Так, там противника не было, – негромко, и неуверенно произнёс Аким, ему было как-то даже неудобно, что за такую ерунду, его вписывают в ЖБД.

   Сказал он негромко, но полковник услышал и, сделав шаг к нему, спросил:

– А что, если бы противник был, не вошли бы?

– Вошёл бы, – ответил Саблин.

– Ну, тогда ничего не меняем, запишите казака, товарищ Никитин.

– Есть, – повторил начштаба полка, и командиры направились к штабному бронетранспортёру.

– Ишь ты, – сказал Юрка Жданок, взводный радиоэлектронщик, – тебе теперь, Акимка, никак медаль дадут.

– Никакую медаль ему не дадут, – произнёс урядник Коровин, – а вот в личное дело занесут.

– Надо было мне первому идти, – с досадой сказал Ерёменко.

– Так и шёл бы, я сначала тебя первым посылал, – произнёс урядник Коровин. – Отпихнул бы Саблина да сам первый пошёл бы.

– Ишь как Лёшка Ерёмекно расстроился, – язвил пулемётчик Вася Каратаев, – упустил запись в личное дело, на ровном месте упустил.

   Казаки посмеялись, кто-то ткнул кулаком Саблина в плечо. Поздравил.

   Хоть и не медаль, но хорошая запись в личном деле тоже не помешает. Но Саблин всё равно чувствовал себя неловко, награда была какая-то незаслуженная.

   А в станицу с севера в клубах пыли уже вползали грузовики, их Второй Пластунский Казачий Полк был в голове колоны, а за ним пехотные части, казачьи, артиллерия. Бесконечный караван выплывал из моря пыли. Какие-то машины останавливались в станице, а некоторые проскакивали её, шли дальше и дальше на юг. Четвертый взвод, расположился под навесом у большого дома.

   Восьми нет, а на термометре уже тридцать шесть. Пластуны смотрят на колонну, щурятся, ждут завтрака.

– Куда теперь их? – Лениво интересуется Стёпа Тренчюк, глядя на машины, что проезжают станицу, не останавливаюсь.

– На Аэропорт, – отвечает урядник Коровин.

– Евгений, а ты ведь был в этом Аэропорту? – Спросил радист Зайцев.

– Ага, – ответил замком взвода, – лет десять назад… Нет, девять по-моему.

– И что? – Продолжал интересоваться Зайцев.

– Тяжко было. Там нам так надавали китайцы, что вспоминать не хочется.

– А как там было-то? – Тоже заинтересовался гранатомётчик Хайруллин.

– Да создали перевес они солидный, нагнали аж две дивизии своих, артиллерии собрали немало. Первым делом по степи обошли, фланги обрезали, а потом и на центр навалились, головы поднять не давали – их артиллерия всё сметала, – урядник достал сигареты, закурил, – не поднять головы… Мы выскочили последние, едва успели, чуть в котёл нас не взяли. Выходили ночью через барханы, по дороге никак, они вплотную к ней подошли уже. «Санитарок» целых не было, раненых уйма, всех на руках тащили, столько снаряги бросили – горы. Пулемёты, мины… Горы всего.

   Он курит, а все молчат, слушают, ждут. И урядник продолжает:

– А потом четыре месяца их оттуда выбивали. Четыре месяца беспрерывных боёв. По три атаки за ночь бывало. Подойдем, мины снимем, постреляем, получим малость – откатимся, снова идем, а они новые мины успели поставить, и так по три раза за ночь. Люди с ума сходили, оружие бросали… Отказывались в атаку идти. Судили их, расстреливали. Народу там полегло…

– Много? – Спросил Червоненко.

– Сотни. – Ответил урядник. – Только раненых по двадцать «санитарок» поутру отъезжало. Так и ехали, «санитарки» на север, а свежие части им на встречу.

– А что это за Аэропорт, что там? – Спрашивает Червоненко. – Станица такая древняя?

– Да нет, это огромная открытая площадь, вся в бетоне. Не жил там никто, хотя здания есть. Площадь огороженная, но всё равно её барханами замело. С севера и востока камень, скалы. Ничего особенного.

– Аэропорт – это что-то вроде парка, для летающих машин, они туда прилетали и стояли там, – вставил Саблин.

– Вот, – сказал Коровин, – именно. Бетонное поле с барханами да десять бетонных зданий.

– А чего ж мы с китайцами так за него загасились? – Удивился Червоненко.

– Резервуары там под полем огромные. – Ответил урядник. – Для воды, для топлива.

   Теперь всё стало на свои места. Теперь все сразу всё поняли. Резервуары для воды и топлива с сухой раскалённой пустыне – это плацдарм для наступления. Таскать цистерны с топливом и водой на сотни километров можно, конечно, только так ни за что не обеспечить наступления. Удобнее найти базу в степи, натаскать туда воды и масла для двигателей, собрать воска и с этой базы начать компанию. Тем более что от Аэропорта до болот, где уже начинаются пластунские станицы, чуть больше двухсот километров.

   Один переход. Один переход, и китайцы на болотах. На их родных ботах.

   Казаки приумолкли, задумались, курят сидят. Но тут их раздумья прервал радостным сообщением вернувшийся взводный:

– Спите? Не спите, там третий взвод вышку водонапорную нашёл, там двадцать кубометров воды. Мы командованию ещё не доложили, идите мыться, пока обед не готов, всей второй сотне помыться можно.

