ТОЛЕРАНТНОСТЬ. Всякий раз, когда люди расширяют понятие единообразия, зачисляя в него новые категории, это означает, что те, кого раньше ставили на низшую ступеньку, на самом деле достаточно схожи с нами, чтобы вызывать сочувствие. Новый эволюционный шаг делают не только они, но и все человечество.
Эдмонд Уэллс,
Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том IV.
Шар с людьми… Я понимаю, что сюда возвращаются наши яйца, когда устремляются на северо-восток. Понимаю и то, что такое слияние возможно только при сильном взаимном влиянии и гармонии. Отсюда фраза Эдмонда Уэллса, которой он мне все уши прожужжал: «Достаточно возвышения одной души, чтобы возвысилось все человечество». Не это ли – та самая «ноосфера» Тейяра де Шардена, где перемешивается сознание всех людей?
– Если мы, ангелы, палец о палец не ударим, смогут ли они развиваться сами по себе? – неожиданно спрашивает Рауль.
– Мы – пастухи, гонящие стадо в правильном направлении. Но оно и так уже бредет в нужную сторону благодаря прежним действиям ангелов.
– Раз так, то, может, пора предоставить их самим себе?
Эдмонд Уэллс даже не соизволит прореагировать на это замечание. Рауль не отстает:
– Каким будет следующий уровень развития у нас самих? Мир Богов?
Эдмонд Уэллс вскидывает брови:
– Вас, молодых ангелов, смешно слушать! Вам вынь да положь все сразу. Никак не избавитесь от прежних человеческих привычек. Внимательно посмотрите на ваши сферы. Вы убедитесь, что там присутствуют все рецидивы замашек смертных существ, которые все еще вам мешают. Перестаньте задавать ваши человеческие вопросы, ведите себя по-ангельски!
От возмущения наш наставник отворачивается от нас и торопится прочь. Подбегает к матери Терезе и давай ее отчитывать. Насколько я успел понять, среди клиентов матери Терезы фигурирует глава государства, которому она упорно подсказывает повысить налоги на крупные состояния. Эдмонд Уэллс внушает ей, что изводить богатых – не способ сделать счастливее бедных.
Я подкрадываюсь ближе, чтобы лучше слышать.
– Дорогая матушка, ваши рассуждения порой грешат упрощением. Как говаривал один из моих друзей, «одного успеха недостаточно, надо еще получать удовольствие от неудачи других». Он-то шутил, но вы всерьез исходите из подобных побуждений. Вы уверены, что человеку будет проще переносить свою нищету, если его судьбу разделит все человечество целиком? Нет, цель должна состоять, наоборот, в том, чтобы все люди обогатились!
На лице матери Терезы выражение упрямой ученицы, уверенной, что она, вопреки всему, всегда права.
Лично я считаю, что мать Тереза, проведшая всю земную жизнь среди туземцев, склонна воспроизводить свое прежнее окружение, только в нем находя для себя ориентиры. С бедняками она хорошо знакома, с богачами ситуация гораздо сложнее. Святой женщине пришлось бы интересоваться биржевыми курсами, причудами моды, светскими ужинами, престижными ресторанами, нервными депрессиями, великосветским пьянством, адюльтерами, талассотерапией – словом, всей мирской суетой.
Мать Тереза недовольно выслушивает упреки Эдмонда Уэллса и сообщает:
– Видимо, мне придется подбить моего президента на объявление кампании по сокращению рождаемости в неблагоприятных районах. Рожайте детей, только если можете о них позаботиться, иначе их ждут наркомания и проблемы с законом. Вы этого хотите?
– Старайтесь дальше, – говорит со вздохом Эдмонд Уэллс. – Вы делаете успехи.
Вижу, наш наставник – весьма терпеливый педагог. Он уважает – пускай по-своему – свободную волю ангелов.
Рауль распахивает руки и взлетает. Я следую за ним.
– Эдмонд Уэллс знает, кто такие Семерки. Ему известно, кто парит над нами.
