– Наш царь не суров, но справедлив. Ну… За все времена истерии земли Ханаанской не было такого умного правителя. Ты лучше учти, что он сделал. Порядок – раз. Вывел учение, по которому все ясно и просто, – два. Ну и многое… Но дело, сын, не в тебе, не в твоем мировоззрении и не во мне… это я о моих годах. Дело в том, что ты уже взрослый. Иди и приведи сюда невесту, иначе…

Мужчина задумался.

– Иначе возьмет ее у тебя кто-нибудь из дикарей.

Исаак задумался.

– Хорошо, отец, я сделаю, как ты велел.

– Да не я, сын мой. Тело твое уже вскормлено, пора и тебе семьей обзаводиться. Мы с Иозорой тебе поможем, если что.

И под вечер этого дня они собрали подарки невесте, и к утру Сизиф с Иозорой отправили своего сына за молодой.

А в это время, вкушая о встрече с прелестной Маруанной, судьбе на встречу готовил своего коня, Лоскутика бесстрастный юноша по имени Хесен.

***

Исаак долго ходил по низине холма, но, поднявшись к хижине, он был уверен, что филистимлянин разгрузил его тюки, испугался повелительного взгляда и телосложения израильского подданного и сбежал.

И когда в хижине повстречались названый жених и гость другого сословия и быта, все бы произошло более непредсказуемо, если бы не проснулся хозяин дома Форсиат. Маруанна вглядывалась в Исаака, сразу все поняла и в то же время приняла решение. Она выбежала из хижины по направлению к морю. Вскоре, не нарушая спокойствия, оба юноши молча вышли из хижины. Хесен в первую очередь направился к своему коню, оседлав Лоскутика, потеряв из виду возлюбленную, направил его в сторону своей родины.

На том первая история Хесена на земле израильской закончилась. Вернувшись в Ашдод, город своего племени, Хесен еще долгое время думал о том времени, когда они были вместе с Маруанной, но в то день он не испугался незадачливого юного израильтянина, скорей у него появилось ощущение, что он вторгся в чужую семью, сблизившись с посторонней женой.

Прошло два года. За эти годы в Филистии многое изменилось. Сменился новый лидер, который еще больше возненавидел царство Соломона. В основном судившего его по новостям. О его наказаниях, пытавшихся силой захватить и установить свои порядки, людях, проводивших мятежи, которые случались даже в некоторых частях Иудеи под покровительством самого израильского царства. Потому как спор с ним карался захватом его филистимской деревни, где царь Израиля мог приравнять его земли к своему царству.

Хесен решился на побег из этого печального положения, который создался как-то сам.

И однажды филистимлянин Хесен из племени аквиина города Ашдод по его отцу, которого звали Бебедат, оказался на равнине государства израильского в израильском колене Дан, граничившего меж другими поселениями Ханаанской земли, не являющиеся подданством Израиля.

По всей окраине Средиземноморья колонизаций стоял период похолоданий. Но часть народа Филистии уже готовилась к празднику, когда божество Дагон посылает им множество рыбы и животных, за это они, собственно, конечно, приносили ему жертву. И в этот раз поселяне, довольные своими проведенными холодными днями в прошлые дни прохлад в сытости, готовили легкую жертву из числа крупного рогатого скота, самого добротного буйвола. А иногда в такие периоды для наибольшего благоденствия отдавался бурый медведь, чья шкура очень ценилась среди знати.

Хесен имел к Луирике, так и несостоявшейся его жене, не особо привязаные чувства. Ему был неподдатлив путь оседлой жизни. Его увлекал поиск, имевший всякий вид учения любого мастерства, или желание просто исследовать мир. Все больше его воодушевляло внимание по отыскиванию ответов на иудейской земле. В частности, удивительные легенды о самом царе Израиля подталкивали его вглубь этой цивилизации.

И вот со временем удачно поселился в одной из хижин в народе израильском, который, как заметил Хесен, имел другие мировоззрения, в отличие от областей, в которых ему удалось побывать, проехав верхом от родины до границ Израиля более суток.

Пробродив в Дане, устав за день, вернувшись обратно к позднему вечеру, филистимлянин расположился на кровати в снятой им комнате, состоявшей из деревянных настилов и сухой соломы. Всматриваясь в маленькое окно, он размышлял. Возле оконца и входной двери на полу стояла лампа, из которой выходил кусок фитилька, объятый огоньком, вполне освещая комнату путешественника и стены, выложенные из известняка.

