Пролог

31 июля 1965 года

В кабинете полковника КГБ Годовикова раздался телефонный звонок. Полковник снял трубку.

– Слушаю!

– Товарищ полковник, это капитан Прохоров. Только что позвонил Туманян. Наш подопечный собирается завтра утром отправиться в путь.

– Решился всё-таки! С какого вокзала он поедет?

– Скорее всего, с Ленинградского – он вчера сдал там рюкзак в камеру хранения.

– Точное время известно?

– Нет, но Туманян завтра утром должен с ним встретиться и постараться уточнить детали.

– Понятно. – Полковник на минуту задумался. – Вот что, капитан, брать его в пути не имеет смысла – нет оснований! Что мы ему можем предъявить – что он едет в поезде с рюкзаком? Поступим так: подбери группу ребят из наружки – человек пять-шесть, и хорошо, если бы среди них был кто-то из тех, кого он мог видеть в университете, ну, кто там работает из наших сотрудников… При этом шифроваться особо не нужно! Наоборот, надо сделать так, чтобы он ясно понял: за ним следят! Если он не дурак – а он не дурак, – то поймет, что бежать с «хвостом» бессмысленно, и вернется назад. Хорошо бы ему в этом помочь – пусть, например, рядом случайно окажется попутная машина до Москвы… А когда вернется, ты как следует с ним поработаешь! Всё понятно?

– Так точно, товарищ полковник.

– Выполняйте! Когда возьмете его в Москве, сразу доложите мне.

– Есть, товарищ полковник!

1. На грани провала

КРЫСАНОВ

За окном было пасмурное утро, собирался дождь. Говорят, уезжать в дождь – хорошая примета! Я нервно походил туда-сюда по комнате, чувствуя себя спортсменом перед решающим забегом. Потом вспомнил: надо ж присесть перед дорожкой – и сел на диван.

Итак, на поезде – до станции Лоухи, оттуда пешком до Финской границы, а потом добраться до Швеции и позвонить Стефану… Дальнейшее зависит от того, как меня встретят шведские друзья – ведь с тех пор, как они уехали из Москвы, прошло уже три месяца! За это время они вполне могли забыть и про меня, и про свои обещания…

Мои размышления прервал стук в дверь.

– К телефону! – раздался знакомый громкий голос дежурной по этажу.

Звонил Вилли.

– Давай увидимся напоследок.

К чему эти бессмысленные «последние» прощания? Тем более что мы виделись пару дней назад. Но вдруг он хочет сказать что-то важное?

– Хорошо, давай встретимся через полчаса у метро «Красные ворота», но ненадолго!

О моем намерении бежать за границу знают только два моих близких друга: Заур и Вилли. С Зауром я попрощался вчера и договорился, что он сдаст мою комнату перед тем, как уедет в Тюмень. Ему же я передал письмо для родителей, которое он должен отправить через две недели. Лучше, если они узнают о побеге из моего письма, чем от КГБ.

Вилли поджидал меня на выходе из метро и, увидав, удивленно спросил:

– А где же рюкзак?

– Он там, где надо, Вилли.

– Уже отвез в камеру хранения?

– Предположим, что так.

От метро мы направились не к вокзалам, а пошли сначала по Садово-Спасской улице, потом по Орликову переулку. Было не жарко – только что прошел дождь и, кажется, собирался снова. Несколько минут шагали молча. Мне казалось, будто Вилли хочет что-то сказать, но не решается.

Наконец я не выдержал этой затянувшейся паузы.

– Послушай! Раз уж мы встретились, то я тебе в последний раз предлагаю идти со мной. Пусть тогда не вышло, но теперь-то всё должно сложиться удачно! Если потребуется, я потащу тебя на спине. Я уверен, что мы не подохнем и пройдем. Пусть для этого потребуется два или даже три месяца. У меня теперь есть ружье и леска с крючками, я добуду жратвы столько, сколько надо!

– Нет, сэр! – Так называл меня Вилли, когда хотел подчеркнуть нашу близкую дружбу. – Предыдущий наш поход показал, что такое не для меня! Второго я не выдержу. Мне кажется, один – ты на этот раз пройдешь. А если мы пойдем вместе, что-нибудь случится снова, – нервно сказал Вилли, глядя куда-то в сторону, и, криво улыбнувшись, попытался пошутить: – Когда окажешься за границей, найди мне там жену-иностранку; может, хоть таким образом удастся выбраться отсюда.

– Жалко оставлять тебя здесь, Вилли. Ведь если я пройду, КГБ тебя съест. Они же знают, что мы друзья и в последний год всегда были вместе. Затаскают по допросам, доведут до ручки!

