Смерть Ильи Ильича

Ни христианских таинств, ни античных мистерий,
ни египетской мистики, ни индийской сансары,
жизнь человека зависит от молочнокислых бактерий,
творцов простокваши, которую от века едят болгары.

Помолимся же бактериям, чтобы они нас хранили,
от всякой напасти, от гнусной мясной отравы,
от внешнего понуждения и от внутренней гнили,
причастимся кисломолочного, будем вовеки здравы.

Прежде все бактерии были кисломолочными, но от гордыни
бактерии стали гнилостными и низверглись в кишечник,
а могли бы жить в молоке, среди белой вечной святыни,
очищая старых людей, превращая их в млечных-вечных.

Но предстанут они перед страшным судом микроскопа,
пупырышки-колонии на среде из агар-агара,
И придут антибиотики, и кладбищенского землекопа
днем с огнем не найдешь, не вкусивши мясного отвара!

Ибо смерть и гниль затаились в убойном мясе,
человечество привыкнет к воздержанью от этого яда.
Стремленье к кисломолочному живо в народной массе,
Простокваша – залог бессмертия, наша жизнь и отрада.

Микроскоп на столе. Илья Ильич в антикварном кресле,
он и сам антикварен в костюме-тройке, в манишке белой.
Странно, он скоро умрет от инфаркта, если
умрет, то тело используют для вечных научных целей.

А после сожгут в печи, и институт Пастера
примет прах сына России, молдаванина и еврейки.
Спасенье в кисломолочном. Такова была его вера.
Он искал лазейки в бессмертие, но не нашел лазейки.

24 февраля 2015

«Линия фронта не одна – их две…»

Линия фронта не одна – их две,
челюсти, размалывающие тех и тех.
Голова – одна, а в этой голове
длинный список-перечень воинских утех.

Похороны павших, гранитный монумент
в каждом захолустном горе-городке,
однотипные надгробья – серый цемент —
грядками-рядками, смерть на каждом рядке.

К проводам там вырастут бумажные цветы,
будет и немало пластмассовых венков,
в каждом доме сироты – голодные рты,
в каждой хате – пара безутешных стариков.

Лица взяты в траур в рамках под стеклом,
фото выцветают наперегонки…
Вроде бы победа, а все пошло на слом.
Подрастают сироты. Уходят старики.

27 февраля 2015

Март 2015-го
Перешеек воспоминаний

«Снаружи покрылись шерстью и изнутри озверели…»

снаружи покрылись шерстью и изнутри озверели
и где там телячьи нежности и соловьиные трели
а если не трели хотя бы чириканье воробья
и надежды нет на непробудную старость
когда вокруг да около волнами ходит ярость
как вода полуостров с трех сторон омывает тебя

остается цыплячье горлышко узенький перешеек
воспоминаний о парках о рядах зеленых скамеек
осторожно окрашено о томлении по вечерам
в зарослях номера без всяких штампов о браке
танцплощадка ромашка какие же танцы без драки
на надбровье слева доныне остался шрам

армия и тюрьма воспитывали мужчину
сидящего в кабинете берущего не по чину
беспощадного склонного к пьянству и наркоте
но шерсть не росла и клыки из-под губы не торчали
и вспоминали господа в час печали
и если детей не рожали, то заботились о коте

на гробах не плясали, не плевали в могилы или
плясали плевали да только все позабыли
откроешь семейный альбом тридцатых годов
и увидишь звериные головы над пиджаком или блузкой
на фоне площади красной или березки русской
или гипсового подростка всегда и на все готов

1 марта 2015

Саше Ройтбурду

Живет ребе на небе, под ним золоченый трон.
На левом плече сидит Моисей, на правом плече – Аарон,
шепчут в уши ему премудрость с обеих сторон,
это – устная Тора, нерушимый закон.

