Глава V
Разоблачение

Маргиана, зима 53/52 г. до н. э.

На рассвете вся когорта отправилась в храм Митры, но нашла там только трупы. Уцелевшие скифы давно умчались. Судя по всему, они ставили себе цель убить Пакора. По стране пустили в дальний поиск усиленные конные разъезды, но врага так и не обнаружили. Постепенно напряженность в форте спала, хотя Вахрам, командовавший теперь легионом, приказал удвоить численность караулов и днем и ночью.

Скифы больше не давали о себе знать.

Шли недели, а о Тарквинии не было ни слуху ни духу. Ничего не говорили и о Пакоре – что с ним творилось, держали в тайне, в его дом допускали только парфян. Старшие центурионы все еще пребывали в бешенстве из-за того, что случилось, и разговаривали только с теми, кому верили; другими словами, общались только со своими соплеменниками. Конечно, Ромул и Бренн рассказали соседям по казарме о нападении; новость распространилась, как пожар. В лагере, что ни день, рождались новые слухи. Ясно было только одно: парфяне пока не начали репрессий, а это значило, что Пакор еще жив. То есть усилия Тарквиния приносили какие-то плоды, но какие именно, никто из римлян не знал.

Чтобы Ромул и Бренн не могли убежать, за ними постоянно следили. Новых откровенных угроз никто не произносил, но положение друзей оставалось отчаянным. Вахрам не разбрасывался словами попусту, и многие парфяне при любой подвернувшейся возможности старались напомнить им об этом. И, что еще хуже, их постоянно упрекали за смерть Феликса. Это несчастье обернулось тяжелейшим ударом по их гордости, тем более что они не отомстили за смерть друга и было маловероятно, что это им вообще удастся. Бренн сносил угрозы и оскорбления молча, лишь крепко стискивал зубы. Ромул ежедневно молился Митре. Он никак не мог отделаться от мыслей о доме и о том, что же мог увидеть Тарквиний. Брошенная гаруспиком фраза о возможном возвращении в Рим поддерживала его дух.

В мозгу юноши рождалось множество разнообразных видений. В одних он находил мать и Фабиолу. В других – пытал Гемелла. Часто он в своих фантазиях сходился в поединке с Вахрамом и медленно убивал его. Ромул также неоднократно возвращался мыслями к той стычке, которая послужила причиной их бегства из столицы. Тогда он в драке убил аристократа, по-видимому расколов ему череп рукоятью меча. Сначала, перепуганный и озабоченный лишь тем, чтобы избежать неминуемой казни – распятия на кресте, Ромул не слишком задумывался о происшедшем. Теперь же, пройдя через множество сражений, он знал, что, даже если он и не соразмерил тогда силу, все равно убить человека таким ударом, пожалуй, нельзя было. Когда он спросил Бренна, тот подтвердил, что ни разу не ударил толком взбесившегося нобиля, лишь пару раз толкнул. Все это наводило на размышления, прежде всего на вывод, что он, Ромул, ни в чем не виноват. А это значило, что у него на самом деле не было причины для бегства. В таком случае кто же убил Руфа Целия? Теперь узнать это было невозможно, но Ромул частенько погружался в размышления о том, как могли повернуться события, если бы всадник остался жив. Он неоднократно обсуждал то давнее происшествие с Бренном, но галла, в отличие от него, такие вопросы не беспокоили. Ему было на роду написано предпринять великое странствие, и Бренн был убежден, что именно поэтому он и оказался в Маргиане. У Ромула такого утешения не было.

У него не было вообще никакой опоры, кроме совета Тарквиния верить в Митру – бога, о котором он почти ничего не знал.

На то, что кто-нибудь из парфян расскажет ему о своем боге, надежды не было. Посетить храм он не мог – его ни за что не выпустили бы из лагеря. В конце концов Ромулу удалось обзавестись маленькой статуэткой. Он купил ее у худого, как щепка, старика, который регулярно являлся в форт и торговал разными безделушками. Продавец сообщил, что Митра носил на голове фригийский колпак и что из крови быка, которого Митра принес в жертву, родились люди, звери земные и птицы небесные, травы, деревья и вся пища людская. Ромул проявил настойчивость и узнал, что в культе Митры существует семь стадий посвящения. Рассказать что-либо еще торговец наотрез отказался. Он добавил лишь несколько слов:

– Ты кажешься храбрым и честным. Если ты и на самом деле такой, Митра откроет тебе что-нибудь еще.

Эти слова всколыхнули в сердце Ромула надежду.

