Ощущение чьего-то присутствия не становится слабее. Кто-то все время держится на расстоянии и прячется. Шарк… тс-с, шарк… тс-с. Что же делать? Когда самец 327 был еще личинкой, кормилицы учили его сохранять спокойствие перед лицом опасности. Он останавливается и делает вид, будто умывается. Преследователь уже совсем близко. Самец номер 327 почти чувствует его. Притворяясь, будто продолжает чиститься, он шевелит усиками. Так и есть: до него долетают пахучие феромоны преследователя. Это маленький воин-однолеток. От него исходит особый аромат, заглушающий его обычные опознавательные запахи. И определить его не так-то просто. Так вроде бы пахнут камни.

Маленький воин больше не прячется. Шарк… тс-с, шарк… тс-с… Теперь 327-й видит его в инфракрасном свете. У него действительно недостает двух лап. Его «каменистый» запах становится все сильнее.

Номер 327 посылает сигнал.

«Кто там?»

Нет ответа.

«Зачем преследуешь меня?»

Нет ответа.

Желая забыть о произошедшем, он отправляется дальше, но вскоре снова улавливает чье-то присутствие – прямо впереди. На сей раз это большой воин. Проход узкий – дальше не пройти.

Повернуть обратно? Это значит столкнуться с хромым, который, впрочем, не отстает от него.

Попался!

Теперь он чувствует: рядом два воина. И от них обоих исходит запах камня. Здоровяк раздвигает длинные резаки.

Это ловушка!

Немыслимое дело, чтобы один муравей в Городе хотел убить другого. Может, произошло расстройство иммунной системы? Неужели они не узнали его опознавательные запахи? Неужто принимают за чужака? И в самом деле странно: это все равно, как если бы его желудок решил бы отрезать себе кишечник…

Самец номер 327 усиливает свои опознавательные сигналы.

«Я, как и вы, особь из Города. Мы одно целое».

Это молодые воины – они, должно быть, ошиблись. Но его сигналы их нисколько не успокаивают. Хромой коротышка прыгает ему на спину и хватает за крылья, в то время как здоровяк сдавливает челюстями ему голову. Скрутив таким образом пленника, они волокут его на свалку.

Самец номер 327 отбивается. С помощью сегмента полового общения он передает всевозможные чувства, незнакомые даже бесполым особям. Непонимание перерастает в панику.

Чтобы не замараться всякими «отвлеченными» понятиями, хромой, который по-прежнему крепко держится за его мезотон, пускает в ход челюсти и скоблит его усики. Так он счищает все его феромоны, в частности опознавательные запахи. Впрочем, там, куда его волокут, они ему и не понадобятся…

Вся троица с трудом продвигается по проходам, где мало кто бывает. Хромой коротышка по-прежнему методично выполняет работу чистильщика. Он словно не желает оставить ни малейших сведений на голове пленника. Самец уже не отбивается. Он смирился и готовится умереть, замедляя биение своего сердца.

«Откуда столько жестокости, откуда столько ненависти, братья мои? Откуда?

Ведь все мы – одно, одно целое, а вместе мы – дети Земли и Бога.

Оставим же наши тщетные споры. XXII век либо будет духовным, либо нет. Забудем наши старые распри, причина которых – гордыня и двуличие.

Индивидуализм – вот наш истинный враг! Если брат ваш прозябает в нужде и вы бросаете его умирать с голоду, вы больше недостойны быть частью большого мирового сообщества. Если пропащее существо взывает к вам о помощи и поддержке и вы закрываете перед ним дверь, вы не один из нас.

Знаю я вас, самодовольных любителей роскоши! Вы помышляете только о собственном комфорте и желаете только личной славы и счастья, да, но лишь для самих себя и своих близких.

Я знаю вас, говорю вам. Тебя, тебя, тебя и тебя! Довольно улыбаться перед экранами, я говорю о вещах серьезных. Я говорю о будущем человечества. Так больше продолжаться не может. Такой образ жизни лишен смысла. Мы все расточаем и все разрушаем. Леса вырубаются ради производства одноразовых носовых платков. Отныне все стало одноразовым: столовые приборы, авторучки, одежда, фотоаппараты, автомобили, – да и вы, сами того не замечая, становитесь одноразовыми. Отрекитесь же от этой формы поверхностной жизни. Вы должны отречься от нее сегодня, иначе вас заставят сделать это завтра.