Кошерная рыба плывет в медовой реке.
Пасется молочное облако от тучи мясной вдалеке.
Никто не дерзнет сварить козленка опять-таки в молоке
козы-дерезы, за три гроша купленной на ярмарке в городке.

А была хорошая ярмарка, и совсем не плох городок,
и коза хорошая, дойная, слабая на передок,
и синагога просторная обращена на восток,
и полицейский усатый, в корявых зубах свисток.

Но все это тут, на небе, где хала лежит на столе,
и все-таки интересно, что осталось там, на земле,
как там соседские дети, в достатке, небось, и в тепле,
находят ли до сих пор золотые коронки в золе.

Наверно, если находят – думают, повезло!
Вместо кладбища парк, там девушка опирается на весло.
В синагоге клуб, там танцы или церковь – Христос Воскрес.
Жаль, такие подробности не различишь с небес.

2 марта 2015

«Что хотят – то и делают. Утренняя электричка…»

Что хотят – то и делают. Утренняя электричка.
«Что хотят – то и делают», – раскачивается истеричка.
Платье не по сезону, ужасна раскраска лица.
«Что хотят – то и делают», – твердит она без конца.

И кто эти гады, что вечно хотят чего-то
запретного, страшного, это не наша забота.
Важно то, что наши желанья несбыточны, а они —
что хотят, то и делают, не выносят пустой болтовни.

Захотят – пустят по миру – голодной, раздетой, разутой,
захотят – подарят портфель с иностранной валютой,
захотят – создадут проблемы, захотят – создадут уют,
захотят убить, понятное дело – убьют.

«Что хотят – то и делают», – безумная причитает,
напротив мужик в камуфляже детективчик читает.
Проехали Дачную. Скоро – Одесский вокзал.
А женщина все лопочет, а он – ничего не сказал.

И о чем говорить? – посреди пустого вагона.
В детективе – победа воровского закона.
За окном – кирпичное здание, какой-то погибший завод.
Вдоль путей идет цепочкой подневольный народ.

3 марта 2015

Памяти о. Михаила Шполянского

С духовниками мне везло приблизительно так:
все – уходили, кто – в ересь, а кто – в раскол,
кто – в запой, кто – в счастливый повторный брак,
кто – в весеннее небо, где сиял Предвечный престол.

Кто расскажет мне, Миша, сегодня веселое что-нибудь,
о святом, с головой под мышкой восходящем к вершине горы,
о младенце, который по средам и пятницам не брал материнскую грудь
и жмурил глаза, чтоб не видеть грудь до поры?

Кто, купаясь в крещенской проруби, поставит бутылку на лед
плюс – тарелку с соленьями и жирной нарезкой свиной?
Тело теряет в весе, а значит, возможен полет,
а если полет невозможен – епископ тому виной.

С кем за богословской беседой мы выпьем по двести грамм
в просторном дворе под победный звон комаров,
стараясь не видеть вдали запертый храм,
где ты уже не священник – приноситель Святых Даров.

Как любил я вас всех, неправильных, ломаных – сам такой,
без излишней важности – раблезианцев, кутил!
Вас всех, которым Церковь не обещала покой,
вас всех, которых Спаситель призвал к себе и простил.

4 марта 2015

«Не все золото что орда…»

не все золото что орда
была бы страна горда
мог бы народ пока не зачах
носить ярмо на плечах

чтоб дар валдая над головой
чтоб рядом зверь полевой
чтоб в небе сокол или иной
хищник правил страной

чтоб гнали каторжных за урал
тот убил а этот украл
а этот калечил людские умы
народ выводя из тьмы

пересекает волгу паром
не кончится дело добром
не все захватчик что татарва
полюбуйся собой сперва

5 марта 2015

«Куплю обои с орнаментом из крупных ушных…»

куплю обои с орнаментом из крупных ушных
раковин с приросшими мочками волосатых стоящих торчком
такие бывают у стукачей низкорослых пушных
по переулкам тихо пробирающихся бочком

