Выйдя из библиотеки, я сделала глубокий вдох, чтобы избавиться от затхлого воздуха в легких. Привкус бумаги, чернил и пыли облепил мое нёбо, и пройдет еще немало времени, прежде чем он растворится, но должна признаться – меня это не слишком волновало. После столь долгого времени без работы мне было приятно снова почувствовать себя в своей стихии. Инстинктивно бросив взгляд на скамейку, где какое-то время назад сидел тот неприятный парень, я его не увидела. Я предположила, что он мог пойти домой или куда-нибудь еще, где его ждали. Вот и хорошо, сказала я себе. Мне совсем не хотелось снова сталкиваться ни с его агрессивными взглядами, ни с презрением, которое, казалось, вызывало у него мое присутствие.
Я бесцельно слонялась, оттягивая момент, чтобы позвонить Фритц-Брионесу и сообщить ему о своем отказе. Я попыталась мысленно составить список аргументов, которыми обосновала бы свое решение: что я не вижу у этой затеи никаких перспектив; что мне нечего делать в Берлине, в окружении целого арсенала бесхозных книг и рассказов, полных отчаяния и пессимизма; что я сожалею о неудобствах, которые могла ему создать.
Хотя мне было не свойственно так быстро опускать руки, я не видела другого выхода. У меня не было ничего, что доказывало бы тот факт, что библиотека дедушки Фритц-Брионеса находилась здесь или где-то еще. Все было бы по-другому, если бы мне дали список или еще что-нибудь, что помогло мне в поисках, но проблема в том, что меня еще и отправили в Берлин с пустыми руками.
Я могла бы позвонить Терезе Солана, чтобы спросить ее, какие шаги предприняло агентство Neoprisa и располагали ли они какой-нибудь информацией, которая помогла бы мне выполнить это задание, но это лишь подтвердило бы то, о чем она откровенно заявила мне тогда в кабинете: что я не подходила для этой работы и пригласить меня поучаствовать в этом расследовании было ошибкой.
И, разумеется, я не собиралась доставлять ей такого удовольствия.
Я брела, мысленно снова и снова возвращаясь в подвалы Центральной и Земельной библиотеки Берлина. В том, чем занимались Олег и Себастьян, было какое-то донкихотство: в первую очередь в их одержимости. Казалось, им было абсолютно наплевать, что их редкие успехи были лишь каплей в море. Они были убеждены, что их миссия – выше подобных рассуждений. Олег и Себастьян были мечтателями, что, впрочем, не казалось мне чем-то однозначно плохим. Просто мечты обычно затмевают рассудок и заставляют путать страсть со здравым смыслом.
Задумавшись об этом, я вышла на просторную площадь, окруженную роскошными зданиями. Самым примечательным из них был гигантский дом шириной с саму площадь, коричневатого оттенка и с колоннами, как в древнегреческом храме. На фасаде здания было написано «Юридический факультет», а через его огромные окна открывался вид на великолепную библиотеку, полную книг в ярких обложках.
Бебельплац – гласила табличка с адресом.
Я обратила внимание на группу людей, которые, стоя в центре площади, фотографировали что-то на земле. Подойдя достаточно близко, я увидела, что речь шла о чем-то вроде стеклянной панели, излучавшей беловатый свет, который освещал лица окруживших ее туристов.
Я подошла поближе, чтобы получше ее рассмотреть. Это было встроенное в землю окно, за которым находилась комната, вырытая прямо под тротуаром. Ее стены были уставлены книжными полками, такими ярко-белыми и однотипными, что было очевидно: они пусты.
– Эта работа, – услышала я мужской голос, – посвящена сожжению книг, которое нацисты устроили на этом самом месте одной майской ночью 1933 года.
Тип, который это сказал, стоял прямо у меня за спиной. Он говорил по-испански с узнаваемым аргентинским акцентом. Меня мгновенно пробрала дрожь, а в голове начали роиться малоприятные мысли: что кто-то проследил за мной, что я в полном одиночестве находилась сейчас в чужом городе, а этому незнакомцу только и нужно было, что со мной поразвлечься. Что я была в ужасной физической форме, поэтому если сейчас попытаюсь сбежать и заблужусь в лабиринте из прилегающих к площади улиц, то далеко не уйду. Все эти рассуждения едва ли заняли у меня десятую долю секунды, и еще столько же я потратила на то, чтобы обернуться на этого человека. У меня не оставалось другого выбора, в каком бы невыгодном положении я ни находилась. Если буду действовать быстро, то успею нанести ему пару ударов, сказала я себе.
Я уже почти готова была столкнуться сейчас с тем парнем, одетым во все черное, который бросил на меня тогда мрачный взгляд.
Но это был не он.
