– Прежде всего… Прежде всего я открою тебе свои заботы. Казна наша в плохом состоянии; поступление налогов, особенно из Нижнего Египта, с каждым годом уменьшается, а расходы все растут. Да, эти женщины… женщины, Рамсес, поглощают огромные средства не только у простых смертных, но и у меня. В моем дворике их несколько сот, и каждая хочет иметь как можно больше прислужниц, модисток, парикмахеров, рабов для носилок, рабов для внутренних покоев, конюхов, лодочников, даже своих любимцев и детей!.. А дети!.. Когда я вернулся из Фив, одна из этих дам, которую я даже не помню, выбежала мне навстречу и, показывая здорового трехлетнего мальчугана, требовала, чтобы я назначил ему содержание, так как это будто бы мой сын… У меня трехлетний сын – можешь себе представить!.. Разумеется, я не стал вступать в пререкания с женщиной, тем более по такому щекотливому вопросу, – ведь знатному человеку легче соблюсти вежливость, чем найти деньги для удовлетворения всяких причуд.

Он покачал головой, вздохнул и продолжал:

– А между тем мои доходы с начала царствования уменьшились наполовину, особенно в Нижнем Египте. Я спрашиваю, чем это объяснить?… Мне отвечают: «Народ обнищал, убыло много населения, море занесло песком часть земель с севера, а пустыни – с востока. Было несколько неурожайных лет». Словом, беда за бедой, а в казне дно все виднее. Так вот, прошу тебя, выясни все это. Осмотрись, познакомься со сведущими и надежными людьми и создай из них следственную комиссию. Но когда будут поступать отчеты, не полагайся слишком на папирус, а тщательно проверяй. Мне говорили, что у тебя зоркое око полководца. Если это верно, то ты с первого же взгляда определишь, насколько представленные отчеты комиссии соответствуют действительности. Не торопись, однако, с выводами, а главное… держи их про себя. Всякую сколько-нибудь важную мысль, какая придет тебе в голову сегодня, запиши, а через несколько дней обдумай еще раз и опять запиши. Это приучит тебя быть осторожным в суждениях и правильно оценивать обстоятельства.

– Все будет сделано так, как ты повелеваешь, – сказал царевич.

– Вторая задача, которую ты должен выполнить, труднее. То, что творится в Ассирии, начинает беспокоить мое правительство. По рассказам наших жрецов, за Северным морем есть пирамидальная гора, зеленая внизу и покрытая снегом на вершине. И будто эта гора обладает странным свойством: после многих лет покоя она вдруг начинает дымить, содрогаться, греметь, а потом выбрасывает из себя не меньше жидкого огня, чем воды в Ниле. Огонь этот разливается по ее склонам и на огромном пространстве разрушает труд земледельца. Так вот, дорогой мой сын, Ассирия и есть такая гора. Ряд столетий в ней царят покой и тишина. Но вдруг внутри поднимается буря, из страны вырываются неизвестно откуда взявшиеся огромные армии и уничтожают мирных соседей. Сейчас из Ниневии и Вавилона слышен гул: гора дымится. Ты должен узнать, в какой степени это нам угрожает, и обдумай, какие принять меры.

– Справлюсь ли я?… – тихо спросил наследник.

– Научись смотреть и видеть, – продолжал фараон. – Никогда не довольствуйся свидетельством собственных глаз, а призови на помощь и чужие. Не ограничивайся суждениями египтян, ибо у каждого народа и человека своя точка зрения и никто не угадывает всей правды. Выслушай поэтому, что думают об ассирийцах финикияне, евреи, хетты и египтяне, и прими во внимание то, в чем их суждения сходятся. Если все тебе скажут, что со стороны Ассирии угрожает опасность, ты будешь знать, что это действительно так. И если разные люди будут говорить разное, тоже будь настороже, так как мудрость повелевает ожидать скорее дурного, чем хорошего.

– Ты говоришь, о царь, как говорят боги, – прошептал Рамсес.

