– Я должна кое в чем вам признаться. До вас я знала весь этот протокол только в теории, изучать изучала, но никогда не пробовала применить. Поэтому вы – самый настоящий первопроходец. Я думала, что броситься в воду – верный способ поплыть, но теперь убеждаюсь, что с такими опытами можно и утонуть. Бывает – как сегодня, с женщиной, – что ничего не получается, сами видели.

– Вы отправляете людей к их зарытым воспоминаниям, не имея представления, что они там раскопают. Воспользуюсь вашим сравнением: вы – как инструктор подводного плавания, впервые отправляющий новичков под воду.

– Потому я и согласилась вас «отремонтировать». Я не отдавала себе отчета, что при исследовании самых глубоких слоев можно наткнуться на чудовище из преисподней. Пожалуй, я поменяю название своего представления. Хватит слова «гипноз», обойдусь без «погружения в прежние жизни». В этом погружении всё во власти случая и, судя по вашему опыту, чревато травмами. Я не смогу обеспечить послепродажное обслуживание всем тем, кто случайно угодит в свое ужасное прошлое.

– Каким же будет новое название?

– «Гипноз и иллюзионизм». Ну и магический суперфокус, я научилась ему от отца, называется «Помимо меня». Он успешно заменит регрессию. Этим волшебством я, по крайней мере, отлично управляю.

Рене все это одобряет, и она продолжает:

– Я очень вам признательна, Рене. Благодаря вам я поняла, что исследование своих прошлых жизней – деликатное и порой опасное занятие. Причина проста: в жизни наших предков чаще было мало приятного. А вот вам повезло: вы попали к предку, достигшему истинного спокойствия.

Он согласно кивает.

– Ну как, теперь довольны?

– Теперь – да.

– Уверена, сегодня вечером вы уснете как дитя. Теперь вы понимаете, как происходит погружение в вашу память, и можете спуститься туда самостоятельно и продолжить общение с Гебом.

Гипнотизерша надевает куртку и гасит прожектор. Рене уже ее не задерживает. Она дает ему свою визитную карточку.

Он читает:

Опал Этчегоен

Психолог-гипнотизер

06 хх хх хх хх

7, улица Орфевр

75001 Париж

Она смотрит на него:

– Буду рада, если вы мне позвоните, мсье Толедано.

– Чтобы отчитаться, сумел ли я уснуть?

– Чтобы рассказать, где и когда жил этот Геб. Простое любопытство. Хотя нет, не только: мне будет приятно знать это в точности. Не возражаете?

19.

Он идет по набережной Сены.

Вот здесь я его убил.

Он тяжело вздыхает.

Этот скинхед, с которым меня свела судьба, – кем он был раньше? И кем он будет потом?

Он смотрит на воду, на всплывшую дохлую крысу: течение несет ее наискось.

Хватит жалеть о своей судьбе. Теперь я знаю, что память не лежит в одном месте. Мест много. Открыв другие залежи своей памяти, я превратился в человека, способного на убийство.

Он возвращается домой и ложится, надеясь, что в этот раз уснет.

Он вспоминает Геба – такого спокойного, флегматичного, отрешенного. Даже то, что он просто его видел, говорил с ним, обменивался взглядами на мир, раскрыло перед ним новые перспективы. Благодаря этой простой встрече он почувствовал, что… в жизни ничего не страшно.

Пока ты жив, любые сложности – всего лишь рябь на потоке жизни. Без них было бы скучно.

Эта встреча, такая короткая, преобразила Рене. Она оказала на него влияние, диаметрально противоположное влиянию двери номер 109, впустившей его в Ипполита Пелисье. Выходит, знание прошлых жизней порой приносит вред, а порой оказывается благословением.

Так мало времени вместе, а какой букет чувств! С Ипполитом у меня было чувство тяжести, с Гебом – легкости.

Рене Толедано натягивает простыню на подбородок и засыпает, вспоминая мельчайший белый песок пляжа в тени кокосовых пальм, веселых дельфинов в океане и воздух, пропитанный ароматом экзотических цветов.

20.

«Мнемозина». Неизбежность линьки

Все постоянно изменяется. Наша плоть, наше сознание.

