В Туркестане

Длинен и труден путь от Петербурга до Ташкента. Но вот он позади, и Скобелев с головой уходит в подготовку своего отряда к боевым действиям…

На российских картах середины XIX века Туркестан, имевший более чем тысячелетнюю историю, прочные культурные традиции и самобытный жизненный уклад, выглядел лоскутным одеялом. Края его либо терялись в необъятных азиатских просторах, либо внезапно обрывались на пороге российских владений.

Далеко не просто складывались взаимоотношения среднеазиатских государств с Россией. К прибытию Скобелева в Туркестан история их конспективно выглядела следующим образом. Местные правители, можно сказать, шли на ощупь в делах с Российским государством. Это и объяснимо. В представлении восточных владык Россия являлась полной загадкой, а отправляемые ими караваны на пути, пролегавшим в эту страну, поджидало немало опасностей. Прибытие российских послов, а наипаче купцов в Бухару, Хиву или Коканд считалось подлинным событием. Не меньший восторг у жителей Москвы, Нижнего Новгорода и Астрахани вызывали и ответные визиты торговцев тканями, пряностями, экзотическими фруктами, ювелирными украшениями.

Однако такой скудный и эпизодический обмен не мог устроить Петра I и царь-преобразователь возвел интерес к Средней Азии в ранг государственной политики. Выгоды активного проникновения в азиатскую глубинку были очевидны, и все последующие российские государи в меру своих сил пытались утвердить влияние России в этом регионе. И тут выяснилось, что «владычица морей», как называли Англию, не прочь прибрать к рукам «бесхозные» среднеазиатские ханства. По этому поводу Ф. Энгельс, глубоко осведомленный о намерениях лондонского кабинета, писал: «Санкт-петербургские дипломаты отдавали себе отчет, насколько важно парализовать возможное сопротивление Англии окончательному утверждению России на Босфоре. После Крымской войны, а в особенности после индийского восстания 1857 г. завоевание Туркестана, начатое еще в 1840 г., стало неотложной задачей»^[12].

Ф. Энгельс допустил неточность, отсчет военного проникновения России в Среднюю Азию следует все-таки вести от неудачно закончившейся экспедиции генерала Перовского. Состоялась она в царствование Николая I в 1839 году. После почти пятнадцатилетнего перерыва император вернулся к своей идее, и в Каракумской пустыне и на берегах Сырдарьи вновь зазвучали выстрелы и разрывы.

Англичане интриговали без устали. Имперская пресса злословила: дескать, «каждый русский спит и видит себя в Константинополе и на берегу Индийского океана». Верилось в такое с трудом, но, как полагали в Лондоне, и этот проверенный способ очернения соперника, России, должен принести результат. К огорчению англичан, снабжавших непокорных ханов оружием, дела складывались явно в пользу русских войск. Лондону так и не удалось создать блок государств, направленный против России.

К описываемому времени применимы два термина – завоевание и присоединение. Однако последний значительно шире, исторически точнее и включает в себя понятия как завоевания, так и мирного включения в состав России ряда областей и районов. Результаты этого исторического процесса настолько значительны, что впоследствии сказались на всем ходе развития среднеазиатских государств.

Скобелеву показалось, что в Туркестане время словно остановилось на мертвой точке. И такое впечатление не было обманчивым. Столетиями край раздирали междоусобицы. Ненасытные ханы, враждуя между собой, не щадили ни жизней соперников, ни кишлаков, ни колодцев. От верховных правителей не отставали беки, баи. Жизнь дехканина представляла собой кромешный ад и была наполнена ожиданием очередной свары. А они несли с собой голод, усугубляли нищету. Невольничьи рынки ломились от дешевой рабочей силы. В забитости и бесправии народа потонула многовековая мудрость. О каком живом обмене с соседями могла идти речь, когда богатый и некогда процветающий край зашел в явный исторический тупик! Возможно, Туркестан так бы и не выбрался из него, если бы не Россия.

Русские подавили сопротивление, но и объединили в большинстве своем кочующие народы, привили им вкус к оседлой жизни. Россия прибегнула к помощи оружия, но, как только замолчали пушки, оберегала покоренных своей мощью. Ф. Энгельс, из коего и слово-то доброе о России трудно было вырвать, в одном из писем К. Марксу утверждал, что «Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку… господство России играет цивилизаторскую роль для Черного и Каспийского морей и Центральной Азии, для башкир и татар»^[13].

Туркестанские кампании и по сей день слабо изучены. А между тем опыт, приобретенный в них русскими войсками, позволяет сделать вывод, что трудности, с которыми столкнулись они при ведении боевых действий в Азии, не идут ни в какое сравнение с теми, которые ранее пришлось испытать русским воинам. На их пути стояли безводные пространства, зыбучие пески и солончаковые пустыни. Палящий зной и безводье вполне могли парализовать физические силы. А они были так необходимы для того, чтобы преодолеть сопротивление противника.

