Еще раз прислушайтесь к доброму совету, синьора Петаччи, смените своих информаторов. Что же касается упомянутого вами разговора Муссолини, только не с Вольфшанце», а с Берлином, то по моей просьбе он договорился с Кальтенбруннером о том, что мне будет предоставлено еще несколько суток для небольшой развлекательной поездки.

– На Корсику, – игриво повела бедрами итальянка. – Обожаю этот остров, ведь это родина Бонапарта.

– Правда, звонить должен был не сам дуче, а кто-то из адъютантов или секретарей.

– Якобы для того, чтобы оставить вас при ставке дуче. Но это так, для дезинформации противника. На самом же деле вас, как никогда раньше, тянет на Корсику, обер-диверсант рейха, туда, поближе… Впрочем, чувствую, что к серьезному разговору на эту тему вы пока что не готовы, – сжалилась над ним Кларета. – Поэтому вернёмся к дуче. Вы согласны со мной? – потянулась через стол Кларета, примирительно прикасаясь пальцами к его руке. Это был жест мольбы.

– В чём?

– В том, что у Италии должен быть один «герой нации». Только один. И этим героем навсегда должен остаться дуче Муссолини.

– А почему вас вдруг так заклинило на его героизме, Кларета? Что происходит?!

– Видите ли, сейчас, когда мы оказались вне стен Рима, приходится учитывать буквально всё, любое обстоятельство, на которое в былые времена, возможно, никто и не обратил бы внимания. Теперь же мы, по существу, являемся изгнанниками Рима. – Женщина вновь притронулась кончиками пальцев к руке штурмбаннфюрера, в которой он держал рюмку с коньяком, и грустно, с извиняющимся видом, улыбнулась.

– Но и в Риме кое-кто тоже чувствует себя изгнанником.

– Уже нет, – решительно и жестко возразила Кларета. —Ситуация изменилась. Теперь те, в Риме, чувствуют себя в седле, так что мы свое время упустили. Хотя поначалу, когда дуче только вернулся в Италию после побега из горнолыжного отеля «Кампо Императоре», при дворе короля царило полное смятение. Время настолько упущено, штурмбаннфюрер, что теперь уже мы вынуждены говорить самим себе правду.

Кларета поднялась, и Скорцени направился вслед за ней, чтобы проводить. Однако у двери, ведущей в гостиную, женщина так резко и неожиданно остановилась, что чуть было не уткнулась в грудь Отто.

– Только ради бога, не увлекайтесь, Скорцени! – страх, с которым она взмолилась об этом, не мог быть поддельным. – Вы же понимаете, что здесь это ни к чему не приведет, – почти шепотом доверилась она гостю. Здесь – ни к чему. Конечно, можно было бы рискнуть…

– Можно было бы?

– А что – нет? У наших офицеров это называется: «Походный вариант»… Когда они предаются ласкам с женщинами при любых возможных условиях. У вас это называется по-иному? – Не ожидая ответа, женщина вновь сдержанно улыбнулась и едва заметным движением провела пальцами по его руке.

– Походная любовь везде называется походной.

«Кажется, она у меня доиграется! – мелькнуло в возбужденном сознании Скорцени. – Это будет один из самых походных, прямо таки маршевых вариантов…».

– К тому же опасность исходит не только от Муссолини. Мне известно, какие чувства испытывает к вам княгиня Сардони.

Скорцени наткнулся на её слова, как на копье телохранителя, и замер. Кларета заметила это, реакция мужчины явно импонировала ей.

– Княгиня Сардони?

– Мария-Виктория, – с кокетливым ехидством подтвердила наложница несостоявшегося властелина мира. Но при этом игриво скосила глазки, давая понять, что с её стороны тайна сия разглашению не подлежит.

– А что, собственно, вам известно о княгине Сардони? – насторожился штурмбаннфюрер.

– Всё, – победно развела руками Кларета, с озорным триумфом взирая на поверженного диверсанта. – Абсолютно всё! Даже то, что княгиня, с которой вы сдружились еще во время операции по похищению Муссолини и с которой вместе готовили похищение папы римского, уже знает о вашем появлении здесь и очень надеется, что я сумею уговорить вас навестить виллу «Орнезия».

– Так это вы должны уговорить меня встретиться с княгиней Сардони?! – интрига, которая по всем канонам подобных встреч уже, казалось, давно исчерпала себя, теперь вдруг приобретала новый виток и совершенно иной сюжет.

– О том, каким несносным грубияном вы способны представать перед женщинами, княгиня мне уже поведала. Не пытайтесь выглядеть еще ужаснее.

– Она никогда не говорила, что дружна с вами. Хотя любая другая не удержалась бы, чтобы не похвастаться таким знакомством.

– Любая другая – да. Но не княгиня… – повертела головой Кларета. – Эта способна молчать.