В Древней Греции символом реки забвения Леты был змей, сбрасывающий кожу у всех на виду. Чтобы появилась новая кожа, надо сбросить старую.

Во время линьки змея слепа. После линьки ей надо избавиться от старой, мешающей ей двигаться кожи.

Точно так же, пока мы спим, происходит сортировка. Наши воспоминания о минувшем делятся на две части: на те, которые надо забыть, и те, которые надо запомнить. Парадоксальным образом забвение – избавление от старой кожи – необходимо для нормальной работы мозга: если бы нужно было помнить все случившееся за день, то мозг быстро захламился бы и переполнился. Он уставал бы переваривать такую массу информации, и мы не могли бы ни размышлять, ни накапливать новые воспоминания.

Что до снов, то их назначение – собирать ошибочно отброшенные крупицы воспоминаний, которые считает нужным сохранить подсознание.

21.

Веко медленно приподнимается, как занавес над сценой. Настенные часы показывают 7:30. Сон вернулся. Он спал. Можно потянуться.

Он чувствует себя гораздо лучше. Он идет в ванную и пьет, сложив ладони ковшиком. Глядясь в зеркало, он вспоминает мать.

Мама прививала мне чувство вины.

«Напрасно ты…» «Ты ошибся». «Уверена, у тебя ничего не выйдет».

И ее знаменитое: «Повинную голову меч не сечет».

Он помнит, как она незаметно учила его чувствовать себя всегда и во всем виноватым. Доходило до того, что он часто задумывался, не он ли – причина любого неустройства на свете.

Мать говорила ему: «Довольно одной капли уксуса в молоке, чтобы оно свернулось. Это эффект бабочки: мелкая глупость влечет лавину непоправимых бед. И ты, как назло, совершаешь эту мелкую глупость».

Моя мать совершенно меня не уважала, но сам я должен себя уважать. Мне надо быть снисходительнее к себе.

Хватит с меня упреков и нравоучений, пора утешить обиженного ребенка у себя внутри.

Сначала исцеление, потом самоедство – если понадобится.

Геб показал мне, как жить по-другому, пора прекратить самобичевание, хватит себя упрекать, причинять себе боль, кормить укоризненного призрака матери у себя на плече.

Ну, убил скинхеда, что сделано, то сделано, что толку думать только об этом, сделанного не вернуть.

Он одевается, включает интернет и пишет в поисковике: «В Сене выловили труп». Ничего. А если «утонувший скинхед»? Никаких упоминаний убийства.

Он облегченно переводит дух.

Может, утонул, может, съеден рыбами, разрублен винтами баржи… Может, я выкручусь, может, обойдется без расследования?

За завтраком он вспоминает свою привычную последовательность утренних дел, бывших до его встречи с Опал машинальными. Спохватившись, что не побрился, он возвращается в ванную.

Следи за выражением лица.

Он видит в зеркале череду физиономий: Ипполита Пелисье, Леонтины де Виламбрез, Зенона, Геба.

Это все я. Я – плод выбора 111 человек, сказавших себе, видимо, что в следующей жизни они не хотят сталкиваться с теми же трудностями.

Он едет в лицей. Стоя в пробке, он размышляет.

Душа становится водителем, меняющим машины. Дух меняет тела и жизни.

После тяжкой жизни галерника душа, наверное, возжелала удобств. После жизни Леонтины, не имевшей искренней любви в семейном кругу, она, по всей видимости, захотела отдохнуть от семьи. После жизни простого солдата Первой мировой, не принадлежавшего себе, у нее возникло желание стать главой семьи.

Он машинально включает радио. Ведущий сообщает: «Водитель врезался на грузовике в толпу у супермаркета, раненых по меньшей мере двадцать. Несмотря на то что водитель выкрикивал религиозные лозунги, версия теракта уже исключена. Полиция склоняется к версии действий одиночки, страдавшего психическим расстройством».

«Конституционный Совет заблокировал законопроект, позволявший детям, от которых отказались родители, узнавать, кто произвел их на свет. По некоторым данным, больше 30 % законных отцов не являются биологическими, и члены Конституционного Совета опасаются, как бы эта информация не создала неразрешимые проблемы».