   Задумчивости как не бывало. Солдату и казаку удобнее жить одним днём, днём сегодняшним. Аэропорт далеко, что о нём думать, може,т и не пошлют его брать, может, обойдётся, может, другим не повезёт, а вода вот она, рядом. Вода – это большое удовольствие на войне. Четвёртый взвод быстро собрался и пошёл искать водонапорную башню, пока командованию не доложили о таком количестве бесхозной воды.

   Хорошо, что так получилось. Сначала все, конечно, спрашивали, почему опять мы, что за невезение. Почему именно наша Вторая сотня должна с ходу и при солнечном свете штурмовать станицу. Так на войне спрашивают все и всегда. А теперь все бойцы этого подразделения были уверены, что все, что они получают, это заслуженная награда. Боя, конечно, не было, но нервы-то им потрепали. И внеочередная помывка, и роскошный завтрак-обед из жареной свинины с едким болотным чесноком, и гарнир из настоящего риса, еды китайских офицеров, что удалось найти в одном из блиндажей. И ещё одних суток отдыха. Ну, а как без этого, атака же была? Надо отдохнуть.

   После помывки и отличной еды казаки разбрелись по чужим, не разграбленными китайцами домам и, не очень-то церемонясь с чужой собственностью, отдыхали, включая кондиционеры и увлажнители на полную мощность.

   Штурмовая группа четвёртого взвода с минёром Червоненко, скинув доспехи, нежилась под навесом во дворе большого дома. Ерёменко не постеснялся, вытащил из дома увлажнитель на длинном удлинителе, поставил перед собой и протянул к нему ноги. Остальным тоже доставалось немного влаги и прохлады.

   Бойцы смотрели издалека, как одна за другой в клубах пыли в станицу едут и едут машины. Без остановок, без промежутков. Полные грузовики людей, снаряжения, провианта, боеприпасов.

– Да, аэропорт будем брать по любому. – Задумчиво сказал Юрка, глядя на бесконечный караван машин.

– По любому, – согласился с ним Карачевский. И восхищался тут же. – Ты глянь, какую силу туда тянут!

   И в эту секунду, шелестя двигателями, к их дому подъехал квадроцикл. Вестовой с номером Второго полка на пыльнике, их однополчанин, крикнул:

– Хлопцы, вы из второй сотни?

   На пыльниках и доспехах обязательно указан номер подразделения, но все это Саблин и его товарищи сняли перед помывкой и больше не надевали, поэтому Червоненко спросил в ответ, насторожённо-нейтральным тоном:

– А вы, зачем, товарищ, интересуетесь?

– Приказ для перового взвода у меня.

– Ах, для первого, – облегчённо говорит Червоненко, – мы не первый.

– А первый где?

– Первый, – Юрка с притворной озадаченностью смотрит на Акима, – на помывке мы их видели, на обеде видели, а где они квартируются – не знаем, да, товарищ Саблин?

   Саблин только головой помотал.

– Да ну вас, – махнул на них рукой вестовой.

– Да по рации найди, чего ерундой занимаешься? – Сказал урядник Коровин.

– Да не отвечает их радист, спит, наверное, увалень, – злился вестовой, – поэтому и послали из штаба их искать.

– Они с востока в станицу входили, – сказал Саблин, которому стало жалко вестового, – там, наверное, и расквартировались.

   Вестовой поблагодарил и уехал, добавив в воздух ещё пыли, а Юрка сказал осуждающе:

– Вот добрый ты, Аким, человек. Зачем ты ему сказал?

   Аким глянул на него, ничего не ответил. А Червоненко продолжил:

– Пусть помотался бы, поискал бы. Сидят там, в штабе, задами к лавкам приросли, уже забыли, как броню надевать.

– А ты, Червоненко, не любишь штабных, всё ещё грустишь, что тебя из штаба выперли? – Смеялся Коровин.

– Да ничего я не грущу, – злился Червоненко, этот вопрос для него неприятен, – да и не попёрли меня, я с руководством характером не сошёлся. И сам рапорт написал.

   Казаки смеются.

– Ты глянь, вспомнили, то было-то когда? – Продолжает Юрка. – В старинные года. Лет десять назад. А они помнят, ты глянь, какие памятливые.

– Да, – как бы сам себе говорит Ерёменко, – сам, говорит, рапорт написал. Надо же. Вот не будь у человека такого склочного характера, так в штабе и сидел бы. Папки в штабном планшете чистил бы полковнику, сводки писал бы, файлы отправлял бы. А вот теперь через свой дурной характер пойдёт дурень на штурм Аэропорта. Водил бы дружбу с писарем, с кодировщиком. А то вот сидит тут в пыли…

   Казаки засмеялись ещё больше.

– Ой, да ладно, – Юрка выхватил увлажнитель из-под ног Ерёменко, поставил перед собой, направил на себя, – уж лучше на штурм, чем там, в штабе.

– А ну верни увлажнитель на место, – говорит Ерёменко с наигранной строгостью, – был бы ты, Юрка, штабной какой, тогда понятно, им без увлажнителей никак, они, считай, почти офицеры, а ты минёр обыкновенный, тебе увлажнитель не по чину, верни его на место.

   Хорошо вот так сидеть, слушать болтовню, смеяться. Саблин тоже со всеми смеялся. Что будет завтра, он не знает и даже не думает, солдат и казак о завтрашнем дне думать не любит. Ни к чему это. На войне жить нужно днём сегодняшним. Стоит рядом увлажнить воздуха и можно ничего не делать, так и радуйся. Иначе с ума сойдёшь.