Изваяние он поставил на специальный алтарь, находившийся возле входа в казарму. И неважно, что алтарь был посвящен Эскулапу, богу врачевания, – римляне никогда не упускали случая помолиться еще какому-нибудь богу. И теперь Ромул проводил почти все свободное время на коленях перед образом Митры, молясь о ниспослании какого-нибудь благого знамения, касающегося Тарквиния и того, что ему предстоит увидеть по возвращении в Рим. Ответа не было, но юноша не терял веры. Сколько он себя помнил, от жизни ему всегда доставались удары, один другого тяжелее. В детстве ему ночь за ночью приходилось смотреть, как Гемелл насиловал его мать. Потом Ромула продали в страшную лудус – школу гладиаторов. Поединок с Лентулом, несравненно более опытным и сильным бойцом, чем он сам. Массовое сражение не на жизнь, а на смерть на арене. Бегство из Рима после ночной стычки. Армейская жизнь, ужас разгрома при Каррах. Парфянский плен, а затем долгая дорога в Маргиану. Но каждый раз, когда ему грозила смерть, боги защищали его от опасности. После всего, что довелось вытерпеть, Ромул был готов посвятить все свое внимание Митре. Да и что еще ему оставалось?

В последнее время юноша бывал у алтаря гораздо чаще и дольше, чем обычно. И не уставал поражаться набожности своих товарищей. При иных обстоятельствах римляне с нетерпением ожидали бы смерти Пакора – никто из них не испытывал ни малейшей симпатии к жестокому парфянину, – но теперь легионеры непрерывно молились о его исцелении. Ежедневно к алтарю приходили едва ли не все воины центурии. О том, что жизнь Тарквиния в опасности, быстро узнал весь легион, и к святилищу стали во множестве приходить воины из других подразделений. Вскоре каменная вершина алтаря оказалась завалена сестерциями, денариями и даже амулетами на счастье – их легионеры особенно ценили и могли решиться отказаться от них лишь по очень серьезной причине. Все, что было отчеканено или сделано в Италии, стало теперь бесценным. Для Ромула и Бренна это оказалось веским подтверждением того, насколько высоко оценивали в Забытом легионе то, что делал для него Тарквиний.

Одним морозным днем Ромул, как обычно, молился перед алтарем. Он закрыл глаза и глубоко ушел в себя, но вдруг услышал позади громкие голоса. Сначала он подумал, что это другие легионеры, тоже решившие обратиться за помощью к богам, и не обратил внимания на шум, но, услышав смех, все же обернулся. Прямо за дверью стояли и рассматривали его пятеро легионеров. Ромул узнал их – все они входили в один из контуберниумов той же центурии, к которой принадлежал он сам. Все много лет служили в легионах. Что характерно, он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь молился перед алтарем.

– Просишь за прорицателя? – осведомился Кай, высокий, худой человек со зловонным дыханием изо рта, где сохранилось лишь несколько зубов. – За нашего центуриона?

Ромулу тон Кая сразу не понравился.

– Да, – бросил он. – А ты почему не молишься?

– Так ведь он нас покинул на некоторое время, скажешь, нет? – глумливо произнес стоявший прислоняясь к дверному косяку Оптат. Он был высоким и сильным, почти как Бренн, но, в отличие от галла, со всеми держался очень недружелюбно.

Ромулу стало тревожно. Все пятеро пришли с учебных занятий, были одеты в кольчуги и при полном вооружении, на нем же была лишь туника, а из оружия – только кинжал.

– Похоже, что так, – медленно проговорил он, обводя взглядом всех по очереди.

– Предатель, сволочь! – рявкнул Новий, самый малорослый из пятерки. Но это не мешало ему быть отличным фехтовальщиком. Ромулу доводилось видеть его в деле. – Сговорился с Пакором!

– Сейчас небось выдумывают на пару, как побольше наших перебить, – добавил Кай. – Вроде того, что он в Каррах учинил.

Ромул не верил своим ушам, но спутники Кая решительно закивали.

– Что ты сказал?! – воскликнул он.

– Что слышал, – оскалился Кай, показав красные, воспаленные десны. – Красс не мог проиграть битву. Он был великим полководцем.

– Что же тогда случилось? – изумился Ромул.

– Предатели набатийцы удрали в самый решительный момент. А этруск, дружок твой, вызвал злых духов. – Новий взялся за висевший у него на шее амулет в виде фаллоса. – Он всегда нам несчастья готовил.

И снова его спутники одобрительно забормотали.

Потрясенный до глубины души их словами Ромул понял, что лучше всего промолчать. Похоже, впавшие в отчаяние от безысходности легионеры решили найти козла отпущения. И Тарквиний с длинными светлыми волосами, золотой серьгой в ухе и далеко не всегда понятными поступками был прямо-таки напрашивавшейся мишенью. Спорить с ними или пытаться переубедить их значило бы, вероятнее всего, еще сильнее испортить положение. Повернувшись к ним спиной, он поклонился маленькому каменному изваянию Эскулапа, стоявшему на алтаре.