– Нам он ничего не скажет. Ты уже видел, как он реагирует, – говорю я.
– Он и дальше будет держать язык за зубами. Но существует его книга…
– Что за книга?
– Его «Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания». Он начал ее составлять еще в своей земной ипостаси и продолжает в небесной. Сам знаешь, он то и дело цитирует из нее целые куски. В ней собраны все его познания, все, что он открыл, все, что представляет для него интерес. Первые три тома он подготовил еще на Земле, в них могут заглядывать смертные. Четвертый том пишет уже здесь, как раз сейчас.
– Чего он хочет этим добиться?
Мой друг делает мертвую петлю, потом опять подлетает ко мне.
– Эдмонду Уэллсу так важно распространять свою премудрость, что он не прекращает попытки материализовать свой четвертый том по примеру трех предыдущих.
– У него нет ни карандаша, ни ручки, ни пишущей машинки, ни компьютера. Сколько бы информации он ни накопил, она так и останется витать в эфире.
Но Рауля такими доводами не пронять.
– Не считаешь же ты его настолько могущественным, чтобы умудриться отобразить величайшие тайны рая в некоем материальном томе, спрятанном где-то на Земле?
Рауль сохраняет непоколебимость.
– Помнишь место в «Энциклопедии» под названием «Конец эзотерики»? Там черным по белому написано: «Ныне все тайны можно вываливать на всеобщее обозрение, ибо – скажем прямо – понимание дается только желающим понять».
Мы описываем круги над раем.
– Все тайны, за исключением тайны Семерок! Невозможно даже представить, чтобы Эдмунд Уэллс доверил землянину, человеку-медиуму, воспроизведение секретов рая в материальной книге…
Мой друг смотрит напряженно-выжидающе, как будто я сейчас скажу…
И я говорю:
– Кто знает…
КОНЕЦ ЭЗОТЕРИКИ. Когда-то люди, имевшие доступ к фундаментальным знаниям о природе человека, не могли ими делиться просто так. Поэтому пророки изъяснялись притчами, метафорами, символами, намеками, иносказаниями. Они боялись слишком быстрого распространения своей премудрости, опасались быть неверно понятыми. При помощи обрядов посвящения они тщательно отбирали тех, кто был достоин получить доступ к важным сведениям. Так строилась иерархия знания.
Те времена давно минули. Ныне все тайны можно вываливать на всеобщее обозрение, ибо – скажем прямо – понимание дается только желающим понять. «Жажда знаний» – мощнейший человеческий двигатель.
Эдмонд Уэллс,
Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том IV.
Человек в форме служил в милиции. Он был красив, высок, силен, от него пахло чистотой. Он взял меня на руки, отряхнул от снега и отвел в ближайший сиротский приют. Наконец-то я избавлен от наихудшей угрозы – родной матери. Я нахожусь здесь уже два года.
В приюте живут дети, от которых отказались родители. Мы – отбросы общества, нелюбимые, нежеланные, те, кому вообще не следовало бы рождаться.
Мне наплевать. Главное, что я жив.
Это заведение похоже на приют для бездомных собак – с той разницей, что ветеринар сюда реже заглядывает, да и кормят скуднее.
Дети сплошь нервные. Я, на счастье, крепкий орешек. При возникновении проблем я без размышлений бью первым, преимущественно в живот. У меня репутация забияки, но, по мне, лучше пусть так: по крайней мере, меня боятся. Сначала страх, потом дружба. Я быстро смекнул, что обходительность принимают за слабость. Так что я совершено не обходительный паренек. Потому что я не слабак.
У нас спальня на четверых. Я и троица на «В».
Ваня – маленький украинец, которого отец-алкоголик слишком часто колотил об стену.
Володя у нас толстяк. Не пойму, как он умудрился растолстеть на здешней кормежке.
Василий – молчун. Если уж заговорит, то только о чем-то интересном. Жаль, редко открывает рот. Это он научил нас играть в покер.