Идите же к нам, присоединяйтесь к нашей армии правоверных. Все мы воины Господни, братья мои».

Дикторша в кадре: «Эту евангелическую программу предложил вам отец Макдональд из новой Церкви адвентистов сорок пятого дня и корпорация по производству быстрозамороженных продуктов «Свежее молоко». Трансляция велась через спутник системы всемирного телевидения. А сейчас, перед показом научно-фантастического сериала «Гордый пришелец», переходим к рекламе».

Люси, в отличие от Николя, так и не удалось полностью переключиться с тревожных мыслей на телепередачи. Прошло уже восемь часов с тех пор, как Джонатан пропал там, внизу!

Ее рука потянулась к телефону. Он говорил, чтобы они ничего не делали, но вдруг он умер или его там завалило?

Она пока не осмеливалась спуститься вслед за мужем. Сняв телефонную трубку, Люси набрала номер.

– Алло, полиция?

– Я же просил никуда не звонить, – послышался из кухни слабый, отрешенный голос.

– Папа! Папа!

Она бросила трубку, в то время как из нее продолжало звучать: «Алло, говорите, сообщите ваш адрес!..» Хлоп!

– Ну да, ну да, это я, не надо было волноваться. Я же говорил, просто спокойно ждите меня.

Не надо было волноваться? Да он шутит!

Джонатан не только держал в руках останки Уарзазата, больше походившие на окровавленную кучу мяса, он и сам преобразился. Казалось, он не был ни напуган, ни подавлен, но при этом улыбался как-то странно. Он словно вдруг состарился или заболел. Горячечный взгляд, мертвенно-бледная кожа… он весь дрожал и словно запыхался.

Увидев растерзанное тельце собаки, Николя расплакался. Бедную псинку как будто всю исполосовали бритвой.

Останки положили на разложенную газету.

Николя безутешно оплакивал потерю друга. Все кончилось. Он больше никогда не увидит, как песик прыгает на стенку, услышав слово «кошка». Он больше никогда не увидит, как его питомец, радостно подскакивая, дергает дверные ручки. Друг больше никогда не будет спасать его он здоровущих нахальных немецких овчарок.

Уарзазата больше нет.

– Завтра отвезем его на собачье кладбище Пер-Лашез, – сказал Джонатан. – Купим для него место за четыре тысячи пятьсот франков, ну, понимаешь, чтобы можно было положить там его фотокарточку.

– Ну да! Ну да! – проговорил навзрыд Николя. – По крайней мере, он этого заслуживает.

– А после сходим в Общество защиты животных, и ты выберешь себе другое животное. Может, на этот раз мальтийскую болонку? Они тоже довольно милые.

Люси все никак не могла прийти в себя. Она не знала, с какого вопроса начать. Почему он так задержался? Что произошло с собакой? А что случилось с ним самим? Хочет ли он есть? Неужели ему даже в голову не приходило, что его близкие волнуются?

– Так что там, внизу? – наконец спросила она ровным голосом.

– Ничего, ничего.

– Да ты хоть понимаешь, в каком состоянии вернулся? А собака… Ее как будто провернули через электромясорубку. Что с ней стряслось?

Джонатан приложил грязную руку ко лбу.

– Нотариус был прав: там, внизу, полно крыс. Уарзазата растерзали злобные крысы.

– А как же ты?

Он усмехнулся:

– А я зверь побольше, им не по зубам.

– С ума сойти! Но что ты там делал целых восемь часов? Что же скрывается в глубине этого мерзкого подвала? – воскликнула Люси.

– Не знаю, что там, в самой глубине. Я туда не добрался.

– Ты не добрался до самой глубины!

– Нет, там очень глубоко.

– Ты не смог добраться за восемь часов до глубины… нашего подвала!