– Я зажмусь и буду молчать. А если меня вышибут из института, поеду куда-нибудь в Сибирь, буду работать в экспедициях…

– Ладно! Только бы это прощание не было прощанием навсегда. Я так говорю не потому, что меня могут убить, хоть это очень даже вероятно. Я опасаюсь, что мы окажемся по разные стороны баррикад.

– Нет, сэр! Ты же знаешь, я не могу быть на другой стороне. Я обещаю, что буду продолжать слушать передачи «из-за бугра» по твоему классному приемнику, а может быть – услышу и о тебе!

– Ну ладно, Вилли! Как хочешь!

– Ты как пойдешь? Старым маршрутом? Ты ведь его уже знаешь почти наполовину.

– А вот этого тебе знать не надо! На всякий случай…

– Я понимаю…

Уже виднелась Комсомольская площадь, три вокзала. Я остановился.

– Вот здесь и попрощаемся. Прощай, мой друг!

– Прощай, сэр! Удачи тебе!

– Спасибо!

Мы не обнялись, а просто пожали друг другу руки, и я, не оглядываясь, зашагал к вокзалам. Хотелось поскорее уйти. Уж очень меня тяготило это непонятное прощание с Вилли. Непроизвольно подумалось, что оно явно не к добру.

ВИЛЕН ТУМАНЯН (ВИЛЛИ)

С Володей Крысановым мы познакомились на вечеринке в доме у сына известного коллекционера русских авангардистов по фамилии Кастакис. Его привел с собой какой-то не вполне трезвый художник-диссидент и церемонно представил как своего друга и единомышленника, а также молодого и талантливого ученого.

Крепкий такой мужичок, небольшого роста, с рыжей бородой, в больших роговых очках – типичный геолог.

«Крруасанов», – сказал он, пожимая мне руку. Он как-то странно грассировал на американский манер, и мне даже пришло в голову, что, наверное, этот Володя, как и я, родился в Америке. Но когда я поинтересовался о его «корнях», выяснилось, что он родом из Сибири. Я даже расстроился.

Этот Крысанов недавно вернулся из длительного похода на подводной лодке, где занимался какими-то научными исследованиями; он был полон впечатлений, и вся подвыпившая публика с интересом слушала его морские байки.

Поскольку я жил неподалеку от его университетского общежития, возвращались мы с ним вместе. Было поздно; такси, как обычно, в поле зрения не появлялись, и нам пришлось долго идти по безлюдному проспекту Вернадского.

Я в тот вечер прилично выпил и, расчувствовавшись, стал рассказывать ему о себе, в том числе об Америке, где с раннего детства жил с родителями – сотрудниками нашего посольства. О том, как до десятого класса учился там в русской школе, где меня и стали называть «Вилли», а когда отца отозвали в Москву, заканчивал учебу уже здесь, после чего поступил на биофак МГУ, который окончил этой весной. И вот сейчас работаю в НИИ мозга, про который ходит шутка, что со дня его основания там занимаются исключительно изучением мозга Ленина.

Поскольку же художник-диссидент представил Крысанова как своего друга, я без всякой опаски стал ему жаловался, что никак не могу привыкнуть к здешним порядкам и мечтаю вернуться обратно в США. Но как? Отца за границу уже не пошлют – возраст не тот. Он сейчас преподает в какой-то военной академии и вроде собирается на пенсию. А даже если и пошлют, то без меня. Ведь я уже не ребенок. Так что шансов никаких!

Около моего дома мы остановились, и Крысанов, видимо тоже пребывая в состоянии среднего алкогольного опьянения, после завершения моего ностальгически-восторженного рассказа об Америке долго молча смотрел на меня, как бы проверяя, а потом заявил, что лично он уже давно решил бежать из этой страны победившего социализма на Запад, так как другого способа оказаться там у него нет. И предложил осуществить это вместе…

Я был совершенно не готов к такому предложению «молодого талантливого ученого» и вначале подумал, что он шутит. Но Володя продолжал в упор смотреть на меня сквозь свои большие роговые очки, ожидая ответа. И я, ощущая почти физическое давление его взгляда, зачем-то сказал, что эта мысль часто приходила мне в голову! После этого, став уже как бы единомышленниками, мы долго с пьяным жаром обсуждали возможные способы осуществления нашей затеи, предлагая самые фантастические варианты, и расстались почти друзьями, решив вместе работать над планом побега.

КРЫСАНОВ

Острое желание каким-то путем попасть на Запад появилось у меня вскоре после поступления в университет. Зная не понаслышке о скотском существовании наших людей вдали от Москвы, которого я с лихвой наглотался в детстве, проведенном в Сибири, и общаясь с иностранными студентами, я понял огромную разницу между жизнью «здесь» и «там» – в странах «загнивающего капитализма».

