«Одного понять не могу: почему эту крепость не превратили в основу мощного укрепрайона?! – в который раз поражался комбат, наблюдая за тем, как внутренний двор крепости поспешно оставляет какое-то тыловое подразделение. – Почему эту крепость и старую, сплошь каменную часть города не превратили в оборонный узел с непроходимыми плавнями на флангах и многокилометровым судоходным лиманом в тылу?!» – изумлялся он, по крепостной стене переходя от одного орудийного капонира к другому, от башни к башне.

Однако на все его душевные стенания капитан третьего ранга реагировал предельно сдержанным, лаконичным: «Ты прав, капитан, никакого разумного объяснения это безобразие не имеет», или «Ты прав, комбат: никакой логике – ни штабистской, ни общечеловеческой – все это стратегическое свинство не поддается. Тем более что оборону крепости вполне можно было бы усилить дивизионом бронекатеров».

Да, теперь все это в прошлом, и после драки кулаками не машут. Но именно эти воспоминания порождали в сознании комбата страстное желание возглавить еще один десант, на сей раз – днестровский.

– Почему это ты, комбат, решил, что я не стану возражать против твоего очередного бегства с батареи? – сурово и деловито возвращает его к реальности голос командира артдивизиона. – Сейчас ты здесь нужен, здесь, – буквально прорычал он. – Со всем твоим фронтовым опытом. И фантазии эти свои десантно-диверсионные брось.

– Вот теперь все проясняется, товарищ майор, – вяло реагирует комбат, прекрасно понимая, что не командиру дивизиона решать в данном случае его судьбу, а значит, и судьбу днестровского десанта.

– Кстати, передовые германские части ведут бои на подходе к Кременчугу, а это уже Днепр, так что ситуация критическая, а для нас с тобой – еще и подтрибунальная. Поэтому первое: через несколько минут твой радист примет шифрограмму, с которой ты как командир береговой батареи обязан внимательно ознакомиться, после чего – сразу же уничтожить. Второе. Приказом командующего военно-морской базой, который теперь одновременно является и начальником Одесского гарнизона, семьи всех военнослужащих приказано эвакуировать за Днепр. Исходя из этого, формируется флотская автоколонна, две машины которой к шести утра прибудут в район Григорьевки. На сборы и посадку – час. Брать только самое необходимое. Сухими пайками, одеялами и охраной семьи будут обеспечены. Маршрут следования и места расселения эвакуированных знает старший колонны. Твое дело – назначить ответственного за эвакуацию, который бы все организовал и за всем проследил.

– Считайте, что уже назначил, – старшину батареи мичмана Юраша. К слову, из его семьи отбывают мать, жена и двое детей.

– Возражений против кандидатуры не имеется. Остальное – в шифрограмме.

Комбат тут же вызвал мичмана на КП батареи, объяснил ситуацию и в приказном порядке назначил его ответственным за эвакуацию. Кроме того, он велел ординарцу срочно подбросить старшину на мотоцикле к Григорьевке, а самому Юрашу приказал его семейный велосипед, как и все прочие веломашины, которые имеются в отъезжающих семьях, реквизировать для нужд гарнизона. Поскольку казарма, командный пункт и корректировочные посты батареи расположены были вдали от «огневиков», любой транспорт представлял собой отныне неслыханную ценность.

Ну а в шифровке сообщалось, что командующим Черноморским флотом вице-адмиралом Октябрьским получен приказ Ставки Верховного главнокомандующего: «Одессу оборонять до последней возможности, привлекая Черноморский флот». Исходя из него, штабом флота создан отряд кораблей, предназначенный для участия в обороне Одессы и Очакова, во главе с флагманским крейсером «Коминтерн», куда вошли эсминцы «Шаумян» и «Незаможник», бригада торпедных катеров, дивизионы канонерских лодок и тральщиков, а также подразделения сторожевых и вспомогательных судов. При этом командование отрядом возложено было на контр-адмирала Вдовиченко.

