Цитаты из книги «Мысли»

Вот почему блаженны и тверды в убеждении те, кому Бог дал веру через сердечное чувство; но тем, кто ее не имеет, мы можем ее дать лишь через рассуждение, пока Бог не даст им ее через сердечное чувство, без чего вера остается делом всего лишь человеческим и бесполезным для спасения души.

Мы познаем истину не только разумом, но и сердцем. Именно сердцем мы познаем начальные понятия, и тщетно рассудок, к этому непричастный, пытается их оспорить. Пирронисты, которые только этим и заняты, стараются напрасно. Мы знаем, что живем не во сне. Как бы ни были мы бессильны доказать это с помощью рассуждений, такое бессилие означает лишь слабость нашего разума, но никак не зыбкость всех наших знаний, как они утверждают. Ибо знание первоначал – пространства, времени, движения, числа – столь же твердо, как любое из тех, что даются нам рассудком; на эти-то знания, добытые сердцем и инстинктом, и должен опираться разум и основывать на них все свои рассуждения. Мы сердцем знаем, что у пространства три измерения, что числа бесконечны, а уж потом разум нам доказывает, что нет двух таких квадратных чисел, из которых одно было бы вдвое больше другого. Начальные понятия познаются чувством, теоремы доказываются умозаключением; и в том, и в другом знании мы можем быть уверены, хотя достигаются они разными путями, – и если разум потребует у сердца доказательства начальных понятий, чтобы согласиться их разделить, это будет так же смешно и бесполезно, как если бы сердце требовало от разума прочувствовать все доказанные им теоремы, чтобы согласиться их принять.

Ведь мы можем быть уверены только в том, что видим совершенно ясно, и когда другой совершенно ясно видит противоположное, мы впадаем в замешательство и смущение. Тем более когда тысяча других людей смеются над нашим выбором: тогда надо предпочесть наше суждение множеству других. А это рискованно и трудно. Таких противоречий никогда не бывает, когда речь идет о хромоте. Человек так устроен, что если сказать ему: ты глупец, – он поверит. И если он сам себе это скажет, то заставит себя поверить: ибо человек ведет с самим собой внутреннюю беседу, и важно верно ее направлять. Corrumpunt bonos mores colloquia prava[31]. Нужно хранить молчание, насколько возможно, и разговаривать лишь с Богом, который и есть истина; тогда сумеешь самому себе ее внушить.

Похоть и сила – вот источники всех наших действий. Похоти повинуются по своей воле, силе – против воли.

Степени понимания. Простонародье почитает людей знатных, полумудрецы их презирают, говоря, что высокое происхождение дарится не личными достоинствами, а случаем. Мудрецы их почитают, но не из тех же соображений, что народ, а из более тонких. Святоши, у которых больше рвения, чем ума, их презирают, несмотря на уважение, которое им оказывают мудрецы, потому что они судят согласно новому знанию, дарованному им благочестием, но истинные христиане их почитают согласно иному, высшему знанию. Итак, мнения колеблются от «за» до «против» сообразно степени знания.

Простые люди судят о вещах верно, потому что они пребывают в естественном неведении, как и подобает человеку. У знания две крайности, и крайности эти сходятся: одна – полное естественное неведение, с которым человек рождается на свет; другая крайность – та точка, на которой великие умы, объявшие все доступное людям знание, обнаруживают, что они не знают ничего, и возвращаются к тому самому невежеству, откуда начали свой путь; но это невежество умное, сознающее себя. А те между этими двумя крайностями, кто утратили неведение естественное и не обрели другого, тешатся крохами поверхностного знания и строят из себя умников. Они-то и сбивают людей с толку и ложно судят обо всем. Простые люди и мудрецы поддерживают течение жизни; а эти его презирают, и им платят тем же. Они судят ложно обо всех вещах, а остальные судят верно.

Если бы участь наша была действительно счастливой, нам не нужно было бы отвлекаться от мыслей о ней.

Когда я думаю о кратком сроке своей жизни, поглощаемом вечностью до и после нее – memoria hospitis unius diei praetereuntis[24], – о крошечном пространстве, которое я занимаю, и даже о том, которое вижу перед собой, затерянном в бесконечной протяженности пространств, мне неведомых и не ведающих обо мне, я чувствую страх и удивление, отчего я здесь, а не там; ведь нет причины, почему бы мне оказаться скорее здесь, чем там, почему скорее сейчас, чем тогда. Кто меня сюда поместил? Чьей волей и властью назначено мне это место и это время?

Мог ли подумать человек, заручившийся благосклонностью английского короля, польского короля и шведской королевы, что у него не найдется приюта и убежища на этой земле?

Справедливость так же зависит от моды, как и красота.