Но разве не намного приятней идти себе не спеша и со стороны смотреть, как двое старших детей, взбежав по склону, пятясь, сбегают обратно, чтобы гонку выиграл малыш?
Неужели всякое счастье стремится быть вечным? Как и всякое наслаждение? Нет, думал он, счастье требует постоянства. Оно хочет продолжиться в будущем, переходя в него из прошлого.
Отчего мы такие… Даже не знаю, как это назвать. Ты понимаешь, о чем я? Мы стали другими.
– Другими в хорошем или в плохом смысле?
Она сняла свою ладонь с его руки, откинулась на спинку и внимательно на него посмотрела:
– Даже этого я не знаю. Мы что-то утратили и что-то приобрели. Так ведь?
– Утратили невинность и приобрели трезвость?
– Что, если трезвый взгляд – это хорошо, но в то же время он убивает любовь? Если нельзя без простодушной веры друг в друга?
Кажется, существует такое юридическое правило, что если ты, будучи признан виновным в преступлении, которого не совершал, потом его действительно совершишь, то тебя уже нельзя осудить за него?
Не сыт ли он ее душевными переживаниями? Как ни хорошо с ней спать, разве обязательно надо, чтобы это было так перенасыщено чувствами и значительностью? Может быть, с другой все было бы легче, проще, веселее, телеснее?
Да, если разобраться: рассказывая Сьюзен о себе, он умолчал о многих сторонах своей жизни, которым в их совместной жизни не нашлось бы места. Все последние дни он гнал от себя