Одобрив факт формирования этой эскадры, нарком ВМФ приказал ее кораблям «поддерживать сухопутные войска артиллерийским огнем до последнего снаряда», а остальные корабли и морскую авиацию штаб черноморцев должен был задействовать в боевых операциях, сообразуясь с обстоятельствами.

Во второй раз Гродов зачитал эту директиву в кают-компании, расположенной в подземном ярусе КП, в присутствии командиров всех подразделений.

– Еще недавно командование и проверяющие ворчали, что мы слабое внимание уделяем морским целям, для борьбы с которыми и предназначена наша береговая батарея. Кое-кого удивляло и даже раздражало то, что мы сосредоточиваемся на сухопутных целях и на подготовке полевых оборонительных сооружений, – сказал комбат, когда чтение было завершено. Он внимательно осмотрел присутствующих, однако они хранили молчание. – Теперь все убедились, что у румын действительно нет таких морских сил, которые способны были бы действовать на наших коммуникациях, а тем более – появляться на рейде Одессы, атаковать ее порт.

– Пока что нас не тревожит даже авиация, – с едва заметным огорчением заметил командир взвода зенитного прикрытия Черенков, в облике которого в самом деле улавливались черты потомка тимуридов, за которые он и прозван был «Монголом».

– Игнорирует, значит, враг твои зенитки, мичман, вот что я тебе скажу, – не упустил своего шанса батарейный балагур и «технический гений» лейтенант Дробин. – А почему игнорирует? Да потому, что на орудия наши тяжелые береговые как на гросс-трофеи рассчитывает, подлый.

– Отставить ненужные разговоры, – остепенил их обоих комбат. – Несколько ближайших учений мы проведем с учетом того, что очень скоро сражаться вынуждены будем в окружении. Поэтому каждое легкое орудие, каждую пулеметную «спарку» окопать, замаскировать, приготовить для него запасную позицию.

Едва он произнес это, как вошел писарь-посыльный Погребной и доложил о звонке из штаба дивизиона. Враг большими силами подступил к городу Березовке. Скорее всего, уже завтра он овладеет им и прорвется к поселку Антоново-Коденцово^[11].

– Но Березовка – это не просто какой-то там городишко. С захватом его железнодорожной станции сообщение Одессы с Николаевом, Херсоном и Крымом по «железке» будет прервано, – тут же прокомментировал это сообщение Гродов, отпустив посыльного и подойдя к настенной карте. – Точно так же, как оно уже прервано было на северном участке, в районе станции Раздельной. То есть со всей остальной страной уже завтра нас будет связывать только приморское шоссе. Вот это, пролегающее через устья нескольких лиманов и выходящее на единственный в этих краях мост через Южный Буг, у Николаева.

Никто не произнес это вслух, но все подумали о семьях, которые как раз по этой дороге должны будут отправиться завтра в эвакуацию. Вспомнив об этом, Гродов взглянул на часы. Ему легче, он без семьи, но остальным нужно быть сейчас с родными.

– Поскольку от огневого взвода до КП батареи почти полтора километра, а с позициями «сорокапяток» и зениток наш участок обороны растянется с севера на юг до двух километров, для круговой обороны будем готовить две позиции. Одна из них станет охватывать сектор тяжелых орудий, другая – с учетом возможного отступления по кромке берега или морем – в секторе КП и расположенного в двадцати пяти метрах от него, в специальном капонире, дальномерного поста. Ясно, что оба сектора будут охватывать позиции легкой и зенитной артиллерии, а связь между ними будет осуществляться по подземному ходу.

– Но ведь впереди нас по фронту будут располагаться пехотные части, – попытался напомнить ему Дробин.

– Можете не сомневаться, что пехотные цепи, которые станут прикрывать нас, окажутся до обидного жиденькими. И продержатся они на линии окружения не более двух-трех дней, затем начнут отходить, приближая линию фронта к нашим позициям.

– Откуда уверенность, что все будет выглядеть именно так?