Главное, что меня поражало в их рассказах, – свобода! Свобода человека выбирать: где, в какой стране ему лучше жить, где он хочет учиться, а потом работать. Свобода перемещаться по миру и путешествовать куда угодно без всякого разрешения властей страны, где он в данный момент проживает. По всей вероятности, это требовало соблюдения каких-то формальностей, но они были явно несоизмеримы с ограничениями, принятыми у нас.

Ближе к окончанию университета у меня даже появилась конкретная, но совершенно несбыточная мечта о том, где бы я хотел жить и работать. В одном иностранном научном журнале я нашел иллюстрированную статью про астрономическую обсерваторию Мауна-Кеа, расположенную на Гавайских островах, на высоте более четырех тысяч метров. После этого мне иногда даже снились эти экзотические Гавайские острова посреди огромного синего океана и их столица со сказочным названием «Гонолулу»!

Как я хотел там оказаться и работать в этой обсерватории, тем более что моя специальность вполне для этого подходила! Ведь тема моей дипломной работы, которую я писал в Государственном астрономическом институте имени П. К. Штернберга, была связана с влиянием неоднородности гравитационного поля Земли на движение небесных тел.

А кроме того, проживая и работая там, можно было бы свободно посещать и другие страны, плавать по океану на парусной яхте. (Что у меня была бы своя яхта, я не сомневался!) Да мало ли что еще можно было бы!.. Мне казалось: весь мир мог быть открыт для меня!

Мое теоретическое желание оказаться на Западе трансформировалось в конкретную идею побега после того, как стало известно, что специальным постановлением правительства весь наш выпускной курс, вне зависимости от специальности каждого, направляется на нефтяные промыслы в Тюмень! А чтобы никто «не сорвался с крючка», свои дипломы мы сможем получить только через три года работы.

Как выяснилось, это неожиданное решение было вызвано тем, что недавно в Тюменской области дала первую нефть скважина какого-то ударника Семёна Урусова, что должно было положить начало разработке колоссального нефтяного месторождения. И руководство страны в приступе эйфории решило бросить для его освоения и скорейшего ввода в строй лучшие силы.

И вот, вместо интересной работы в Государственном астрономическом институте, куда меня уже распределили (и вместо Гавайев, которые, впрочем, оставались лишь в мечтах!), я должен ехать в тайгу, в глушь, и буквально убивать три года жизни, работая по совершенно другой специальности.

Надо любым способом валить отсюда! Так я убеждал себя. Ведь каждый контакт с нашими властями вызывает только чувства злобы и бессилия – чувства, свойственные рабу. Ведь в действительности все мы, даже те, кто высоко забрался по карьерной лестнице, – рабы этой системы. И пусть большинство мирится со своим рабством, а я – не желаю! У раба есть только два пути освобождения – восстать или сбежать. Восстать и изменить что-либо в нынешней обстановке совершенно нереально, поэтому есть только один путь к освобождению – побег! Конечно, если меня поймают, то объявят предателем, «изменником Родины». А кого я, собственно, предаю? Мать, отца, братьев и сестер, друзей? Нет! Может, Родину? А что такое Родина? Ведь не Родина же объявит меня предателем, а какие-то правящие нами люди, которым я никогда не клялся в верности. То, что я хочу покинуть эту страну, еще не означает, что я «предаю ее». Вспомним историю: люди всегда и всюду при желании покидали свои страны по тем или иным причинам. Только одни мы словно прикованы к своей стране цепями!

Среди моих «антисоветски» настроенных друзей ходило много рассказов о различных попытках побега из СССР. Я стал осторожно интересоваться такими случаями, чтобы определить для себя вариант с наибольшей вероятностью успеха, и вскоре, как говорится, «вошел в тему»!

Насколько я уяснил и с удивлением осознал, такое, чтобы отдельно взятую страну обнесли колючей проволокой и окружили вооруженной стражей не для того, чтобы препятствовать проникновению чуждых элементов извне, а чтобы свои не разбежались, произошло впервые в истории! То есть границу СССР стерегли исключительно для того, чтобы не перелезали «отсюда» – «туда»! Поэтому основной задачей советских пограничников стала охота на своих. Всё, что двигалось в зоне границы, рассматривалось как цель и добыча. При этом способы охраны границы непрерывно совершенствовались: прожектора и радиолокаторы; закрытые приграничные зоны; вспаханная контрольно-следовая полоса (с нашей стороны!); минные поля и сигнальные ракеты…

И вот тогда побежали с выдумкой, с народной смекалкой. Побежали творчески!

В пятидесятые годы в ОКБ Яковлева был создан легкомоторный маломестный самолет для нужд народного хозяйства «Як-12». Было заявлено о создании нового вида транспорта – воздушного такси. Летчик и три пассажира. Самолет надежен, прост и мог садиться на любой луг.

Но самолет иногда не хотел садиться на любой луг – хотел на заграничный! Три пассажира сообщали пилоту, что следующая остановка, например, Стокгольм. Этажерка, летящая довольно низко на бреющем полете, не бралась радарами. А троим сговориться просто: три товарища, или одна семья, – никаких подозрений!