– Я – старик, а с высоты трона видишь то, о чем смертные даже не подозревают. Если бы ты спросил у солнца, что оно думает о мирских делах, оно рассказало бы еще более поучительные вещи.

– В числе людей, у которых я должен спросить мнения об Ассирии, ты не упомянул, отец, греков, – заметил наследник.

Царь благодушно улыбнулся и покачал головой:

– Греки!.. Греки!.. Вот народ, которому принадлежит великое будущее. По сравнению с нами они еще дети, но какой дух в них живет! Помнишь мое изваяние, сделанное греческим скульптором? Это живой человек, мой двойник… Месяц я держал его во дворце, но в конце концов подарил храму в Фивах. Поверишь ли, мне стало страшно, что этот мой каменный двойник встанет со своего пьедестала и потребует, чтобы я разделил с ним власть… Какое смятение поднялось бы в Египте!.. Греки… Ты видел вазы, которые они лепят, дворцы, которые они строят? Из глины и камня они создают то, что радует мою старость и заставляет забывать о недугах… А их язык?… О боги! Ведь это музыка, и скульптура, и живопись, взятые вместе!.. Право, если бы Египту суждено было когда-нибудь умереть, как умирает человек, нашими наследниками оказались бы греки. Причем они уверили бы мир, что все это дело их рук, а нас и на свете не было. А между тем все они только ученики наших начальных школ, ибо, как тебе известно, мы не имеем права передавать чужеземцам высшую мудрость.

– Однако, несмотря на это, ты как будто не доверяешь грекам?

– Потому что это особенный народ. Ни финикиянам, ни им нельзя верить. Финикиянин, если захочет, увидит и скажет подлинную правду, но ты не угадаешь, когда он захочет ее сказать. Грек же простодушен, как ребенок, и всегда готов говорить правду, но это не в его силах. Он видит мир иначе, чем мы. В его глазах всякая вещь сверкает и переливается всеми красками, как небо Египта и его воды. Так можно ли положиться на мнение грека? Во времена Фиванской династии далеко на севере был маленький городок Троя, какие у нас насчитываются тысячами. На этот курятник стал нападать всякий греческий сброд и так надоел его немногочисленным жителям, что те, после десяти лет тревог и волнений, сожгли эту крепостцу и перебрались в другое место. Словом, обыкновенная разбойническая история!.. А между тем какие песни поют греки о Троянских битвах! Мы смеемся над их чудесами и геройством, потому что обо всех этих событиях получали в свое время самые точные сведения. Мы знаем, что это явная ложь, и все же… слушаем их песни, как дитя слушает сказки своей няньки, и не можем от них оторваться!.. Вот каковы они, эти греки: прирожденные лжецы, но приятный и мужественный народ. Каждый из них скорее расстанется с жизнью, чем скажет правду. И лгут они не ради выгоды, как финикияне, а из духовной потребности.

– А как мне относиться к финикиянам? – спросил наследник.

– Это люди умные, трудолюбивые и смелые, но торгаши: для них вся жизнь в наживе. Финикияне как вода: много приносят, много уносят и всюду просачиваются. Вот и надо давать им как можно меньше и смотреть, чтобы они не просочились в Египет – сквозь щели, потихоньку. Если хорошо им заплатишь и подашь надежду нажить еще больше – они будут прекрасными агентами. То, что мы знаем сейчас о тайном движении в Ассирии, мы знаем благодаря им.

– А евреи? – спросил царевич, опустив глаза.

– Евреи сметливый народ, но все они угрюмые фанатики и прирожденные враги Египта. Когда они почувствуют на своей шее тяжелую, подбитую гвоздями сандалию Ассирии, они обратятся к нам. Только не было бы слишком поздно. Пользоваться же их услугами можно. Не здесь, конечно, а в Ниневии и Вавилоне.

Видно было, что владыка устал. Рамсес, прощаясь, упал перед ним ниц. Фараон отечески обнял его, после чего царевич направился к матери.

Царица, сидя в своем покое, ткала тонкое полотно на облачения для богов, а придворные женщины шили, вышивали или вязали букеты. Молодой жрец курил благовония перед статуей Исиды.