– Психология отступающей армии. Всем кажется, что остановить врага можно только на большом водном рубеже, и все панически боятся окружения. Только поэтому все основные воинские силы постараются как можно скорее переправиться на левый берег Буга, дабы не оказаться в окружении.

– Если так, в общих чертах, то похоже на правду.

– Здесь же, вместе с нами, останутся только части Приморской армии, которой приказано защищать город. Только этой армии – и все. Если не считать кораблей прикрытия, естественно.

– Именно так и уведомили нас из штаба базы? – нервно поинтересовался Лиханов.

– Так подсказывает элементарная тактика ведения войны в подобных условиях. Нечто подобное я уже наблюдал в районе Измаила.

– Мы действительно должны полагаться на опыт командира, – заметил комиссар батареи Лукаш. – В конце концов он единственный из нас, кто уже знает, что такое на самом деле война.

– Спасибо за понимание, политрук. А теперь слушайте приказ: определение границ этих секторов и создание оборонных линий возлагаю на старшего лейтенанта Лиханова и командира взвода охраны младшего лейтенанта Кириллова. Но предметнее об этом поговорим завтра. Сейчас все свободны. Те, кто будет прощаться с семьями, обязаны явиться на батарею к восьми утра.

Решив, что все поспешили наверх, чтобы как можно быстрее добраться до поселка, Гродов подошел к стене, на которой висели: кусок рыбачьей сети, копия картины Айвазовского с изображением растерзанного бурей парусника и сувенирный штурвал. А на тумбочке замерла старая позеленевшая рында.

Из всех подземных помещений это было единственным, которому его, комбата, предшественники пытались придать некое подобие настоящего морского кубрика. Рядом находился его командирский отсек, одна каменная вырубка которого служила спальней, а другая – подземным командным пунктом, но только теперь он вспомнил, что, как и его предшественники, ровным счетом ничего не сделал, чтобы хоть как-то облагородить свое обиталище.

Впрочем, думать сейчас нужно было не об этом. Он в самом деле все осмысленнее увлекался идеей десанта в район Аккерманской крепости. Капитан вновь и вновь возвращался в своих воспоминаниях к тому, что запомнилось ему во время посещения этой древней твердыни. Он настолько был возмущен нежеланием или неспособностью военного командования превратить старинную цитадель в неприступный опорный пункт, что при виде того, как некая тыловая часть, квартировавшая в крепости, готовится к переброске на восточный берег лимана, настроен был хвататься за пистолет.

Комбата буквально потрясало, что ни командование этой части, ни другие бойцы об обороне мощной крепости даже не помышляли. Не меньше поражало и то, что, хотя Днестровский лиман представлял собой настоящее степное море, ни одного военного судна на нем не обнаруживалось. А ведь, в который раз обращался комбат к своему военному замыслу, благодаря этой крепости с ее подземельями и подземными ходами всю старую часть города, а то и значительную часть западного побережья действительно можно было превратить в мощный укрепрайон, усилив его бронекатерами и мониторами, то есть плавающими батареями Дунайской флотилии.

– Товарищ капитан, – ворвался в его мечтательные размышления голос политрука Лукаша как раз в момент, когда комбат вцепился взглядом в ту точку на карте, где располагался Аккерман. – Моя жена просит разрешения остаться в Григорьевке. У нее на руках трехлетняя дочь и четырехмесячный сын – куда с ними? Страшно подумать, как трудно ей будет в дороге и на новом месте.

Только теперь Гродов резко повернулся лицом к политруку и, поиграв желваками, сурово спросил.

– И вы склонны оставить ее, политрук?

– Лучше уж здесь, чем непонятно где…

– А сотням других жен, которые уезжают сейчас из города, будет легче? У них детей нет? Вы ведь не просто женщину с двумя детьми пытаетесь оставить в прифронтовом селе, политрук. Вы пытаетесь сдать сигуранце или гестапо жену и детей политрука, комиссара батареи. И это уже не пропагандистская демагогия, а жесточайшая реалия военной жизни. Да, обиженные советской властью и просто местные предатели способны растерзать родных политрука еще до того, как за них возьмутся агенты сигуранцы. Вы что, комиссар, неспособны понять этого?