Выпуск самолета прекратили. Службу воздушных такси расформировали. Виновным отвернули головы. И приняли решение, что советские люди должны летать не менее чем по десять человек на самолете «Ан-2». По проверенным маршрутам!

С застарелой ненавистью красного кавалериста к аэропланам маршал Ворошилов под это дело ликвидировал аэроклубы (он тогда курировал ДОСААФ), и молодым любителям неба оставалось только летать на планерах или прыгать строго сверху вниз с парашютом. Самопроизвольные передвижения на парашютах по горизонтали были запрещены после того, как пара юных асов нарушила священную границу.

Но если нельзя улететь, то можно попробовать уползти! Один молодой парнишка сумел проползти по дренажной трубе из советской Карелии в нейтральную Финляндию. Он разделся догола, обмазался солидолом для тепла и скользкости, выпил водки для бодрости и согрева, привязал резиновый мешок с одеждой к ноге и пополз, сняв с советской стороны трубы заранее спиленную решетку. В ледяной родниковой воде, текущей в трубе ручейком, он добрался до другого конца и стал пилить ножовкой уже финскую решетку…

Но круче всех был удачный случай побега по воде в процессе океанского круиза. Вдали от берегов Юго-Восточной Азии, среди необозримых просторов Тихого океана человек спрыгнул ночью за борт – и поплыл. Нет, конечно, он не с бухты-барахты спрыгнул. Он целый год изучал карты океанских течений. Разбирался в навигации по звездам и в розах ветров. Перерисовал на кальку и запомнил расположение самых мелких островков и атоллов, да чтоб рядом были морские пути. И вот теперь он надел ласты и поплыл. А плавал он хорошо! Он провел в воде почти двое суток, но добрался до берега и был найден, спасен, доставлен…

Все наши курортные морские побережья, с которых можно было проложить водный путь за бугор, вечером освещались прожекторами. Радостные погранцы по ночам регулярно выуживали из морской пены наивные обнаженные парочки, и лучи прожекторов бликовали на незагорелых местах.

Но и с курортов уплывали! Только не ночью, а днем – как бы нечаянно. Черноморский рецепт был таков: берутся два надувных матраса, и один привязывается под другой. Под ними прикрепляется непромокаемый мешок с канистрой пресной воды, едой и одеждой; рекомендуется взять также документы и русско-английский разговорник. А нож привязать бечевкой поближе, чтоб был под рукой. Это барахло, сложенное и завернутое в купальное полотенце, грузится в прогулочную лодочку, берущуюся напрокат на пляже. Отгребаешь подальше, надуваешь и спускаешь в воду матрасы и тихо дрейфуешь в сторону Турции. Тут главное – выбрать день с правильным ветром.

Расчет был прост, требовались лишь выносливость и мужество. Если катер погранцов тебя вылавливает уже черт-те где – ты обрезаешь и протыкаешь нижний матрас, топишь нож и благодарно плачешь на руках спасителей. Но чаще – пока хватятся, пока разберутся, пока заметят, пока организуют поиск… там, глядишь, и Турция уже недалеко!

Еще рассказывали похожую на легенду историю одного инженера-электронщика, который спокойно и без хлопот перешел финскую границу пешком.

Во время коллективного выезда их НИИ за грибами в Карелию он сидел в кустах и определял сектора возможного наблюдения. Потом пошел, прикидывая, где его не возьмет фотоэлемент и прочая сигнализация. Смотрел под ноги и над головой. Карабкался, прыгал и полз. И прошел! Пройдя, он выбросил корзинку с грибами (при поимке нашими он косил бы под заблудившегося) и… сдался финской полиции!

Там он рыдал от ужаса и просился домой: я за-за-заблудился! Его долго трясли, доставили в Петрозаводск, еще трясли. Где ты проходил?! Не-не-не помню!.. Поржали. Вставили фитиля пограничникам и отпустили дурака.

А через месяц дурак ушел проверенным маршрутом, с документами, с валютой – и с концами…

Эта история, конечно, выглядела совершенно неправдоподобной – пройти более сотни километров по лесу без еды, да еще с корзинкой грибов (!) – это сказки! Но сам факт побега, видимо, имел место – я о нем слышал не только от своих друзей, но и по радио «Свобода». Если через советско-финскую границу ушел какой-то электронщик, то чем я хуже? Тем более с моим опытом походов по сибирской тайге с раннего детства.

Нужно только достать подробные карты Карелии и Финляндии и разработать оптимальный маршрут. Хорошо бы еще выяснить схему охраны границы…

И тут я неожиданно понял, что уже думаю о побеге как о реальном предстоящем действии, которое так или иначе должен осуществить!

ВИЛЛИ