Неожиданно Оптат громко присвистнул.

– Где ты это заработал?

Ромул скосил глаза, и сердце у него оборвалось. Правый рукав его туники задрался, открыв большой шрам на том месте, где находилось клеймо раба. Срезав злосчастную метку, Бренн зашил рану несколькими грубыми стежками. Когда они вербовались в армию, свежий шрам, конечно, заметили, но Ромулу удалось отшутиться и соврать, что его зацепили во время случайной стычки с грабителями. А уж в состоящей из галльских наемников когорте никому дела не было до того, кто и откуда взялся. А сейчас, потрясенный клеветническими обвинениями против Тарквиния, Ромул растерялся.

– Не помню, – ляпнул он.

– Что? – ехидно рассмеялся Оптат. – Спал, что ли, очень крепко?

Его дружки продолжали посмеиваться, но выражения их лиц изменились. Теперь они походили на свору гончих, зажавших в углу дикого кабана. Ромул мысленно выругал себя последними словами. Разве может хоть кто-нибудь забыть, когда его ранили в бою?

Новий выставил левую ногу вперед и выразительно ткнул пальцем в казавшиеся совсем белыми отметины по обеим сторонам загорелой мускулистой икры. Судя по размеру, они были оставлены прошедшим насквозь копьем.

– Понятия не имею, кто это сделал! – крикнул он, ломаясь. – Даже удара острием не почувствовал.

Ответом ему был громкий многоголосый смех. За время службы в легионах все получили немало шрамов.

– Это было очень давно, – сказал Ромул, заранее зная, что эта попытка оправдаться окажется тщетной.

– Ты всего лишь щенок сопливый, – моментально отозвался Кай. – И не провел полжизни в легионах, не прошел через дюжину войн.

– Как мы, – добавил Оптат. – А мы все помним каждое прикосновение меча, как будто это случилось вчера.

Ромул залился краской. Увы, он не мог сказать того же о двух годах, на протяжении которых он был секутором и сражался на арене. Острую боль от ножа Лентула, вонзившегося ему в бедро, он ощущал и сейчас так же явственно, как в тот миг, когда все произошло. Но упоминать об этом нельзя было ни в коем случае. Почти все гладиаторы были рабами, преступниками или военнопленными и считались презреннейшими из презренных.

– Слыхал я, что есть люди, которые за хорошую цену отлично срежут клеймо и зашьют рану, – злобно бросил Кай.

– Потом и не подкопаешься, – хмуро добавил Новий.

– Признавайся, ты из этих! – потребовал, наливаясь гневом, Оптат.

– Нет, конечно! – воскликнул Ромул. – Рабы ведь не допускаются в армию.

– Под страхом смертной казни, – добавил Новий, искоса взглянув на него.

Кай переступил через порог.

– Ну-ка, напомни, откуда ты родом.

– Из Трансальпийской Галлии. – Ромулу ужасно не нравился тот оборот, который приобретали события. Он поднялся на ноги, подумав, что было бы очень неплохо, если бы сюда подошел Бренн.

– А вам-то что?

– Да просто мы же прослужили там три года, – отозвался Новий и прищурился так, что его глаза превратились в узкие щелки. – Было дело, а, парни?

Оптат ухмыльнулся.

Ромул почувствовал, что ему вот-вот станет дурно. Уроженцем той части Галлии был Бренн, сам же Ромул являлся чистокровным римлянином. Лгать понадобилось только для того, чтобы попасть в армию. И Бассий, их первый центурион, просто обрадовался, что к нему попала пара людей, которые прекрасно умели сражаться. И не стал задавать лишних вопросов. Для Бассия имели значение лишь доблесть и умение воинов. К тому же наемники в армии Красса начали общаться с римскими легионерами только в плену. Да и во время продолжительного похода на восток пленные почти не задавали вопросов друг другу. Куда важнее было уцелеть. Вплоть до сегодняшнего дня.

– Там побывала половина армии, – грубо бросил Ромул. – Коросту свою ты тоже там заработал?

Это было оскорблением, однако Новий будто не услышал его.

– Так где же ты жил?

Внимание остальной четверки было приковано к злобному недомерку, словно он сам намеревался ответить на свой вопрос.

– В деревне, высоко в горах, – уклончиво ответил Ромул. – Далеко.

Но его слова не удовлетворили доморощенных следователей. Новий и Оптат вслед за Каем вошли внутрь, а оставшиеся двое загородили дверь. Ромулу было некуда податься, кроме как в казарму, где было еще меньше места. Молодой солдат сглотнул слюну, борясь с настойчивым желанием вынуть кинжал. Если он в такой тесноте вступит в бой с тремя противниками, вооруженными мечами, у него не будет почти никаких шансов. Единственная защита состояла в том, чтобы дерзко отрицать все, в чем его обвиняли.