Отважные предводители кочевников вынуждены были признать, что в лице русских имеют соперников, не уступавших воинам Аллаха ни в отваге, ни в мужестве. Невзирая на отдельные неудачи, русские повсюду теснили непокорных воителей, занимали город за городом. В итоге к началу семидесятых годов под протекторат России попала обширная территория, ограниченная левым берегом Сырдарьи. Русские войска энергично принялись обустраивать прибрежную линию, создав по ней ряд укреплений.

Хивинский хан, по соседству с владениями которого шла эта созидательная работа, занял поначалу выжидательную позицию. «Мол, посмотрим-поглядим, как себя в дальнейшем поведут неверные». На удивление воинственного владыки русские стали настойчиво предлагать мир. Соглашение могло вполне состояться, если бы в дело не вмешались английские советчики. А уж по части плетения интриг дипломаты с берегов Туманного Альбиона имели прочные навыки. Хан уступил нажиму и напрочь отказался вступать в какие-либо переговоры с представителями русского командования. За отказом последовали шаги, которые до предела накалили обстановку.

Вдоль Сырдарьи пролегали караванные пути, по которым столетиями совершали переходы русские купцы. И вот караваны, ведомые ими, стали бесследно исчезать. Следы исчезновения явно вели в Хиву. Нападения на мирных торговцев сменились внезапными набегами на кочевья кара-киргизов, принявших добровольно российское подданство. Хивинские ватаги наглели час от часу и буквально вели охоту за каждым русским. Туркестанский генерал-губернатор К. П. Кауфман сообщал в Петербург, что в хивинском плену томятся сотни соотечественников и он располагает достоверными сведениями о том, что с невольничьего рынка в Хиве русские пленные отправляются в соседний Коканд, а оттуда их переправляют в Персию. Существовал даже ценник, по которому русские стоили гораздо выше других рабов. Цена на мужчин колебалась от ста до двухсот тиллей^[14], на женщин она достигала трехсот тиллей. Сердобольное российское правительство моментально отреагировало на письмо Кауфмана, выделив на выкуп из неволи три тысячи рублей золотом. Но хан и тут заартачился, и когда генерал-губернатор предложил ему вступить в торг, с поддельным возмущением промолвил: «Я не могу взять в толк, каким образом пять или десять русских, живущих в Хиве по дружбе, могут стать яблоком раздора».

Факты, однако, свидетельствовали о другом. Захват русских стал сущим бедствием. К. П. Кауфман доносил в Петербург: «Не предрешая времени, мы должны идти на Хиву, хотя бы только для освобождения наших соотечественников, томящихся в тяжелом плену».

Скобелев приехал в Туркестан, когда подготовка к походу на Хиву была в самом разгаре. И вот здесь горячность и недостаток выдержки сослужили ему плохую услугу, став причиной натянутых отношений с некоторыми офицерами, пренебрежительно отзывавшимися о нем как о петербургском выскочке. Скобелев умел постоять за себя и дважды дрался на дуэли. Кауфман вынужден был сделать ему выговор и откомандировать в Тифлис.

Но наместник на Кавказе великий князь Михаил Николаевич рассудил по-своему. Скобелев пришелся ему по душе неординарностью мышления, порывистостью, неуемным желанием проявить себя. И Скобелев вновь пересек Каспий, получив назначение в Мангышлакский отряд полковника Н. П. Ломакина. В состав экспедиции против Хивы также вошли Туркестанский, Оренбургский, Красноводский отряды и Аральская флотилия. Общее руководство осуществлял К. П. Кауфман.

Воспитанник инженерного училища Константин Петрович Кауфман происходил из незнатной немецкой обрусевшей семьи, исповедовавшей православие. Всю свою офицерскую молодость он провел на Кавказе в стычках с горцами, немало сделал и для укрепления Прикаспия. В нем удачно сочетались качества военного инженера и войскового командира. За штурм турецкой крепости Карс во время Крымской войны был награжден саблей с надписью «За храбрость». Обладая обширными военными знаниями, организаторским талантом и будучи человеком честным и принципиальным, он двигался по ступенькам военной карьеры без помощи всемогущего родства и связей. До прибытия в Туркестан в 1867 году участвовал в разработке военной реформы, некоторое время находился в свите императора, затем заведовал канцелярией военного министерства и два года занимал пост Виленского генерал-губернатора. Высокой требовательностью и заботливостью о людях завоевал в армейской среде весомый авторитет.

Прибыв в Туркестан, Кауфман, словно этнограф, постарался как можно глубже изучить быт и нравы местного населения, и все свои действия соизмерял с обстановкой. Законы Востока были непреложны. Губернатор всегда появлялся в окружении свиты, поражающей блеском, гремела медь военных оркестров, раздавалось громогласное «ура», стройные ряды воинов свидетельствовали о мощи государства, с которым приходилось иметь дело.