– Уж не она ли исполняла роль связной между вами и заместителем министра внутренних дел?

– Наконец-то!

– О чем вы?

– Просто я давно ждала этого вопроса. Вы ведь спросили искренне?

– А как еще можно спрашивать о таком?

– Теперь я уверена, что это не княгиня Сардони выдала мою тайну.

– Какую еще тайну? – рассеянно спросил обер-диверсант рейха.

– Относительно информации, связанной с Муссолини.

– Не она, конечно. Да и виделись мы с ней давно. У меня появились более надёжные источники. Остальное вам известно.

– А вот мне она рассказала всё. Ну, почти всё, – тотчас же исправила свою оплошность Кларета. – Кое-что я, правда, узнала не по её воле.

– Что и заставило затем княгиню разоткровенничаться с вами. То есть вы сумели принудить её к этому.

– Вот видите, а вы ни с того ни с сего напали на меня: «Замените своих информаторов! Замените информаторов!». Оказывается, они тоже кое-чего стоят.

– Наше величие в непобедимости наших врагов. В непобедимости… побеждаемых нами врагов.

– Фюрер любит такие высказывания.

– Ничего подобного. «Наше величие – в непобедимости наших врагов!» – отныне это мой родовой девиз.

– Кто это приходил к вам, наш генерал? – возникла в проёме двери Альбина, как только провела гостя.

– Бывший сослуживец. Решил проведать.

– «Бывший сослуживец» из гестапо, решивший проведать, чтобы любезно вручить вам ампулу с ядом, – почти злорадно прокомментировала «Двухнедельная Генеральша».

– О чем это вы, фрау Крайдер?!

– Я была в коморке, что за стеной, с которой начинается чёрный ход. За этой хилой стенкой слышимость лучше, чем если бы я была рядом с вами, в комнате.

– Вот оно что, – вяло отреагировал Бургдорф, прекрасно понимая, что это уже не первый случай подслушивания. – Зря вы так рисковали. Представляете, что было бы, если бы гестаповец заподозрил вас в подслушивании? Если бы он изобличил вас?

– Он, естественно, негодовал бы, но вы-то за меня вступились бы, наш генерал Бургдорф.

– Вот оно, коварство женщины.

– Оказывается, вы уже дослужились до того, что к вам на дом доставляют ампулы с ядом, – не стала Альбина обсуждать с ним извечную легенду о непостижимом коварстве женщины.

– Ни о какой ампуле вы только что не слышали, фрау Крайдер, – смертельно побледнел адъютант фюрера. – А если случайно услышали, то сразу же забыли о ней.

– Не раньше, чем сумею убедиться, что она предназначена не для вас.

– Не для меня, естественно. А почему вы спрашиваете? Только что вы утверждали, что прекрасно слышали весь разговор.

– Преувеличивала. К тому же помешал налёт авиации, которой я всё ещё панически боюсь.

– Но теперь вы знаете, что смерть от яда меня не прельщает, – нервно заверил её Бургдорф. Еще несколько минут назад ему не хотелось выпускать из своих рук талию этой женщины, а теперь не мог дождаться, когда она исчезнет с глаз.

– Я действительно могу верить вам? – взволнованно, едва слышно, спросила Альбина.

– Кто заставляет вас верить или не верить? И вообще, причем здесь вы?

– Странный вопрос, наш генерал Бургдорф.

– Опасаетесь, что труп придётся выносить из вашего дома, со всеми неминуемыми хлопотами по поводу похорон? Успокойтесь, всё равно я раскусил бы эту ампулу вне вашей усадьбы.

– Я опасаюсь вовсе не этого, наш генерал, – вдова всё еще держалась довольно воинственно, и генерала это настораживало. – И не советую разговаривать со мной, как с деревенской домработницей. Кстати, в своём министерстве я ведаю секретной частью.

– Вот уж не смел бы предположить…

– Потому и ведаю, что не смеете даже предположить нечто подобное. И ещё должна предупредить: вы не знали о моей должности до сих пор, не должны знать и впредь.

Бургдорф конвульсивно глотнул воздух, словно только что вырвался из удавки, и, взяв ампулу, осторожно опустил её в нагрудный карман своего кителя.

«Малиново-жасминный привкус, видите ли! Вот, оказывается, каковым будет привкус почётной смерти героя Африки, народного маршала, а также кавалера Рыцарского креста и всех прочих высших наград рейха! Пусть попробует после этого не воспользоваться трудами специалистов из «Особой химической лаборатории Мюллера»! И ничего, что для облагораживания привкуса понадобилось испытывать примесь к цианистому калию на дегустаторе французских духов! Специалист может погибнуть, главное, чтобы зря не погиб его талант».

– Значит, вы не знаете в точности, кому предназначается эта ампула, наш генерал Бургдорф?