Покер – это здорово. За один вечер ты сначала тонешь в несчастье, а потом взлетаешь на вершину счастья, все происходит очень быстро. Когда Вася играет, лицо у него каменное. «Главное, – поучает он нас, – не иметь хорошие или плохие карты, а научиться играть плохими». Еще он говорит: «Важны не карты у тебя на руках, а то, какие у тебя карты по мнению противника». За игрой – и не только – Вася постоянно жует веточку.
Он учит нас посылать ложные сигналы радости или разочарования, чтобы успешнее обманывать других. Его покерная школа многому меня научила, у меня развился талант наблюдателя. Мне это очень нравится. Мир полон мелких подробностей, содержащих все необходимые сведения.
Вася рассказывает:
– Некоторые профессиональные картежники так сильны, что даже не смотрят в свои карты, чтобы не выдать себя выражением лица.
– Как же они тогда узнают, кто выиграл?
– Это происходит в последний момент. Когда карты противника уже на столе, они переворачивают свои и видят расклад.
От Васи никто не отказывался. Родители не подвергали его побоям. Он сам сбежал в возрасте 6 лет. Его поймала милиция, но так и не дозналась, кто он и откуда взялся. Милиции неохота заниматься нудными делами беглецов, проще было определить его к нам.
Вася никогда не распространяется о своем происхождении. Вообще-то у него были богатые родители, но он не желает их видеть. Он сбежал от них просто так, ради приключения. Вася – отличный парень.
Иногда детей из приюта забирают приемные семьи, люди, мечтающие стать родителями. Сначала я тоже об этом мечтал: хорошо бы появились родители, решившие меня спасти… Но я быстро понял, что это ловушка. Слухи заставляют насторожиться. Болтают, что приемных детей обычно принуждают заниматься детской проституцией или трудиться в подпольных мастерских: шить футбольные мячи или мастерить игрушки для западных детишек.
Ох, как я ненавижу этих западных детей! На них горбатятся не только за пределами приюта, но и прямо здесь, в нашем подвале: нас заставляют собирать кукол и электроприборы. Эксплуатируют почем зря!
Когда кто-то собирает свои пожитки, чтобы уйти в приемную семью, над ним смеются и провожают вопросом: «Проституция или подпольный цех?» На самом деле нам завидно, ведь этот счастливчик, может быть, нашел родителей, а мы еще нет.
Вчера Петина шайка поколотила нашего Ивана. Он пришел весь в слезах. Петя заставил его показать наш тайник и забрал оттуда все наши сигареты. Он за это поплатится.
Мы торопимся в Петину спальню. Дверь не заперта, но внутри никого нет. Подозрительная тишина. Уверен, это западня.
Быстро поднимающийся к потолку клок паутины – недобрая примета. Так и есть, западня.
Поздно! Петя и его приятели спрятались под кроватями. Выскочив оттуда, они угрожают нам ножом с выпрыгивающим лезвием.
Примета не подвела.
Против ножа кулаки бессильны. Мы стоим понурые. Петя приказывает своим шавкам раздеть нас и сжечь нашу одежду. Теперь, говорит он, мы должны будем, воруя сигареты, половину отдавать им, иначе нам не поздоровится.
– Хотите мира, малявки, – платите.
Потом он поворачивается ко мне, тычет острием ножа мне в пупок и цедит:
– А тебе я когда-нибудь попорчу портрет.
С ножом мне не сладить. Мы бредем голые на виду у остальных детей. История нашего позора быстро облетает приют. Мы знаем, что потеряли лицо.
На дворе снег, скоро Новый год, но здесь никто не верит в Деда Мороза. Если бы он существовал, то у нас появились бы заботливые родители. Нам дарят по апельсину и кормят настоящей овечьей требухой, пусть и плохо промытой. Я чищу апельсин и загадываю желание на случай, если Дед Мороз меня услышит: «Хочу, чтобы Петю пырнули ножом в живот».
О проекте
О подписке