Генерал умиротворял враждующих, жестоко карал не желавших повиноваться, щедро одаривал лояльных русским властям. Твердо отстаивая интересы России, К. П. Кауфман немало сделал для просвещения Туркестана. В бытность его губернатором построено шестьдесят школ, две гимназии – мужская и женская, а Ташкент получил первую в Средней Азии публичную библиотеку.

В апреле 1873 года русские войска выступили в поход из четырех пунктов. Скобелев командовал авангардом Мангышлакского отряда (две тысячи сто сорок человек) в составе трех рот пехоты, двух сотен казаков и двух орудий. От колодца к колодцу, от стойбища к стойбищу шел отряд к главной цели – Хиве. Падали от изнеможения верблюды, лошади, нестерпимо палящее солнце делало людей безвольными, появились больные. Многие версты нелегкого пути Скобелеву пришлось пройти пешком. Но он знал, что основная часть отряда, следующая за авангардом, должна пройти по разведанному, безопасному пути и что колодцы не должны достаться бродившим по пустыне воинственным кочевникам. В одной из стычек с ними Скобелев получил семь ран и вынужден был преодолеть часть пути лежа в арбе.

12 мая Мангышлакский и Оренбургский отряды соединились в Кунграде, и общее командование перешло к генерал-майору Веревкину. До Хивы оставалось двести пятьдесят верст, и они оказались самыми трудными и самыми кровавыми. Не проходило ни дня без крупных стычек с хивинцами, которые сжигали оставшиеся позади мосты через арыки и реки, засыпали колодцы. Значительными силами они преграждали путь отряду у Ходжейли, Мангыта и других пунктов, но безуспешно: 28 мая авангард Скобелева стоял у Хивы.

Тем временем Туркестанский отряд остановился в полупереходе от Хивы. Здесь К. П. Кауфман получил известие, что жителей города раздирают противоречия. Часть населения готова гостеприимно распахнуть ворота, остальные были намерены сражаться до конца. Кауфман решил не спешить со штурмом и посоветовал тоже самое и генералу Веревкину. Казалось, дело вполне могло закончиться мирным исходом. И вот тут-то лагерь Мангышлакско-Оренбургского отряда подвергся нападению. Хивинцы, используя местность и сумерки, совершили несколько вылазок, нанеся русским чувствительные потери. Веревкин отдал приказ на штурм, а Скобелеву поручил осуществить разведку боем.

Хивинцы поливали русских свинцом. Ядра пушек, разрываясь, взбивали огромные фонтаны песка. Но удачные выстрелы русской батареи заставили замолчать их артиллерию. В брешь, пробитую в Шахабатских воротах, первым пробрался Скобелев. Следом за ним в крепость проникли две роты его авангарда и после скоротечного боя овладели стенами и башнями. После чего Скобелев со своим отрядом, с боем завоевывая каждую улицу, прорвался к ханскому дворцу. 29 мая 1873 года Хива пала.

По занятию Хивы Кауфман великодушно позволил хану возвратиться в столицу. Правитель занял свои апартаменты и, спустя некоторое время, устроил роскошный прием. В числе приглашенных был и Скобелев, который получил в этот день наглядный урок дипломатии. В воспоминаниях американского корреспондента Я. Мак-Гахана запечатлен диалог между Константином Петровичем Кауфманом и Сеид-Мохамед-Рахим-Богадурханом:

Кауфман: Если бы вы послушались моего совета три года тому назад и исполнили бы тогда мои справедливые требования, то никогда не видали бы меня здесь… Великий Белый Царь не желает свергать вас с престола. Он только хочет доказать, что достаточно могуществен, чтобы можно было оказывать ему пренебрежение… Великий Белый Царь слишком велик, чтобы вам мстить… Он готов теперь простить вас и оставить по-прежнему на престоле, при известных условиях.

Хан: …Мне давали дурные советы…

Кауфман: Теперь вы можете возвратиться, хан, в свою столицу. Восстановите свое правление, судите свой народ и охраняйте порядок. Скажите своим подданным, чтобы они принимались за труды и занятия, никто их не тронет; скажите им, что русские не разбойники и не грабители, а честные люди; что они не тронут их жен и имуществ.

Победители держали свое слово твердо. До хивинцев и ранее доходили слухи, что там, где появляются русские, навсегда исчезает рабство. И вот однажды с минарета дворцовой мечети раздался протяжный голос муллы, созывающий народ на молитву. Каково же было удивление собравшихся, когда вместо привычных сур Корана служитель Аллаха зачитал ханский ферман, в котором под страхом смерти запрещалась купля и продажа людей, а все рабы получали свободу. Радость, с которой население встретило этот ханский указ, написанный явно под диктовку победителей, была безмерной. К тому же на Хиву была возложена щадящая контрибуция в размере двух миллионов двухсот тысяч рублей с ежегодной выплатой по двести тысяч рублей в казну. Война стоила гораздо больших денег.