Лукаш удивленно смотрел на Гродова, и на его лице постепенно вырисовывался страх, круто замешанный на отчаянии.

– Да я-то способен… – едва слышно пролепетал он, пораженный тем, как жестко отреагировал комбат на его слова. А ведь он рассчитывал хотя бы на сочувствие. – Но жена – ни в какую, просит оставить здесь.

– В военное время семьи военнослужащих обязаны подчиняться всем приказам командования, которые касаются их. Уж кому-кому, а жене политрука надо бы знать это. Вам все ясно, товарищ комиссар?

– Так точно, – вяло ответил политрук.

– Тогда кругом, и чтобы впредь я даже не догадывался о вашем намерении не подчиниться приказу командующего военно-морской базой или командира дивизиона. Не говоря уже о моем личном приказе, – буквально просверлил он взглядом Лукаша. – Кстати, в подобных случаях всегда советую помнить слова командира дивизиона: «Там, где люди военные, любое разгильдяйство – подтрибунально». Все! Выполнять! – И, не дожидаясь, пока политрук выйдет, вновь повернулся к карте.

Вглядываясь в географические очертания Днестровского лимана, этого степного моря, Гродов неожиданно вспомнил, как у подвернувшегося под руку начальника местного гарнизона, тоже готовившегося к «броску через Днестр», поинтересовался, почему крепость совершенно не подготовлена к обороне, почему там нет гарнизона и на базе крепости не создан узел обороны.

Только потому, что спутник Гродова, майор Ломов, представился как офицер контрразведки, а самого капитана он назвал своим коллегой, полковник снисходительно объяснил:

– А какой смысл создавать этот самый «узел»? Как только враг войдет в город, гарнизон крепости окажется окруженным и оторванным от остальных войск.

– Не окруженным, а блокированным с суши, – как можно тактичнее уточнил Гродов, не желая накалять отношения, – поскольку остается связь по лиману, которую можно осуществлять с помощью бронекатеров, имея их огневую и моральную поддержку, а также артиллерийскую поддержку с восточного берега.

У полковника явно не было ни времени, ни желания вступать с Гродовым в диспут, тем не менее он все с той же снисходительностью наставника объяснял этому, словно бы с луны свалившемуся капитану, что стратегически увязать на этом берегу бессмысленно. Куда проще и безболезненнее закрепиться на восточном берегу, имея перед собой водный рубеж шириной в три-четыре километра в ширину и до двадцати километров по фронту.

– Вот только закрепляться там, в голой, выжженной степи, будет негде, – с досадой в голосе возразил Дмитрий. – И лиман этот, при всей своей огромности, нас не спасет, поскольку форсировать его немцы с румынами не станут, а прорвут линию обороны где-нибудь севернее, чтобы затем нацелить свои дивизии на юг, стремясь блокировать оборону восточного берега лимана и как можно быстрее обойти Одессу. При этом предварительно вспашут всю приднестровскую степь снарядами и бомбами.

– Да не продержался бы здесь этот гарнизон и двух дней, – проворчал полковник. – Или вы считаете, что в тактическом отношении грамотнее всех прочих командиров?

– Вы о десанте моряков Дунайской флотилии на румынский берег в районе мыса Сату-Ноу что-либо слышали, товарищ полковник? – вдруг решительно вмешался Ломов.

– Слышал, конечно, – пожал комендант уже несуществующего гарнизона худыми, по-стариковски сутулыми плечами.

– Так вот, командовал этим десантом он, – артистично указал капитан третьего ранга раскрытой ладонью на стоявшего рядом комбата. – Именно он, капитан Гродов, он же – комендант «румынского плацдарма». И держался капитан со своим батальоном на плацдарме в течение почти четырех недель, пока не поступил приказ оставить его. Несмотря на все попытки румын сбросить морских пехотинцев со своей территории.

