Цитаты из книги «Вдовий плат»

Либо под волну бортом встанет, и перевернет его. Кто среднего ума, встанет прямо под ветром и знай гонит вперед – не туда, куда ему надо, а куда надо ветру. Башковитый же человек начинает парус немножко поворачивать, то влево примет, то вправо, и ветер принесет туда, куда тебе надо.

Сердце умнее головы, оно откликнулось первым: беда. И лишь затем застучали мысли

У литовцев есть поговорка. Они говорят про шибко алчного человека: хочет корову съесть и молока не лишиться.

Трусливый владыка – это, как всё на свете, и плохо, и хорошо. Верней так: для глупых плохо, для умных – хорошо.

правило обращения со слабыми: хлестнул кнутом – дай лизнуть сахарку.

Григориеву, что с людьми надо вести себя так: кто сильный – с тем гибко и мягко; кто сам гибок и мягок – тому обухом в лоб.

Запомни главный закон, как с людьми обращаться. Какой бы ловкий замысел ты заранее ни удумал, никогда за него намертво не держись. Главное – умей почувствовать человека. Шей наряд по нему, а не пытайся запихнуть в уже сшитое платье. Когда я на Ярослава посмотрела, сразу увидела, что страха в нем вовсе нет. Такого не запугаешь. Я эту породу знаю. Подобный человек – как большой корабль без кормщика: плывет, куда ветер дует, бесстрашно. Если налетит

Настоящая сила – это Настасья знала по себе – обретается только через большое горе и тяжкое испытание.

Я много про это думала. – Ефимия потупилась, словно признавалась в неловком. – Знаешь, в чем тайна новгородской силы? – В торговле, в пушном промысле, в деньгах. – Нет, сестрица. Торгуют многие, пушнины у Москвы не меньше, а денег у той же Венеции будет побольше, чем у нас… Сила Господина Великого Новгорода в том, что он не столько господин, сколько госпожа. – Как это? – не поняла Каменная. – У нас есть то, чего ни у кого больше нет. Ни на Руси, ни в Азии, ни в Европе. – О чем ты? – О том, что у нас грамоте учат не только мальчиков, но и девочек. И женки новгородские мужам не рабыни, не детей рожальщицы, а соратницы и даже – уж нам ли с тобой не знать – водительницы. Вот в чем наше главное богатство. Все прочие державы живут в пол-силы, только половиной своего народа пользуются. Будто одной рукой. А у Новгорода две руки: и мужская, и женская. Хочешь топором руби, хочешь жемчугом вышивай. – Это так, – согласилась Настасья. – Теперь слушай дальше. Кто в школе лучше учится – мальчики или девочки? – Девочки. У нас прилежания больше, ум проворней. – А когда мы вырастаем, то пьяные на улице не валяемся, кулаками сдуру не машем. – Ты к чему клонишь? – Если мы ничем не хуже их, а даже лучше, отчего это на вече только мужчины голосуют? Почему в посадники и тысяцкие только мужчины мужчин выбирают? Неужто ты не справилась бы с посадничеством? Или я, или хоть Борецкая?

горячие пироги-калачи и красиво разложил печеное мясо, курятину, красную рыбу. Третий зажурчал сбитнем: из хрустального поставца ровнехонько в край кубка. Казалось, это скатерть-самобранка готовится потчевать дорогого гостя, а помогают ей сказочные три-молодца-одинаковых-с-лица. Они быстро исполнили свою работу и так же быстро куда-то исчезли, будто растаяли. Но государь не ел – ждал, пока всё испробует кравчий. Тот – сосредоточенный, строгий – откусил понемножку от каждого куска, пригубил сбитня. Проверенное клал Ивану под правую руку. Князь смотрел на еду голодно, даже сглотнул слюну, но ни к чему не притронулся. Нужно было полчаса ждать – не начнутся ли у пробователя колики, не приключится ли рвота. Вот кравчий, утирая губы, вышел вон, молиться за государево и свое здравие. Великий князь терять время попусту не привык. Полчаса перед трапезой у него всегда отводились для какого-нибудь важного разговора. Князь рассматривал наместника Борисова, тот слегка ежился, но глаз не отводил – Иван Васильевич в слугах украдливости не любил, и глядеть на государя полагалось истово, честно. – Ну, Семен, сказывай. Сначала про главное, – наконец разомкнул уста владыка московской земли. Голос у него был очень тихий. Такой бывает у людей, которые твердо знают, что каждое сказанное ими слово будет жадно уловлено. Наместник обошелся без приветствий-величаний, зная, что великий князь в беседе с глазу на глаз суеречия не терпит. – За четыре года, что ты не был в Новгороде, государь, у нас там… у них там, – на ходу поправился Борисов, – многое поменялось. Про то, как ты их кровью поучил, новгородские помнят, но наука им впрок не пошла. Раны свои они зализали, сызнова забогатели, зажирели, замноголюдели. Новгород – он ведь что ящерица, взамен старого хвоста быстро нарастает новый. За своих убитых при Шелони, за казненных бояр, за пожженные деревни, за отрезанные носы новгородцы Москву ненавидят люто. – Не повторяй известное, про что раньше доносил, – недовольно перебил Иван. – Про литовских любителей говори. Что нового? Боярин заговорил быстрее: – Плохо, государь. Косит Новгород на литовскую сторону. Московские доброжелатели, кто за тебя стоит и со мной дружбу водит, повседневно опасаются за жизнь и имущество. На Славенском конце две улицы были наши, всегда на вече за нас кричали. Теперь умолкли. Бояр, кто за Москву, вече приговорило к «потоку». Это когда врываются на двор и всё грабят дочиста. Сам степенной посадник Василий Ананьин распоряжался погромом. – Что, поубивали верных мне людей? – нахмурился Иван. – Нет, государь, в Новгороде не убивают. В Новгороде грабят. Они как считают? У кого денег нет, тот неопасен. Если ты разорен – ты никто. Живи