Цитаты из книги «О людях и книгах»

Примитивизация общественного мнения, атомизация социума, цинический эгоизм вместо плодотворного индивидуализма и, самое главное, банализация, примитивизация культуры.

Дубин, не выносивший «советского» на уровне эстетическом, эмоциональном и гражданском (видя в позднем СССР залог глубочайшего социального упадка и даже деградации), был еще более остро разочарован постсоветским периодом истории России.

что и круг тем, и способ разговора принципиально не отличаются, есть только детали, пусть очень важные.

Еще одно, кстати, как бы потерявшее значение словосочетание. Порядочный человек. Человек, сознание которого определяется эстетическим и этическим порядком обдуманно принятых ценностей.

В образе России Михаил Берг прежде всего сосредоточивается (я здесь, конечно, вынужденно упрощаю гораздо более многогранную картину) на соединении нескольких черт, которые если не вовсе исключают, то, по крайней мере, глубоко подрывают друг друга. Это риторика национальной исключительности, государственного патриотизма («конформизма с патриотической начинкой»), с одной стороны, и неоимперскости, державности, с другой, помноженные на исключительно ритуальный и виртуальный характер публичной политики, едва ли не всей квазипубличной жизни в стране, в этой «как бы России» из одноименного эссе книги. Парадоксальным выглядит и точно отмеченное Бергом сочетание в российском человеке (точнее, в массе российских людей, в человеке как массе, в «большинстве», культивируемом властью против «меньшинства») комплекса превосходства над другими людьми и народами с раболепием перед собственной властью, которая – при всегдашнем брюзжании на нее и повсеместном ею недовольстве – все равно остается «своей».

Возмущенный уродством истории, но обезоруженный интересом к ее механике…

В творчестве – невыносимый кунктатор, в редком общении с другими – ревнивый, невротический говорун, в повседневном одиночестве – вечный голодарь и книгожор, каких мало

есть когда адресат и понимание, употребление текста больше не предопределены его статусом (например, сакральным или домашним) и назначением (скажем, служебным). Текст теперь обращают к чужаку, но такому чужаку, который автору текста бесконечно важен и интересен. Понимание, перевод, передача, истолкование смысла становятся далее, можно сказать, отдельными измерениями текста, почему и возникают особые специалисты в этих областях. Один из таких специалистов, наряду с критиком, историком, преподавателем и другими, – переводчик, профессиональный переводчик.

Перевод как проблема – «задача переводчика», по известной формуле Вальтера Беньямина, давшей название его основополагающему эссе, – возникает, мне кажется, тогда, когда проблемой становится адресат текста. То

оригинал, с одной стороны, всегда уже есть (поэтому от него недопустимо отклоняться даже в единственной запятой), а с другой – его невозможно достигнуть, почему и всякий перевод приблизителен, а переводы быстро устаревают, тогда как оригинал будто бы вечен. Отсюда – неустранимо двойственная роль переводчика: с одной стороны, он всегда лишь двойник и копиист, а с другой – творец или, по крайней мере, соавтор или даже соперник автора.