– Не смотрите на меня такими испуганными глазами, фрау Крайдер. Когда ампулу вручают тому, кто на неё обречён, его заставляют раскусить, так сказать, в присутствии вестника смерти…

– Скажите уж «палача».

– Не ожесточайтесь, Альбина. Не забывайте, что все мы находимся на войне. Присутствие же вестника смерти необходимо для того, чтобы он мог окончательно удостовериться и со спокойной совестью доложить командованию о выполнении задания.

– Так объяснил этот гестаповец? Очевидно, этот момент я тоже прослушала.

– Ему ничего и не нужно было объяснять. Такова традиция.

– Я не слышала о таковой, – простодушно призналась вдова «двухнедельного». – Кто же тогда удостоен такой чести?

– Для меня важно знать, что вам, Альбина, очень не хочется, чтобы ампула предназначалась для меня.

Крайдер широким мужским шагом прошлась по комнате. Остановившись у столика, налила себе в рюмку коньяку и, лишь сделав пару небольших глотков, стоя спиной к Вильгельму, произнесла:

– Вы не совсем верно поняли меня, генерал Бургдорф. Я пока ещё в точности не знаю, кому предназначается эта порция яда, но, если говорить честно, теперь уже предпочла бы, чтобы предназначалась именно вам.

Только теперь генерал оторвался от своего кресла и удивленно уставился в затылок Альбины. Вот этого услышать от «Двухнедельной Генеральши» он не ожидал.

– Что-то я не пойму вас, фрау Крайдер. До сих пор мне казалось, что вы так же небезразличны ко мне, как и я – к вам.

– Только поэтому предпочла бы, чтобы вы ушли из жизни армейским генералом, а не имперским палачом. Лучше уж самому достойно уйти от пули или яда, чем представать перед германским народом каким-то там «вестником смерти». Что вы так смотрите на меня, генерал Бургдорф? Не смейте называть это жестокостью.

– В мыслях ничего подобного не было, фрау Крайдер. Это уже не жестокость, это мудрость.

Они вышли из здания и ступили на аллею, ведущую к курсантской казарме Фридентальских диверсионных курсов, чуть в стороне от которой, за холмистой частью парка, начинался небольшой учебный полигон. Две шеренги могучих клёнов выстроились по обе стороны её, как молчаливые воины охраны. В зеркале небольшого озерца скупо отражалась синяя туча, очертаниями своими напоминавшая обрубленный с носа парусник, с рухнувшей на корму мачтой. А чуть дальше – учебные вышки охраны, учебные блиндажи, к которым следовало подкрадываться, чтобы затем, без единого выстрела, уничтожать всех их обитателей; учебный «железнодорожный переезд» и шлагбаум на «шоссейной дороге»…

Словом, весь тот набор реальной фронтовой жизни, который всем курсантам, уже имевшим за спиной годы горького окопного опыта, приходилось осваивать заново с помощью ножа, мины, удавки, а главное, звериного оскала сражающегося не на жизнь, а насмерть диверсанта.

На полигоне Скорцени и полковнику Курбатову представили только вчера сформированный отряд коммандос-славян, состоявший в основном из успевших зарекомендовать себя в зондеркомандах и карательных полицейских ротах: русских, украинцев, поляков и белорусов, а также из хорватов и сербов, в своё время сражавшихся в рядах четников и усташей. Кроме того, среди курсантов нетрудно было обнаружить проходивших здесь специальную подготовку словенцев, болгар, чехов, словаков, боснийцев, македонцев и черногорцев, причём для многих из них это уже была вторая, а то и третья диверсионная школа.

Курбатов молча обходил их строй, внимательно всматриваясь в лицо каждого из новоиспеченных «фридентальцев», словно пытался признать в них хотя бы одного из бойцов своей группы «Маньчжурских легионеров». Что толкнуло их всех на диверсионную тропу? И есть ли среди них хотя бы один диверсант не по воле случая, а по призванию?

– Кто из вас уже успел понять, что оказался в этой школе случайно? – не удержался он, завершив осмотр и встав рядом со Скорцени. – Есть среди вас такие? – повторил он свой вопрос по-немецки.

– В этом строю стоят воины, готовые сражаться за свою Родину, – ответил офицер из хорватского отделения. – Каждый – за свою Родину. Независимо от того, будут они подготовлены в этой школе или вообще нигде не подготовлены.

Услышав этот ответ, Скорцени едва заметно улыбнулся и приказал командиру роты оберштурмфюреру СС увести курсантов на полигон, чтобы начать тренировки.

– Хотя нужно учесть: эти люди решились на подготовку во Фридентале, уже понимая, что война вот-вот закончится, – как бы излил вслух свои сомнения полковник Курбатов.