– Нет. Я увидел собаку и не стал соваться дальше. Там все было в крови. Понимаешь, Уарзазат дрался отчаянно. Поверить трудно, что маленький песик мог так долго защищаться.

– И где же ты остановился? На полпути?

– Почем я знаю? Во всяком случае, идти дальше я не мог. Мне тоже стало страшно. Сама знаешь, я терпеть не могу ни темноты, ни жестокости. На моем месте любой бы остановился. Нельзя очертя голову нестись в неизвестность. И потом, я подумал о тебе, о вас. Ты даже не представляешь, как там… Там так темно! Там смерть.

Не успел Джонатан закончить фразу, как у него задергался левый уголок рта. Люси еще никогда не видела его таким. Она поняла: докучать ему лишними вопросами не стоит. Обняв мужа, она поцеловала его в холодные губы.

– Успокойся, все позади. Мы заделаем эту щель и думать забудем про нее.

Он попятился.

– Нет. Еще ничего не кончилось. Там меня не пустила дальше красная зона. Она никого бы не пропустила. Жестокость – страшная штука, даже когда ее совершают по отношению к животным. Но я не могу сидеть сложа руки, когда до цели совсем рукой подать…

– Ты хочешь сказать, что снова туда собрался?

– Да. Эдмонд прошел, и я пройду.

– Эдмонд, твой дядюшка Эдмонд?

– Он что-то там делал, и я хочу узнать, что именно.

Люси подавила жалобный вздох.

– Пожалуйста, ради любви ко мне и к Николя, не ходи туда больше.

– Я не могу иначе. – У него снова задергался уголок рта. – Я никогда не доводил дела до конца. Всегда останавливался, когда разум подсказывал мне, что близка опасность. И вот, посмотри, в кого я превратился. В человека, наверное, так и не узнавшего, что такое риск, равно как и то, что такое настоящая удача в жизни. Поскольку я останавливался на полпути, мне никогда не удавалось добраться до самой сути вещей. А надо было бы остаться в слесарне и продолжать терпеть издевательства назло начальству. Это было бы своеобразным крещением, я бы узнал, что такое жестокость, и научился с ней справляться. Но вместо этого, чтобы избежать неприятностей, я словно превратился в неискушенного младенца.

– Ты спятил!

– Нет, ты ошибаешься. Просто нельзя всю жизнь провести в коконе. А этот подвал дал мне уникальную возможность сделать решительный шаг. И если я его не сделаю, то никогда не посмею смотреться в зеркало, потому что буду видеть там жалкого труса. К тому же, вспомни, ты сама заставила меня туда пойти.

Он стянул с себя рубашку, запятнанную кровью, и добавил:

– И не уговаривай, это окончательное решение.

– Ладно, тогда я пойду с тобой! – объявила Люси, сжимая в руке фонарик.

– Нет, ты останешься здесь!

Он крепко ухватил ее за запястья.

– Отпусти меня, что это с тобой?

– Прости. Ты просто пойми: этот подвал – мое личное дело. Мой крест и мой путь. И никто не должен в это вмешиваться, слышишь?

У них за спиной Николя все еще плакал над останками Уарзазата. Джонатан отпустил руки Люси и подошел к сыну.

– Полно, успокойся, малыш!

– Мне все надоело, Уарзи больше нет, а вы только и знаете что ссориться.

Джонатану захотелось отвлечь сынишку. Он взял спичечный коробок, достал шесть спичек и выложил их на стол.

– Вот, смотри, сейчас загадаю тебе загадку. Из шести спичек можно сложить четыре равносторонних треугольника. Подумай хорошенько, и непременно найдешь разгадку.

Мальчонка удивился, утер слезы, промокнул нос и тут же принялся раскладывать спички так и эдак.

– И еще один совет: чтобы найти разгадку, нужно думать по-другому. А будешь рассуждать, как все, и у тебя ничего не выйдет.

Николя удалось построить три треугольника. Не четыре. Он поднял свои большие голубые глаза и заморгал.

– Пап, а ты-то сам нашел разгадку?

– Нет еще, но думаю, очень скоро у меня получится.

