Глава 2
С собакой за призраком

Наутро Лесли поинтересовалась, как прошла моя охота за призраком. Мы с ней околачивались возле кабинета Неблетта – места, откуда должен был последовать решающий удар судьбы. Вообще-то нас туда никто не звал, но дольше мучиться неопределенностью было невыносимо.

– А знаешь, в жизни есть вещи и похуже вспомогательного отдела, – заметил я.

Пару минут мы молчали, обдумывая эту мысль.

– Пробки, – сказала Лесли. – Они точно хуже.

– Да, зато ты будешь кататься на хороших машинах, – возразил я, – на «БМВ‐5» или на «Мерседесе» премиум-класса.

– Какой же ты все-таки меркантильный, Питер, – поморщилась Лесли.

Я хотел было возмутиться в ответ, но тут дверь кабинета открылась, и на пороге возник Неблетт. Похоже, он ничуть не удивился, увидев нас. Протянул Лесли письмо, но она почему-то не торопилась его распечатывать.

– Вас ждут в Белгравии ^[7], – сказал Неблетт, – давайте-ка, ноги в руки!

В Белгравии находится офис Вестминстерского отдела по расследованию убийств. Лесли нервно помахала мне и унеслась по коридору.

– Вот настоящая гроза воров, – сказал Неблетт, проводив ее взглядом. Повернулся ко мне и нахмурился.

– А вас, – сказал он, – я даже не знаю, как и назвать.

– Я инициативный сотрудник, который принесет управлению большую пользу, сэр, – напомнил я.

– Пройдоха вы редкостный, только и всего, – буркнул Неблетт и протянул мне вместо конверта листок бумаги.

– Будете работать с шеф-инспектором Томасом Найтингейлом.

На листке было название и адрес суши-бара на Нью-Роуд.

– А на какое подразделение, сэр? – спросил я.

– Насколько я понял, на отдел расследования экономических и профессиональных преступлений, – ответил Неблетт. – Им нужен сотрудник в штатском, и советую поторопиться.

Отдел расследования экономических и профессиональных преступлений – это такая «корзина для бумаг», куда попадают дела из самых разных спецподразделений, от связанных с искусством и антиквариатом до иммиграционных и «компьютерных». Но главное, не из вспомогательного отдела! Я решил и впрямь поторопиться, пока он не передумал, – но прошу заметить, удалился с достоинством, а не вприпрыжку, как некоторые.

Нью-Роуд, узкая пешеходная улица между Ковент-Гарденом и Сент-Мартинс-лейн, пролегает от супермаркета «Теско» до театров. Где-то в ее середине, между частной художественной галереей и магазином женской спортивной одежды, втиснулся ресторанчик «Токио Гоу-Гоу». В его узком и тесном зале едва хватает места для столиков в два ряда. Оформлен он в стиле традиционного японского минимализма – полированный деревянный пол, столы и стулья также из лакированного дерева, повсюду прямые углы, в декоре преобладает рисовая бумага.

Найтингейл обнаружился за дальним столиком, перед ним стоял коричневый лакированный поднос-бенто. Я подошел, инспектор поднялся и протянул мне руку. Я сел напротив, и он спросил, присоединюсь ли я к трапезе. Я вежливо отказался, поскольку взял за правило никогда не есть холодный рис, будучи на нервах. Найтингейл заказал чай и спросил, не возражаю ли я, если он закончит обедать.

Я сказал «конечно нет», и он вновь принялся ловкими движениями палочек извлекать еду из своего бенто.

– Вы его дождались? – внезапно спросил инспектор.

– Кого?

– Этого вашего призрака, – сказал он, – Николаса Уоллпенни. Он попрошайка, вор и плут. Покойный прихожанин святого Джайлса. Рискнете предположить, где его могила?

– На кладбище Церкви актеров?

– Точно, – сказал Найтингейл и ловко подцепил палочками ролл с уткой. – Так он вернулся?

– Нет, – ответил я.

– Призраки такие непредсказуемые, – вздохнул он. – Как свидетели они очень ненадежны.

– Хотите сказать, они действительно существуют?

Найтингейл аккуратно вытер губы салфеткой.

– Вы сами разговаривали с одним из них – так как, по-вашему?

– Я бы хотел услышать мнение старшего по званию.

Он отложил салфетку и взял с подноса свою чашку.

– Призраки существуют, – кивнул он и отхлебнул чай.

Я вытаращил глаза. Нет, сам я никогда не верил ни в призраков, ни в фей, ни в богов, но последние пару дней я как будто смотрел шоу иллюзионистов и ждал, что вот-вот откуда-нибудь из-за занавески появится волшебник и предложит мне вытянуть карту из колоды. Скажу больше, я и не готов был поверить в призраков, но, если сталкиваешься с чем-то нос к носу, приходится признать, что оно есть на самом деле.

А если призраки и вправду есть?

– То есть вы сейчас скажете, что у нас в столичной полиции есть некое секретное подразделение, которое занимается призраками, вурдалаками, феями, демонами, ведьмами и колдунами, эльфами и гоблинами? Прервите меня, пока я еще не всех сказочных существ перебрал.

– Вы даже еще толком не начали, – ответил он.

– Стоит добавить пришельцев? – предположил я, чтобы хоть что-то сказать.