«Скончался последний выживший узник концлагерей, проживавший в Лондоне. Сообщение об этом поступило одновременно с появлением слухов, что в Англии принято решение не упоминать больше о концлагерях в школьных программах по истории во избежание конфликтов между некоторыми родителями. Напомним, что ревизионистские теории вошли в моду в ряде стран Магриба и Ближнего Востока, где отрицание геноцида официально преподается в школах. Французский министр образования, со своей стороны, отметил, что выступает за продолжение преподавания Холокоста, невзирая на усиливающееся давление ряда родителей учеников».

«Новости по делу Фионы. Напомним, Сесиль Буржон, ее мать, потребовала в мае подвергнуть ее сеансу гипноза, чтобы она вспомнила, где зарыла труп своей дочери (убитой ею при сообщничестве сожителя, Беркана Маклуфа). Следом за Бельгией Франция признала законную силу полученных под гипнозом показаний в рамках уголовного расследования».

«Погода: сохранится ясная, теплая погода, кое-где возможна сильная жара».

Оставив машину на стоянке, Рене Толедано идет в лицейский двор, где приветствует статую идола молодежи.

Из двери своего кабинета ему одобряюще машет директор лицея.

Прежде чем предстать перед учениками, он посещает туалет. Для очистки совести он проверяет на смартфоне, не появилось ли сообщений об утопленнике в Сене.

В его жилах застывает кровь.

«Из Сены достали мертвое тело. Утонувший опознан как Гельмут Кранц, бездомный, живший главным образом на правом берегу Сены. Свидетелей, а также любого, обладающего информацией, просят обратиться в полицию».

Это должно было произойти. Его нашли, скоро найдут и меня.

Он опять борется с побуждением сдаться полиции. И опять одумывается, причем быстрее, чем в прошлый раз.

Встреча с Гебом начинает приносить плоды. Я меньше тревожусь. Спасибо его мантре: «Ничего, не беда. Покуда жив, все хорошо».

Это оказывает на Рене отрезвляющее действие.

Найдет его полиция или не найдет, тревожиться нет смысла, это ничего не изменит.

Он спускает воду. Он готов начать день, как бы ни пошли дела.

Он выходит на арену, смотрит на всех учеников по очереди.

А они кем были до рождения? Может, тоже воевали и хладнокровно убивали. Может, тоже бывали в прежних жизнях чудовищами во плоти.

Он делает глубокий вдох и начинает урок, следуя своему замыслу. На экране написано: «Ложь официальной истории и скрытая правда».

– Раз вы требуете конкретных примеров, то вот – Карфаген.

На экране появляется картина боя античных галер.

– Пунические войны были войнами народа-освободителя с народом-поработителем. В 218 году до нашей эры карфагенский полководец Ганнибал Барка отправил армию в Испанию, а оттуда в Галлию. Эта армия несла народам свободу, побуждала их учреждать системы демократического управления. Во Вторую Пуническую войну он перевалил со своими слонами через Альпы и, будучи тонким стратегом, разгромил римскую армию на севере Италии, в частности в знаменитой битве при Каннах. Потом он освободил от римского ига народы Северной Италии, которые встретил на пути. Осадив Рим, он щадил врагов, вместо того чтобы убивать, веря в то, что насилие не выход, и надеясь, что римляне поймут, что другие народы надо уважать, а не угнетать.

Один ученик поднимает руку:

– Почему, мсье, другие учителя говорят по-другому?

– Виноват Жюль Мишле, историк XIX века, возведший небылицы в ранг непогрешимых истин. Он пел хвалу римлянам, народу-захватчику, чьи историки выжили, в отличие от убитых карфагенских.

– А наши предки галлы? – робко интересуется другой ученик.