Несмотря на холод на улице, в комнате было тепло и уютно. Общая печь, растапливаемая в комнате хозяина, обогревала три комнаты. А также верхнюю отдельную комнату, что была над самой комнатой хозяина и являлась скорее прикрытой верандой, над Хесеном крыша использовалась как открытая терраса.

Внезапно в дверь постучали. Это был хозяин дома Равен. Возраст мужчины был около сорока трех лет. Всю семью здесь он представлял один. Его жена и дети его жили в Кадеше, городе, расположенном вдали, за пустошью Идумеи на юге, где проходит граница между Израильским царством и восточными кочевыми племенами, от которых было мало бед. В далеком прошлом это были разделенные воинствующие друг с другом племена до завоевания ими Иевусеями.

Равен был низкого роста, поэтому склоняться в проходе ему практически не приходилось.

– Могу ли я зайти, странник мой? – спросил хозяин принявшей его обители, прежде чем переступить порог.

– Да, Равен, конечно. Входите.

Равен, выхаркавшись, все же неуверенно вошел внутрь, прикрыв за собой дверь. Для закрытия ставень металлических петель не было, они появились позже, когда царство распалось на независимые колена. Это в будущем районы Израиля, где принадлежность израильтян к одному или другому клану ведущих названия от имен сыновей Израиля по понятию философского взгляда религии ставшие еще ранее олицетворением в разной ее символике . Но сейчас на дверях были кожаные ремни по бокам, которые были тверды как дерево. В поселениях Хесена такого новшества не было, дверь хижин в его народе отнималась и прикладывалась как заслонка.

Хесен приподнялся. Он имел большое уважение к жителям Израиля, несмотря на различные сплетни своего племени о том, что здесь живут пустосвяты, фарисеи и упрямцы.

В самом деле, после мотания пророка Моисея по пустыне с еврейским народом, бежавшего от преследования их фараоном, хозяином Нила, тростниковых земель, как гласила легенда. Позже при царях израильских этот народ, собственно, который и составил большую часть жителей Ханаана, был более лоялен к другим народам из небольшого их числа людей, соседствующих с ними. Ведь все же всеобщее еврейское мировоззрение мало кому подходили к вновь прибывшим переселенцам на их земли.

Под заросшим лицом хозяина хижины кожа была словно воск.

– Я, конечно, не смею, – продолжал Равен, – но если вам, молодой человек, нужно проживать долгое время у меня, прошу внести залог.

Хесен присел на кровати, но спина его была выпрямлена, он ожидал этого вопроса.

– Так. Да… – сказал Хесен, почесав затылок.

Хозяин вновь закряхтел и сильно закашлял.

– Аллергия страшно замучила, кхе-кхе… – произнес Равен.

После нескольких попыток откашляться на него невозможно было смотреть, он будто был измучен какой-то болезнью, но точно это была не аллергия.

– Папаша, вам бы к лекарю направиться, – подсказал Хесен.

На что хозяин уставился на него, словно завидел степного белого волка.

– Никто не должен… кхе-кхе… указывать мне, что мне делать! Оплата вперед!

Он словно захлебывался кашлем. Хесену стало жаль его, он достал из мешочка несколько монет и протянул ему. Тот, немного успокоившись, принял оплату, тут же перестав кашлять, но его томный вид нисколько не изменился. Он вышел.

Хесен прилег на тахте, как вдруг вновь подскочил.

– Равен?! – решил он окликнуть хозяина съемной комнаты, когда дверь закрылась.

Выскочив на улицу, Хесен хотел выискать его во дворе, но под тусклым светом луны никого уже не было. Недолго думая, удивившись скорости исчезновения хозяина – от его двери до двери Равена было несколько шагов, но и тех было мало, чтобы потерять его из виду. Хесен направился к другой части хижины. Приоткрыв соседнюю дверь, юноша обнаружил три светильника, озарявшие комнату словно днем.

Раскрыв полностью дверь, он заметил хозяина ночлежки, стоявшего спиной к нему посреди комнаты.

– Хозяин, – шепотом произнес Хесен.

И только после того, как он назвал его по имени, тот отреагировал, медленно повернув голову.

– Что тебе, сумасброд филистимский? – спросил Равен.