Джонатан мигом успокоил сынишку, но не жену. Люси метала в его сторону гневные взгляды. А вечером они схлестнулись в ожесточенном споре. Но Джонатан и не подумал рассказать ей про подвал и его тайны.

На следующее утро он встал пораньше и заделал вход в подвал железным листом с большим висячим замком. А единственный ключ от замка повесил себе на шею.

Спасение приходит нежданно – начинается землетрясение.

Сильный боковой толчок прежде всего приходится на стены. Со сводов, точно из рога изобилия, начинает сыпаться песок. Второй удар обрушивается почти сразу же за первым, потом следует третий, четвертый… Глухие толчки ощущаются все чаще, они так и приближаются к странной троице. Затем прокатывается оглушительный грохот и все начинает ходить ходуном.

Придя в себя после жутких сотрясений, молодой самец снова запускает свое сердце, бьет жвалами обоих мучителей и удирает в зияющий туннель. Он размахивает пока еще недоразвитыми крылышками, силясь прибавить ходу и перепрыгивать через кучи строительного мусора.

При каждом все более сильном толчке он останавливается и пережидает, вжимаясь в пол, пока сойдет очередная песчаная лавина. Кое-где стены обваливаются целиком, преграждая проходы. Рушатся мосты, арочные пролеты и крипты, увлекая за собой миллионы оторопевших обитателей Города.

Повсюду разносятся запахи тревоги первостепенной важности. Феромоны-раздражители заволакивают верхние галереи. Всех, кто их вдыхает, тут же пробивает дрожь, они начинают метаться туда-сюда и испускают куда более резкие запахи. Всеобщее смятение нарастает.

Облако тревоги расползается, точно туман, разливаясь по венам многострадального Города и проникая в его главные артерии. Чужеродный предмет, проникший в тело Бел-о-Кана, вырабатывает болезненные токсины, которые тщетно пытался выделить молодой самец. Теперь черная кровь, образованная потоками белоканийцев, начинает течь быстрее. Обитатели муравейника выносят яйца из кладок, расположенных поблизости от пострадавшей зоны. Солдаты строятся в боевые порядки.

Когда 327-й самец попадает в широкий проход, наполовину забитый песком и муравьями, толчки прекращаются. Воцаряется тревожная тишина. Все замирают на месте в страхе перед тем, что будет дальше. Поднятые усики подергиваются. Ожидание…

Внезапно недавний навязчивый стук сменяется неясным приглушенным треском. Все чувствуют, как что-то пробивает сложенную из веток облицовку муравейника. Что-то огромное проникает под купол, дробит стены и пробивается сквозь ветки.

Прямо посреди прохода возникает тонкое розовое щупальце. С бешеной скоростью оно хлещет по воздуху и проносится над землей, силясь подцепить как можно больше обитателей Города. Как только солдаты бросаются на щупальце и впиваются в него челюстями, на конце у него вдруг вырастает большущая черная гроздь. Порядком насытившись, длиннющий язык устремляется вверх и исчезает, отправляя кучу муравьев в глотку, потом прицеливается снова, только теперь он еще длиннее и страшнее.

И тут звучит сигнал тревоги второго уровня. Рабочие дробно стучат по земле кончиками брюшек, взывая к солдатам на нижних ярусах, которые еще не почуяли беду.

Весь Город содрогается от примитивного барабанного боя. Как будто Город, точно живой организм, тяжело дышит: ох-ох-ох! Бум… бум… бум!.. – отвечает пришелец, который с новой силой долбит по куполу, пытаясь продраться еще глубже. Муравьи, все как один, жмутся к перегородкам в надежде ускользнуть от разъяренного красного змея, который смертоносным хлыстом прохаживается по галереям. Когда добыча кажется слишком скудной, язык становится еще длиннее. А следом за ним вырастает клюв и громадная голова.

Это зеленый дятел! Весенний кошмар… Эти прожорливые насекомоядные птицы продалбливают в кровлях муравьиных городов шурфы глубиной до шестидесяти сантиметров и пожирают городских обитателей.