– Поэтому-то зря вы и смотрели на них с такой сочувственной обречённостью, – ответил Скорцени, провожая взглядом уходящую роту. – Знаете, чем отличается этот славянский легион коммандос от всех остальных, проходивших здесь подготовку со дня открытия этих «Курсов особого назначения»?

– Интересно будет узнать.

– Это уже не те, надёрганные по лагерным баракам уголовники, которым одинаково нечего терять, что по ту, что по эту сторону фронта. Не те растерявшиеся, струсившие, поддавшиеся на агитацию вербовщиков – с одной-единственной мыслью: «Главное —вырваться из лагеря военнопленных или из концлагеря, а там видно будет!..».

– Уверены, что таковых здесь нет?

– Во всяком случае, крайне мало. И не они определяют характер легиона.

– Тогда кто они, эти люди?

– Только что вы видели перед собой будущую элиту славянских народов. Здесь все как один – из аристократических или, по крайней мере, интеллигентных семей. Это проверено. Кроме диверсионных азов они будут изучать светские манеры, умение вальсировать, со светской непринуждённостью вести беседу с иностранными дипломатами и женами отечественных министров.

Курбатов невольно оглянулся на отдаляющийся строй коммандос. Будущая славянская элита шла, не держа ни шага, ни строя, переговариваясь и даже не пытаясь сохранять аристократическую осанку.

– Вы правы, полковник, – прочёл его мысли Скорцени.– Пока что эти «коршуны Фриденталя» мало напоминают офицеров-аристократов. Но при желании инструкторов и самих курсантов всё это: и осанку, и умение сохранять строй, как и умение держать слово офицера, – можно привить, воспитать, возродить. Среди прочего каждый день они будут просматривать специальные фильмы, которые способны настраивать на восприятие воинской выправки у офицеров русской, имеется в виду царской и белогвардейской, армий, а также у офицеров прусской и других воинских школ, которые помогают усваивать и манеры лондонских аристократов, и жертвенность служения Родине и сюзерену, характерную для японских самураев.

– Сам с удовольствием просмотрю эти фильмы, поскольку во время диверсионного рейда по тылам красных, признаться, основательно одичал.

– Вам тоже будет предоставлена такая возможность. Кстати, здесь, в стенах Фриденталя, я запретил какую-либо пропаганду расовой и национальной исключительности.

– Несмотря на то, что все они по убеждениям своим – закоренелые националисты?!

Конец ознакомительного фрагмента.

Официальное название корпуса было именно таким: Германский африканский корпус. – Примеч. авт.

Название горнолыжного отеля на вершине горы Абруццо, в котором Муссолини содержался под стражей, и откуда в ходе операции «Дуб» Скорцени похитил его. – Примеч. авт.

«Фёлькишер беобахтер» («Народный обозреватель») – газета, орган Национал-социалистической рабочей партии Германии. Кстати, члены этой партии, и вообще немцы времен Гитлера, никогда «фашистами» себя, в отличие от сторонников дуче Муссолини, не называли, это название им приклеила советская пропаганда. Сами же они вполне справедливо считали себя национальными социалистами. – Примеч. авт.

Чин оберштурмбанфюрера, то есть подполковника войск СС, Скорцени присвоили только в октябре 1944 года, после того как он сумел похитить венгерского диктатора Хорти и в результате государственного переворота организовать приход к власти в Венгрии (15 октября 1944 года) фашистской партии «Скрещённые стрелы», возглавляемой Ференцем Салаши. Это повышение в чине Скорцени получил вместе с «Золотым рыцарским крестом». – Примеч. авт.

«Народным фельдмаршалом» Роммеля нарёк обер-пропагандист рейха – Геббельс; именно так его чаще всего называли в газетных публикациях и по радио. Он был единственным в рейхе, кто удостоился такого звания. – Примеч. авт.

Для полноты воспроизведения ситуации в этом романе использованы, в виде воспоминаний и реминисценций, некоторые эпизоды, связанные с рейдом «Африканского конвоя», которые были описаны в романе «Жребий вечности». – Примеч. авт.

Высший фюрер СС и полиции в Италии – именно таковой была официальная должность наместника фюрера в Италии обергруппенфюрера СС Карла Вольфа. – Примеч. авт.

Исторический факт. По некоторым сведениям, Кларета Петаччи действительно шпионила за своим любовником, донося заместителю министра внутренних дел Италии о каждом его намерении, каждом решении, каждом государственно-политическом шаге. Кстати, это предательство вовсе не мешало Кларете искренне любить Муссолини, который, судя по всему, так и ушёл из жизни, не узнав о её двурушничестве. – Примеч. авт.

Такое кодовое название получила операция по переброске африканских сокровищ Роммеля из Северной Африки в Европу в романе «Жребий вечности». – Примеч. авт.