Казалось бы, я должна была испытать облегчение, но этого не произошло. Этот тип был как минимум выше меня на голову, что, впрочем, не означало, что он был очень высоким. Выше меня на голову был кто угодно. Под мышкой у него торчал зонтик, но больше всего в его образе бросались в глаза плащ, застегнутый на все пуговицы, и шляпа, благодаря которой он напоминал гангстера, сбежавшего из Нью-Йорка тридцатых.
Я его узнала. Его я тоже видела во дворе Центральной и Земельной библиотеки Берлина. Его внешность была слишком необычной, чтобы я могла так легко ее забыть, и я задумалась, насколько высокими были шансы встретить одного и того же типа два раза в один день в таком городе, как Берлин. Словно догадавшись, о чем я думала, аргентинец поднес ладонь к полям шляпы и сделал жест, полувежливый-полусаркастический. Потом он воспользовался зонтиком, чтобы указать на пустую комнату у нас под ногами.
– По подсчетам, здесь сгорело около двадцати тысяч книг, – сказал он. – Именно столько и поместилось бы на этих полках.
Он постарался произнести эти слова непринужденным тоном, но я была чересчур растеряна, чтобы оценивать тонкости.
– Кто ты такой? – прямо спросила его я. – Чего тебе от меня надо?
И снова одобрительный жест. Словно он понимал мое упрямство и даже оценил его.
– Я хочу, чтобы вы составили мне компанию, Грета. Кое-кто хочет с вами пообщаться. У меня прямо здесь припаркована машина.
Тот факт, что он знал мое имя, в очередной раз придал ситуации ореол сюрреалистичности, что уже начинало меня раздражать. Он произнес это предложение абсолютно спокойно, словно не видел никаких логических причин, чтобы я могла бы сопротивляться.
– Конечно, чувак. Делать мне больше нечего, чем садиться в машину к какому-то мутному парню, которого не знаю, в городе, где я не живу. Что же может пойти не так?
Аргентинец сделал шаг назад. Будто, несмотря ни на что, решил освободить мне немного места, чтобы я подумала над его вопросом.
Этот тип совсем не показался мне безобидным. Его манера держаться и взгляд были красноречивее слов. Он улыбался, словно шакал, будто пытаясь завоевать мое доверие, но в то же время прикидывая, сколько времени он потратит, чтобы сожрать меня до последней косточки, если хорошенько постарается. Зонтик он держал с тем же безразличием, что подавляющий протесты полицейский – дубинку.
– В ваших интересах – поехать, Грета.
Я отвела взгляд в сторону, словно мне надоели его разговор и компания.
– Простите, товарищ, но я с вами никуда не поеду. Если вы хотите мне что-то сказать, то сделайте это прямо сейчас или убирайтесь.
Не знаю, удалось ли мне скрыть свое нетерпение, но, похоже, аргентинец испытывал то же самое, потому что в ответ лишь тихо хихикнул и провел ногтем мизинца по зубам, словно выковыривая оттуда кусочек мяса своей последней жертвы, застрявший там во время обеда. Закончив изучать зубы, он повернулся в сторону и сплюнул.
– Эй, красотка. Сеньор Сарасола не любит, когда его заставляют ждать.
А вот упоминание этой фамилии на этот раз уж точно заставило меня максимально насторожиться.
Довольный эффектом, который произвели на меня его слова, аргентинец ушел, даже не удосужившись посмотреть, последую я за ним или нет. Он понимал, что ему не нужно этого делать, и это больше всего бесило.
Сарасола. Сам Карлос Сарасола.
Я пробормотала себе под нос ругательство, за что была удостоена укоризненного взгляда со стороны парочки туристов. Затем я еще раз окинула взглядом построенную у моих ног комнату с ее немыми, лишенными всякого смысла книжными полками, словно надеясь найти на них ответы на свои вопросы.
Наконец, не имея ни сил, ни желания делать что-то еще, я бросилась вслед за этим мужчиной.
– Мать твою! Вали с дороги, идиот! Езжай, езжай!
Оскорбления и проклятия бурными потоками лились изо рта аргентинца. Мужчина вел свой старенький «Сеат» с невероятной и, очевидно, излишней агрессией. Вены у него на шее вздулись, словно с ним вот-вот случится инсульт, и он перестраивал машину из ряда в ряд, угрожая гудками всем окружавшим водителям и пешеходам, осмелившимся оказаться у него на пути, и ускоряясь на светофорах на желтый, будто это было вопросом жизни и смерти.
– Да твою ж мать! Ты что, не видишь, что у меня преимущество, мудак?