– Какой там был ближайший город?

Как Ромул ни ломал голову, ему никак не удавалось припомнить, упоминал ли вообще Бренн название своей родины. Не помогла даже молитва Митре, а за ним Юпитеру. Он открыл было рот, потом закрыл, не проронив ни слова.

Новий шагнул вперед, на ходу вынимая меч из ножен.

– Ты что, и этого не можешь вспомнить? – приторным голосом осведомился он.

– Мы жили неподалеку от Лугдунума, – громыхнул из-за двери голос Бренна.

Никогда еще Ромул не испытывал столь сильного чувства облегчения.

– Это территория аллоброгов, что ли? – глумливо спросил Новий.

– Да. – Бренн вошел в комнату, заставив Кая попятиться. – Была.

Оптат ухмыльнулся.

– Ту кампанию я отлично помню. Ваши деревни пылали, как хворост.

– И среди бабья, которое мы оттрахали, попадались очень смазливые девки, – добавил Новий и несколько раз вставил два пальца левой руки в кольцо, образованное указательным и большим пальцами правой.

Остальные вызывающе расхохотались, и Ромул почувствовал, что его распирает гнев за то, что Бренна подвергают такому унижению.

Галл и сам побагровел от ярости, но сдержался.

А Новий все не желал утихомириться.

– Тогда почему у вас с ним акценты разные? – Он ткнул пальцем в сторону Бренна.

Тот не давал Ромулу возможности что-либо сказать.

– Потому что его отец был таким же римским солдатом, как и вы, поганцы, – рявкнул он. – Потому у него и имя такое. Довольны?

Аммий, Примитив и Оптат злобно взглянули на него, но промолчали. Они были простыми громилами, а не заводилами.

– Так что же насчет отметины? – вновь пошел в наступление Новий.

– Это от гладиуса, – с деланой неохотой ответил галл. – Парень еще не мог толком поднять меч, но, когда ваши напали, тоже попытался сопротивляться. Неудивительно, что ему не хотелось говорить вам об этом.

В конце концов Новий все же растерялся и принялся прикидывать в уме, каким должен был быть Ромул во время восстания аллоброгов, случившегося девять лет назад.

Все сходилось.

– Мы бежали на юг. Работали где придется, – продолжал Бренн. – И прибились к армии Красса. Все наше племя погибло, так что нам было все равно, куда идти, хоть в Гадес.

В римском войске служило много воинов из побежденных племен. Это было обычным делом. В бесчисленных армиях Республики можно было встретить иберийцев, галлов, греков, ливийцев. В последние годы там попадались даже карфагеняне.

Коротышка-легионер выглядел разочарованным.

Ромул воспользовался моментом и подвинулся поближе к Бренну. Вместе они производили внушительное впечатление – огромный галл с могучими рельефными мышцами и его молодой друг, пусть не такой громадный, но тоже отлично сложенный. И пусть у Ромула не было ничего, кроме кинжала, они вполне могли постоять за себя, если бы началась схватка. Некоторое время эта пара и пятеро ветеранов пожирали друг друга взглядами.

Новий опустил меч.

– В легионах могут служить только граждане, – презрительно сказал он, – а не всякий сброд из варварских племен вроде вас.

– Точно! – поддержал его Кай.

Они якобы забыли, что в войске Красса была когорта наемников. И о том, что Ромул был наполовину италийцем. И даже о том, что Забытый легион входил в состав не римской, а парфянской армии.

– Так то в Риме, – примирительно ответил Бренн. – А здесь мы получаемся собратьями по оружию. С одной стороны мы, а с другой – парфянская сволочь.

Его слова вроде бы подействовали на ветеранов именно так, как он рассчитывал: те повернулись, чтобы уйти. Новий шел последним.

Ромул улыбнулся галлу и расслабился было. Как оказалось, рано.

Малорослый легионер вдруг остановился в дверях и повернулся. Бренн смерил его злым взглядом, но Новий застыл на месте.

– Странно… – задумчиво сказал он. – Очень странно.

Ромул с ужасом увидел, что Новий уставился на левую ногу Бренна, туда, где на икре отчетливо виднелся лиловый овальный след от ожога.

– Что еще? – крикнул снаружи Кай.

– На той войне проконсул Помптин велел нам ставить пленникам клеймо не на плече, как обычно, а на голени.

– Помню, – донесся ответ. – Ну и что?

Ромул не раз задумывался о том, почему клеймо Бренна стояло совсем не там, где у остальных рабов, но никогда об этом не спрашивал.

– Чтобы было видно, что это именно его рабы, а не чьи-то там еще, – крикнул Новий.