Времени остается только на то, чтобы объявить тревогу третьего уровня. Некоторые рабочие, в полном исступлении от собственного бессилия, пускаются в пляску страха. Однако движения их совсем неритмичны: они то подпрыгивают, то клацают челюстями, то плюются… Многие муравьи, впав в истерику, мечутся по проходам и кусают все, что шевелится. Таковы пагубные последствия страха: Город, будучи не в силах уничтожить обидчика, в конце концов уничтожает себя сам.

Разрушения прекращаются на верхнем, пятнадцатом, ярусе, но, поскольку была объявлена тревога трех уровней, Город отныне пребывает в состоянии боевой готовности. Рабочие переносят яйца в самые глубокие подземелья, где безопаснее. По пути они встречают спешно перемещающиеся вереницы солдат со вздернутыми челюстями.

Через бессчетное множество поколений муравьи научились защищаться от подобных бедствий. Невзирая на беспорядочные метания, стрелки собираются в отряды и распределяют меж собой боевые задачи первостепенной важности.

Они окружают дятла, намереваясь поразить его в самое уязвимое место – шею. Затем разворачиваются, занимая положение для стрельбы с короткой дистанции, и нацеливают брюшки на птицу. Огонь! Они напрягаются изо всех сил и выпускают струи суперконцентрированной кислоты.

Птица вдруг чувствует, как ее шею больно сдавливает утыканный иглами обруч. Она бьется, желая высвободиться. Крылья ее застряли в земле, в них вонзились ветки купола. Она снова выбрасывает язык, стараясь поразить как можно больше крохотных врагов.

Первый эшелон атакующих сменяется следующим. Огонь! Дятел резко подскакивает. На сей раз его пронзают не иглы, а шипы. Он отчаянно бьет клювом. Огонь! Брызжет очередная кислотная струя. Птица содрогается, ей уже трудно дышать. Огонь! Кислота разъедает ее нервные окончания – дятел полностью обездвижен.

Огонь прекращается. Отовсюду сбегаются солдаты с огромными челюстями и вгрызаются в раны противника, прожженные кислотой. Тем временем выбравшийся наружу, на полуразрушенную кровлю, легион замечает хвост врага и вгрызается в самую пахучую часть его тела – анальное отверстие. Эти солдаты – инженеры, и они быстро расширяют его и проникают в чрево птицы.

Первой команде удалось прогрызть кожу на горле твари. Когда из ран начинает сочиться красная кровь, передача феромонов тревоги прекращается. Это победа. В разверзшуюся птичью глотку бросаются целые батальоны. Там, в гортани, еще барахтаются живые муравьи. Их спасают.

Вслед за тем солдаты проникают в голову птицы и начинают искать отверстия, чтобы добраться до мозга. Кто-то из рабочих находит путь – сонную артерию. Только нужно выбрать правильную – ту, которая ведет от сердца к мозгу, а не наоборот. Вот она! Четверо солдат проделывают отверстие и кидаются в красную жидкость. Подхваченные кровяным потоком, они вскоре попадают прямиком в межполушарную область птичьего мозга. Цель достигнута – можно вгрызаться в серое вещество.

Дятел, обезумев от боли, мечется из стороны в сторону, но у него больше нет сил сопротивляться противнику, который терзает его изнутри. Один из муравьиных отрядов пробирается в легкие птицы и заливает их кислотой. Дятел заходится безудержным кашлем.

Другие муравьи, целый армейский корпус, проникают в пищевод, чтобы затем пробиться через пищеварительную систему к своим товарищам, которые забрались в чрево птицы через анальное отверстие. Последние споро взбираются все выше по большой ободочной кишке, попутно разрушая все жизненно важные органы птицы, до которых могут дотянуться челюстями. Они врезаются в живую плоть, как обычно вгрызаются в землю, поочередно штурмуя, точно крепости, зоб, печень, сердце, селезенку и поджелудочную железу.

Порой где-то случайно и совсем некстати брызжет кровь или лимфа, топя некоторых воинов. Впрочем, такое случается с самыми неловкими, которым невдомек, что в иных местах грызть нужно с оглядкой.