Я вцепилась в подлокотник: это создавало иллюзию безопасности, такую же хлипкую, как и сам «Сеат», который, казалось, был готов развалиться на части каждый раз, как этот тип вжимал в пол педаль газа, заставляя машину подчиниться своим требованиям. К счастью, мы добрались до пункта назначения, никого не сбив. «Сеат» притормозил перед роскошным отелем, и швейцар, одетый в жилет и ливрею, презрительно оглядел автомобиль. Выйдя из машины, аргентинец бросил ему ключи, и тот поймал их на лету.
– Сюда, красотка.
Подобное обращение меня раздражало, но я сдержалась, чтобы не доставлять ему удовольствия своим бессмысленным ответом. Этот парень, казалось, преобразился, вдруг лишившись той агрессивности, которую выплескивал, сидя за рулем. Он повел меня на соседнюю улицу: широкий проспект с островком в центре. На заднем плане торжественно возвышались Бранденбургские ворота.
Я узнала этот монумент по фотографиям, впрочем, по правде говоря, они не передавали в полной мере ни его масштабов, ни величия. Тот факт, что уже стемнело, еще больше усиливал это впечатление, потому что благодаря иллюминации в золотистых тонах казалось, будто ворота раскалились добела.
Я узнала Сарасолу сразу, как увидела его, хотя он, как и Бранденбургские ворота, тоже был знаком мне лишь по фото. Мужчина сидел на террасе шикарного ресторана в солнечных очках, несмотря на окружавшую его темноту, и потягивал мартини из бокала, оттопырив мизинец, как делают только аристократы и идиоты.
– Эй, шеф. Вот, я вам ее привез.
Сарасола искоса на нас взглянул. После беглого осмотра он вновь повернулся к воротам, словно не хотел слишком надолго терять их из виду.
Повесив зонт на руку, аргентинец отодвинул от стола один из стульев, приглашая меня присесть. Сытая по горло его притворством, я отказалась и села на другое место, лишь теперь позволив себе хорошенько рассмотреть этого типа, прятавшегося за гигантскими солнечными очками.
Определенно, Тереза Солана не преувеличивала, заявив, что обратилась к одним из самых авторитетных библиофилов страны. В мире книголюбов не так много знаменитостей, но Карлос Сарасола, вне всяких сомнений, был одной из них. Этот парень, потягивавший мартини на другом конце стола, выступал посредником в некоторых из самых громких сделок последнего десятилетия, а в его резюме значились такие достижения, как продажа перевода «Дон Кихота», найденного на одной парижской мансарде, и приобретение «Книги благой любви»[12] для Национальной библиотеки. Через его руки каждый месяц проходило больше инкунабул и первых изданий, чем я видела за всю свою жизнь. Более того, в свободное время он работал литературным агентом у некоторых авторов бестселлеров и ютуберов, желавших проявить себя в писательстве. Это хобби приносило ему миллионные прибыли, увеличивавшие его и без того внушительный банковский счет.
– Очень приятно, Грета.
Тот факт, что он знал мое имя, меня поразил. В то, что он еще и был заинтересован в знакомстве со мной, мне тоже было, мягко говоря, трудно поверить. Именно по этой причине мне стоило больших усилий, чтобы мой голос не выдал радостного возбуждения, буквально разрывавшего меня изнутри.
– Приятно с вами познакомиться, сеньор Сарасола.
Мужчина кивнул, словно говоря «еще бы ты не была рада со мной познакомиться». Я ждала, пока он предложит мне перейти на ты. Он этого не сделал, но, по крайней мере, великодушно снял солнечные очки и положил их на стол.
Первой моей мыслью было то, что его внешность была абсолютно не такой впечатляющей, как его достижения. Спина его была узкой, а торчавший живот был таким раздутым, словно он находился на восьмом месяце беременности. Ничто в его облике не выдавало того, что он был легендарным охотником за книгами, которого почитал и которому завидовал весь мир.
– Я знаю, кто ты, – сказал он. – Знаю, на кого ты работаешь, и знаю, на поиски чего ты приехала в Берлин.
– Рада, что вы так хорошо проинформированы.
– В нашем ремесле информация – это сила, дорогая. Ты со мной не согласна?
Я мгновенно залилась краской. Он сказал «наше ремесло», включив меня в ту же категорию, в которой находился сам, что показалось мне необычным. Несмотря на его заурядный и, определенно, разочаровавший меня вид, я не могла не вспоминать о том, что передо мной сейчас находится один из самых уважаемых в мире охотников за книгами. И тот факт, что он знал о моем существовании, был чем-то, что я не могла себе представить даже в своих самых смелых мечтах.
– А еще я знаю, что произошло с той миссис Стерлинг.
И куда делся Борхес? Ну, приехали.
Это замечание, которое он произнес напыщенным, притворно небрежным тоном, мгновенно уничтожило всю гордость, что я сейчас испытывала. Казалось, меня спустили с небес на землю, грубо и подло толкнув.
– У меня его нет, – ответила я.
О проекте
О подписке