Хесена удивили знания о нем иудея, но он не подал вида, он даже забыл, зачем он появился в этой части дома.

– Так это… спросить хотел, уважаемый Равен, – пришел в себя Хесен.

– Ну, говори, филистимлянин.

Равен, развернувшись в сторону гостя, сделал несколько шагов. В руках его были деньги Хесена, которые он тут же положил в карман халата.

– Ну, во-первых, – начал, сбираясь с мыслями, Хесен, – откуда у вас такая уверенность в том, что я, – Хесен мотнул головой, – с того края земли?

Равен молчал.

– Ну а второе… – Молчание Равена настораживало Хесена.

Юноша считал, когда человек при общении с ним стоит с напряженным взглядом, сам поневоле начинаешь задумываться, а не спешу ли я с вопросами к нему, а вдруг они станут опасны для самого задававшего их.

– Хотел бы спросить…

– Знаю я, что ты Хесен из Ашдода и что надо тебе. – Равен внезапно изменился в лице, словно подобрев.

Сквозь его бороду и усы угадывалась улыбка, и в это время Хесену показалось, что иудей был намного старше своих лет. Равен отвернулся от него.

– Деньги тебя интересуют, но как бы заработать их более… – Он бросил кроткий взгляд на гостя и продолжил свои дела.

Он находился у камина. На верхнем карнизе топки, что была из того же материала, как и печь хижины, – из глины и специальной крепкой смеси, были расположены две гончарные чашечки, он достал монеты из кармана и положил в одну из них.

– Ты думаешь, я буду пускать всех, кто захочет поселиться в этих окрестностях? – загадочно спросил Равен. – Нет.

Хозяин развернулся.

– Мне известно твое будущее. Гассан.

Когда он назвал его другим именем, то удивил филистимлянина.

– Вы ошиблись, уважаемый Равен, меня зовут…

– Хесен?! – заросшая лицевая часть Равена скрывала хитрую улыбку, но взгляд хозяина был добрым. – Пусть будет сейчас так.

Удивительно, но недуга во время их общения у Равена словно и не было. Хесен даже забыл, что тот ни слова не мог произнести, не откашлявшись.

– И тебе надо идти, Хесен, отдохнуть. Завтра с утра, как проснешься, можешь прогуляться по улицам. К вечеру у меня будет похлебка для тебя, если проголодаешься. Завтра и поговорим.

Хесен пожал плечами и вышел.

На дворе стоял легкий прохладный вечер. Близилась ночь. Но луна, уже воцаряясь, пробивала на затянутом облачными сгустками небе свой свет. По окраине стали меньше, но отчетливо слышаться голоса горожан. Где-то скрипнула телега. «Туда идти не стоит, – подумал Хесен, – там повозная дорога». По дороге могли катить телегу, и мешать ее проезду лучше не надо. Порывшись в туеске, он нашел пару медных монет. На одной стороне было изображение орла с раскрытыми в стороны крыльями, будто его вспугнули, на другой – изображение человека. Тут же с левой и правой сторон была выгравирована аббревиатура букв «царь иудейский».

На них можно было приобрести мешок овса, три кувшина молока или десять свежих хлебцев. Но Хесена это интересовало сейчас мало, чтобы быстрее заснуть, хотелось найти заведение, где было бы неплохо перекусить и взять напиток, от которого чуть захмелеет голова.

Однако все же он перепутал дороги.

– Эй, посторонись! – крикнули из темноты, и тут же появился хозяин голоса, это был человек, толкавший повозку.

– Ты что улиц не знаешь?! Здесь же дорога для повозок! – добавил человек, когда они с Хесеном поравнялись. Пришлось юному путешественнику изменить свой маршрут.

Мысль о том, что этот человек мог бы посоветовать ему, где найти искомое место, Хесену пришла, когда тот удалился и останавливать его уже было поздно. «Хм, может, этот дядя и прав», – подумал он о водителе повозки, и филистимлянин решил направиться обратно в свою лачугу. Неразумно промышлять в темноте в малознакомом городе, пусть уже двое дней проведенных в нем, где нет уверенности, что за эту прогулку он найдет что-то интересное и полезное. Вернувшись в дом, он улегся, решил подготовить все вопросы, какие он мог задать странному хозяину дома завтра. Чувствуя радость от того, что будущий ужин ему обоспечен хозяином. Но на похлебку на следующий день он не попал.