– К слову, ничего подобного мощным стенам вашей крепости там не было, – уточнил Дмитрий. – На болотистой равнине держались, на чужой земле силами всего двух батальонов – моих десантников и подоспевших к нам на помощь стрелков. А размеры добытого нами плацдарма вам, полагаю, были известны.

На удивление полковник воспринял натиск контрразведчиков довольно взвешенно. Выслушав доклад какого-то старшины о том, что тыловое хозяйство к эвакуации готово, комендант города с тоской осмотрел гарнизонный двор, посреди которого они стояли, метнул взгляд в ту сторону, где в просвете между зданиями виднелась одна из башен крепости… И, уже вслед заторопившимся морякам, бросил:

– Вообще-то, может, вы и правы, капитан. Да только подобные инициативы и решения порождаются не в кабинете коменданта города.

– Порой они порождаются прямо в окопах или на батареях, как у капитана Бонапарта при осаде Тулона^[12]. Другое дело, что в большинстве случаев мы не решаемся порождать их.

– Кстати, – победно добивал коменданта города Ломов, – идея «румынского десанта» на мыс Сату-Ноу действительно возникла в окопах. Уже на второй или третий день войны.

– Не знаю, возможно, ваши морские пехотинцы и в самом деле способны творить некие фронтовые чудеса, но вынужден огорчить – ни одного из тех, кому положено щеголять в тельняшках, под моим командованием нет. Увы, обделен. В крепости вы были, тыловиков наших видели, так что какие тут могут быть прожекты?

– Не беда. Если мне дадут в подчинение этих тыловиков, я там же в течение недели, причем прямо на территории крепости, превращу их в настоящих морских пехотинцев. Да таких, что даже в тельняшки переодеть их будет не стыдно.

Полковник недоверчиво взглянул вначале на Гродова, затем на капитана третьего ранга Ломова и решительно повел подбородком:

– Неужели вы согласились бы держать оборону в крепости с этими тыловиками?

– Согласился бы.

– И сумели бы поднатаскать их? Это ведь не моряки.

– Многие из тех, кто сражался со мной на мысе Сату-Ноу и числился морским пехотинцем, даже моря толком не видели, но старались, подтягивались до настоящих краснофлотцев. Во всяком случае, ни один из них тельняшки не осрамил, не зря нас называли «черными комиссарами».

– Значит, остался бы даже с этими тыловиками, с «бесхозниками», как их тут у нас именуют? – вновь задумчиво взглянул комендант гарнизона в просвет между зданиями, в котором просматривался голубовато-белесый клинышек речного лимана. И в глазах его мелькнул какой-то озорной огонек, словно полковник неожиданно поддался на его авантюру и действительно решился оставить своих «бесхозников» в крепости, в подчинении невесть откуда заявившегося безумца-капитана.

– Сколько их у вас там?

– Если по численности – чуть больше роты.

– Маловато. Несколько суток я мог бы продержаться и с этой ротой, но для настоящей обороны такого объекта нужен хотя бы полк.

– Вот с этого все и начинается, – проворчал комендант гарнизона.

– Но там действительно нужен полноценный стрелковый полк, – как бы оправдываясь, подтвердил комбат, словно этот полковник без полка в самом деле способен чем-либо реально помочь ему. – К тому же при наличии гаубичной батареи и батареи «сорокапяток», а также хоть какого-то зенитного прикрытия и прикрытия со стороны лимана – с огневой поддержкой корабельных орудий.

Огонек в глазах полковника тут же угас, однако на сей раз уже он взглянул на Гродова с таким укором, словно тот развеял его самые смелые, авантюрные планы.

– Теперь ты понимаешь, капитан, что не с тем полковником завел весь этот разговор о гарнизоне крепости, а тем более об обороне этой цитадели…

– Теперь понимаю, – попытался комбат вложить в свои слова какой-то особый смысл.