сверкающих красными глазками если падает свет
от промелькнувших дальних автомобильных фар
сколько их осталось внимательных верно берущих след
дежурных по сновидению под названьем ночной кошмар

я оклею обоями спальню и буду считать перед сном
эти жуткие уши из прошлого до смыкания глаз
их владельцы уже лет двадцать отдыхают в мире ином
подвывают тихо попискивают и ждут с нетерпением нас

6 марта 2015

«В театре военных действий, сидя в партере…»

В театре военных действий, сидя в партере,
генерал сверяет по программке наши потери,
в оркестровой яме кишки играют марши, на сцене кричат «Ура!».
Под потолком летают диковинные аппараты,
управляют ими либералы и демократы,
по потолку крест-накрест гуляют прожектора.

Билетерша светит фонариком в ковровом проходе.
Лицо похоже на противогаз, такие сегодня в моде.
За ней идет опоздавшая пара, их место в первом ряду.
Веера гуляют у лиц, раскрасневшихся от азарта,
меняя черты, лежит европейская карта,
Товарищ тиран ест ее у всех на виду.

В ожиданьи конца спектакля у входа автомобили
покрыты толстым слоем военной пыли.
Водители поседели и сгорбились, но финал
еще не скоро – из театра доносится грохот,
ружейные залпы и противотанковый рокот,
и где тот третий звонок, и где тот победный бал?

«Тредиаковский любил Россию всем украинским сердцем…»

Тредиаковский любил Россию всем украинским сердцем.
Вспоминая взоры, Пушкин подъезжал под Ижоры.
Декабристы будили Герцена. И, пробудившись, Герцен
шел с Огаревым обниматься на Воробьевы горы.

И ямбический стих гремел на бескрайних просторах.
И на базарах звучали призывы к ямбической силе.
За неимением кокаина ребята нюхали порох,
а селянки ходили к речке в селянском стиле.

И, оставив на бережке все, до последней рубахи,
входили в зябкую воду к карпам и крупным ракам.
А из зарослей на селянок смотрели парни-рубаки,
привыкшие к танцам в клубе и молодецким дракам.

Товарищ Ленин курил на площади с Неизвестным Солдатом.
На дверях пивной красовался замок амбарный.
Империя выходила полюбоваться своим закатом,
И катил на Запад конвой, как положено, гуманитарный.

7 марта 2015

«В жизни всегда есть место подвигу – тема пионерского сбора…»

В жизни всегда есть место подвигу – тема пионерского сбора.
В жизни всегда есть место подлости – до предела и до упора.
В жизни всегда есть место магии бабке с яйцом да свечкой
В жизни всегда есть место сверчку, хотя бы за русской печкой.

В жизни всегда есть место, как в сельском клубе на старом
скучном фильме грошовом, никому не нужном и даром.
В жизни всегда есть место всем и всему, что тебе угодно.
В жизни всегда есть место любви, и это место свободно.

8 марта 2015

«Разбаловали нас, надо бы с нами построже…»

Разбаловали нас, надо бы с нами построже…
Под потолком пустые слова кружатся, как мертвые мухи.

12 марта 2015

«Нас чуть-чуть не посадили. Мы едва не сбежали…»

Нас чуть-чуть не посадили. Мы едва не сбежали.
О наши тупые головы Моисей сокрушил скрижали.
Не для того пролетарии убили и съели отца,
чтоб плясать еврейские танцы вокруг золотого тельца.

и то ужасно, телец из меди, хоть позолочен,
натуральный фальшак, а Божий храм заколочен,
там склад зерновых, там ходит амбарная мышь,
там колен не преклонишь и спину не распрямишь.

Ничего не случилось с нами, а было близко,
топтуны ходили за нами, под подошвами было склизко,
и не то, чтобы небо прогневалось, но дождичек моросил
по мере убогих осенних небесных сил.