– Я пришел поблагодарить тебя, матушка, и проститься.

Царица встала и, обняв сына, сказала со слезами:

– Как ты изменился!.. Ты уже совсем мужчина! Я тебя так редко вижу, что могла бы забыть твои черты, если бы твой образ не жил всегда в моем сердце. Недобрый. Я столько раз подъезжала к твоему хутору с наместником царя, думая, что ты когда-нибудь перестанешь сердиться, а ты вывез мне навстречу свою наложницу.

– Прости!.. Прости!.. – говорил Рамсес, целуя мать.

Царица повела его в сад, где росли редкостные цветы, а когда они остались одни, сказала:

– Я – женщина, и меня интересует женщина и мать. Ты возьмешь с собой эту девушку, когда уедешь?… Помни, что шум и движение могут повредить ей и ребенку. Для беременных лучше всего тишина и покой.

– Ты говоришь про Сарру? – с удивлением спросил Рамсес. – Она беременна?… Она ничего не говорила мне.

– Быть может, она стыдится или сама не знает… – ответила царица. – Во всяком случае, путешествие…

– Да я и не думаю брать ее с собой! – воскликнул наследник. – Но почему она скрывает от меня?… Как будто это не мой ребенок…

– Не будь подозрителен! – пожурила его мать. – Это обычная стыдливость девушки. А может быть, она боится, что ты ее бросишь.

– Не брать же мне ее к себе во дворец! – перебил царевич с таким раздражением, что глаза царицы засветились улыбкой, но она прикрыла их ресницами.

– Не следует так грубо отталкивать женщину, которая тебя любила. Я знаю, что ты ее обеспечил. Мы ей тоже дадим что-нибудь от себя. Ребенок царской крови не должен ни в чем нуждаться.

– Разумеется, – ответил Рамсес, – мой первенец, хотя и не будет обладать правами наследника, должен быть воспитан так, чтобы мне не приходилось краснеть за него и чтобы он не мог потом меня упрекнуть.

Простившись с матерью, Рамсес хотел поехать к Сарре, но сначала вернулся к себе.

Его волновали два чувства: возмущение против Сарры, зачем она скрывала от него причину своего недомогания, и гордость, что он скоро будет отцом.

Он – отец!.. Это придавало ему важность, укреплявшую его положение полководца и наместника. Отец – это уже не мальчик, который должен с почтительностью взирать на старших.

Царевич был восхищен и растроган. Ему хотелось увидеть Сарру, побранить ее, а затем обнять и одарить.

Однако, вернувшись к себе, он застал двух номархов из Нижнего Египта, которые явились к нему с докладом. Выслушав их, он почувствовал себя уже усталым. Кроме того, его ожидал вечерний прием, на который он не хотел опоздать. «Опять не попаду к ней, – подумал он. – Бедняжка не видела меня уже почти две декады». Он позвал негра.

– У тебя клетка, которую дала тебе Сарра, когда мы встречали царя?

– У меня, – ответил негр.

– Так возьми из нее одного голубя и выпусти.

– Голуби уже съедены.

– Кто их съел?

– Я сказал повару, что эти птицы от госпожи Сарры, и он только для тебя и готовил из них жаркое и паштеты.

– Чтоб вас сожрал крокодил! – вскричал огорченный царевич.

Он велел позвать Тутмоса и, рассказав адъютанту историю с голубями, приказал ему немедленно ехать к Сарре.

– Свези ей изумрудные серьги, браслеты для ног и для рук и два таланта. Скажи, что я сержусь за то, что она скрывала от меня свою беременность, но прощу ее, если ребенок будет здоровый и красивый. А если родит мальчика, я подарю ей еще одну усадьбу!.. А еще… уговори ее удалить от себя хоть часть евреев и вместо них взять египтян и египтянок. Я не хочу, чтобы мой сын явился на свет в таком окружении. Он еще, пожалуй, будет потом играть с еврейскими детьми, и они научат его угощать отца гнилыми финиками… – закончил он, смеясь.