– Подлинная история наших предков галлов неизвестна, потому что у них не было своих историков, только друиды и барды. У кельтов преобладали устные предания. Чтобы составить суждение о вторжении римлян в Галлию, мы вынуждены довольствоваться одной «Галльской войной», книгой Цезаря – его пропагандистским оружием в борьбе против соперника Помпея и за власть над Римом. Повествование Цезаря о своем вторжении стало любимым, популярнейшим сериалом для сотен тысяч римлян. Цезарь понял, что людям скучно и что ничего не пленяет их так, как истории, где римлянин завоевывает земли народов, объявленных варварскими. Реалистичность отходила на задний план, уступая захватывающему содержанию. Возможно, никакого Верцингеторикса не было, его изобрел Цезарь, придумавший противника себе под стать.

– Примерно как греки с минотавром? – спрашивает ученик из переднего ряда.

– В точности так же. Изобретение несуществующих врагов позволяет оправдать худшие злодеяния.

Один из учеников в затруднении. Рене предлагает ему высказать сомнения.

– Почему Мишле стал единственным официальным авторитетом по событиям прошлого, мсье?

– Потому что он фантазировал страстно, воодушевленно, увлеченно и сумел вызвать эмоциональный отклик. Он умел изображать и драмы, и счастливые развязки, в отличие от других историков, только и делавших, что перечислявших факты, имена и даты. Жаль, что он поставил свой талант на службу не истине, а чрезвычайно субъективному ее толкованию.

Рене старается высечь в граните запоминающуюся формулу.

– Из народов, имеющих и письменность и историков, в коллективной памяти останется тот, чей историк сумеет поведать об истории трогательнее всего.

Он переходит к следующим слайдам.

– Итак, нашу память о Древнем Риме сконструировали Тит Ливий, Светоний, Тацит, Цицерон, о Древней Греции – Фукидид и Геродот.

– Тогда все, что мы знаем о римлянах, – неправда?

– Нет, не все, но нельзя забывать, что все это – фрагментарные и предвзятые представления. Они мешают нам понять сложную реальность, мешают снисхождению к покоренным цивилизациям. Так же как и Крит, Карфаген был развитой и утонченной торговой цивилизацией талантливых мореходов. С высоты времени мне кажется, что варварами были скорее римляне: они наслаждались гладиаторскими боями, превращая в зрелище ужасные страдания ради ублажения толпы, а их владыки только и делали, что резали друг друга. Представляете, из ста шестидесяти четырех римских императоров только сорок восемь почили естественной смертью. То есть сто шестнадцать были убиты. Кровожадный, разнузданный народ. Потому они и перебили мирных карфагенян и галлов, а потом стерли все следы своих злодеяний. Мало было убить, надо было еще и измарать коллективную память.

Посередине класса поднимается рука:

– В таком случае наша история превращается в историю безнаказанных преступлений?

Неужели хотя бы один что-то понял?

– Я в этом убежден. Но есть важное условие. Когда виновных уже не осудить, приходится их миловать. Милость не значит забвение. Здесь и говорит свое слово история: она не судит, а напоминает об объективной реальности, о фактах.

– Так и надо отвечать на экзамене, мсье?

Рене находит взглядом задавшего этот вопрос ученика на задней парте и видит, что тот глядит с вызовом. Кем он мог быть в прошлом воплощении?

Занудой.

Зануда смотрит на него с нескрываемой насмешкой.

Возможно, он донимал меня и в прошлых жизнях.

Рене не намерен ему отвечать. Ему уже мнится в классе враждебность к его оригинальным речам, не соответствующим привычным официальным версиям. Важно ли это ему? Нет. Он сохраняет невозмутимое спокойствие. Таким он себе нравится.

Готово, я перестаю чувствовать вину, я принимаю риск: ну и пусть меня схватят, пусть я проведу остаток жизни за решеткой. Ничего, не беда, главное, что я жив. Спасибо за твою заразную непринужденность, Геб.

Я просто буду и дальше будить умы, пока смогу.

Он на мгновение отвлекается на плывущие за окном облака.

Я жив, и я действую. Остальное вторично.

22.

Элоди Теске курит во дворе, у подножия статуи Джонни Холлидея. Увидев Рене, она тушит сигарету и идет вместе с ним в столовую.

– Сегодня ты выглядишь гораздо лучше, чем вчера.

– Я выспался.

И примирился со своим внутренним преступником.

– Приятно видеть тебя таким, – говорит Элоди, предлагая ему сесть за их обычный столик.

– Я послушался твоего совета и снова побывал у гипнотизерши. Попросил исправить то, что она наделала, как ты рекомендовала, и она согласилась.

– Вчера я волновалась, никак не могла тебя отыскать. Даже туда ходила – вдруг, подумала, ты там.

– Мы были там, но не захотели отвлекаться в разгар моего погружения в глубинную память.

Он рассказывает ей о прошедших перед ним прежних «я».

– После всего этого у меня появилось чувство, что знание правды о своем прошлом, о том, кем я был, прежде чем стать собой, позволяет не только понять собственное поведение (то, например, что я не завожу семью, боюсь грести, люблю одиночество, парусный спорт и вино), но и открыть в себе таланты, о которых раньше не подозревал.

– Ты шутишь? Не будешь же ты утверждать, что поверил во все эти глупости?

– Я понял, что регрессивный гипноз – путь в бессознательное. Это более быстрый и яркий способ самопознания, чем психоанализ. Если бы можно было поставить применение этого способа на поток, то появилась бы возможность изучить мозг невротиков и распутать завязавшиеся там узлы. Появился бы метод объяснения их неврозов. Возможно, человек, боящийся воды, в прошлой жизни тонул, а женщина, страдающая булимией, в прошлой жизни голодала.

Элоди с досадой машет рукой:

– Я же тебе объясняла, это ментальная манипуляция, не более того. Внедрение ложных воспоминаний без твоего ведома. Работает по принципу «предложение-приятие»: тебе предлагают представить, кем ты был раньше, и ты соглашаешься. Ты придумываешь милые истории, потому что твоему мозгу нравится эта игра. Вот и все. Ты, любитель магии, способен это понять. Это всего-навсего иллюзия собственного изготовления.

Она ищет доводы, подкрепляющие ее мысль.

– Сейчас я тебе покажу, как можно повлиять на независимую вроде бы мысль. Закрой глаза.

Он подчиняется.

– Представь висящий в небе лимон. Теперь представь руку, берущую нож, режущую лимон надвое, выжимающую из половинки сок, мякоть. Открой глаза.

Он приподнимает веки.

– Во рту полно слюны?

– Да! – признается он с удивлением.

– Как видишь, все очень просто. Я подвергла тебя внешней стимуляции. Сказала «лимон», заставила тебя представить лимон, послала твоему мозгу сигнал «лимон», значащий «кислятина», и твои слюнные железы выделили жидкость для разбавления ожидаемой кислоты. Сам видишь, никакого волшебства здесь нет, всего лишь способ подействовать на твое сознание ключевыми словами. Ты реагируешь на неосознанные стимулы, точка.

– Твой эксперимент с лимоном хорош, но откуда было взяться стольким подробностям о мировой войне и о римских галерах? Не она же их мне внушила! Эта Опал не настолько владеет своим искусством.

– Твой разум подвергся манипуляции, был сориентирован в определенном направлении. Раз я еще не до конца тебя переубедила, загоню гвоздь глубже. Предлагаю следующий эксперимент. Вот увидишь, после него ты скажешь: «Черт, Элоди, как я мог быть так наивен?»

Она что-то пишет на бумажке, складывает, сует ему и велит зажать в кулаке.

– Придумай какой-нибудь инструмент и какой-нибудь цвет.

– Придумал.

– Назови.

– Молоток. Красный.

Теперь он должен прочесть написанное ею на бумажке. «Молоток, красный».

– Как это?..

– А вот так. 80 % отвечают «молоток» и «красный». Очень мало кто выпендривается и придумывает «синюю отвертку», «белый коленвал» или «оранжевый гаечный ключ». Я намеренно упомянула гвозди и черта: это были сигналы твоему подсознанию. Вряд ли ты мог придумать что-то еще, кроме инструмента для забивания гвоздей и красного адского пламени. Видишь, я такой же телепат, как гипнотизерша из «Ящика Пандоры» – волшебница. Ты поддаешься влиянию, сам того не замечая, а потом искренне веришь, что действуешь самостоятельно.