– Нет, пока нет.

– А секретное подразделение все-таки есть?

– Боюсь, я его единственный сотрудник, – сказал инспектор.

– Но в чем же будет заключаться моя… служба?

– Будете мне помогать, – ответил он, – в расследовании этого дела.

– Так вы считаете, в этом убийстве было что-то сверхъестественное?

– Давайте вы расскажете мне о показаниях вашего свидетеля, – предложил Найтингейл, – а там посмотрим.

И я рассказал ему о Николасе, о том, как убийца переоделся перед нападением, о записи с камеры наблюдения и о версии отдела убийств насчет того, что это были два разных человека. Когда я умолк, Найтингейл жестом попросил у официантки счет.

– Жаль, я не знал этого всего вчера, – сказал он. – Можно было еще успеть найти следы.

– Какие следы, сэр? – удивился я.

– Следы сверхъестественного, – ответил он. – Они всегда остаются.

Ездил Найтингейл на самом настоящем «Ягуаре Марк 2», с двигателем XK6 на 3,8 литра. Мой папа ради возможности купить такую машину продал бы свою трубу – а тогда, в шестидесятые, это значило немало. Машина была уже не новая, на корпусе виднелось несколько вмятин, и через водительскую дверь тянулась здоровенная царапина. Кожа салона уже слегка потрескалась, но, когда Найтингейл завел мотор, шестицилиндровый двигатель издал совершенно идеальный звук, мягкий и мощный.

– Я знаю, вы сдали экзамены продвинутого уровня по естественным наукам, – сказал Найтингейл, выруливая с парковки, – так почему не пошли учиться дальше?

– Я отвлекся от занятий, сэр, – ответил я. – Мои баллы были слишком низкими, чтобы я мог поступить туда, куда хотел.

– Неужели? Что же вас отвлекло? – спросил он. – Не музыка ли? Возможно, вы играли в какой-то группе?

– Нет, сэр, все было гораздо прозаичнее, – ответил я.

Мы проехали Трафальгар-сквер и благодаря неброскому значку столичной полиции на лобовом стекле быстро проскочили через улицу Мэлл, мимо Букингемского дворца, и выехали на Виктория-стрит. Отсюда, если подумать, было только две дороги – либо в Белгравию, где отдел по расследованию убийств разместил свой временный штаб, либо в Вестминстерский морг, куда отвезли тело убитого. Я очень надеялся на первый вариант, но шеф-инспектор, конечно, выбрал второй.

– Но вы владеете научными методами, не так ли? – спросил Найтингейл.

– Разумеется, сэр, – ответил я. И отметил про себя: срочно почитать про методы Бэкона, Декарта и Ньютона. Наблюдения, гипотезы, эксперименты – все, что найду, когда доберусь до ноутбука.

– Отлично, – сказал Найтингейл. – Мне нужен кто-то, кто способен мыслить ясно и объективно.

«Ну точно, в морг», – подумал я.

Официально он называется «Центр судмедэкспертизы имени Иэна Веста» и представляет собой результат весьма удачной попытки Министерства внутренних дел превратить один из муниципальных моргов в пафосное заведение, как в американских фильмах. Здесь, чтобы не дать неряшливым копам случайно испортить следовые улики на телах, созданы специальные смотровые, в которых установлены телеэкраны. Изображение транслируется туда непосредственно из операционной, где проходит аутопсия. Таким образом, даже самые жуткие случаи воспринимаются не так тяжело, больше напоминая чернушный документальный фильм. Меня это более чем устраивало, но Найтингейл, напротив, сказал, что нам необходимо увидеть труп вблизи.

– Зачем? – спросил я.

– Затем, что кроме зрения есть и другие формы восприятия, – сказал Найтингейл.

– Имеете в виду экстрасенсорное восприятие?

– Просто будьте готовы ко всему.

Лаборанты заставили нас облачиться в специальные костюмы и надеть респираторы и только потом допустили в лабораторию. Мы не были родственниками погибшего, поэтому ради нас не стали прикрывать тканью место, где голова отделена от тела. И я вдруг очень порадовался, что не стал ничего есть в том ресторанчике.

Похоже, при жизни Уильям Скермиш ничем особо не выделялся. Средних лет, среднего роста, рыхлый, но без лишнего веса. Я с удивлением понял, что не боюсь смотреть на отрезанную голову и рваный край мышц и кожи на месте шеи. Люди привыкли думать, что первый труп, который видит полицейский, – это жертва убийства, но обычно это бывают погибшие в автокатастрофах. Я впервые увидел труп на второй день своей работы, когда курьера, ехавшего на велосипеде, переехал грузовик, оторвав ему голову. После такого к трупам не то чтобы привыкаешь – просто сознаешь, что могло бы быть гораздо страшнее. Я смотрел на безголового мистера Скермиша без всякого удовольствия, но ожидаемого отвращения тоже не было.

Найтингейл склонился над телом так низко, что его лицо почти соприкоснулось с изуродованной шеей мертвеца. Покачал головой, оглянулся на меня.

– Помогите перевернуть.

Я совсем не хотел прикасаться к мертвому телу даже в стерильных перчатках, но трусить и отказываться было поздно. Тело оказалось тяжелее, чем я ожидал, – холодное, негнущееся. Я перевернул его на живот, и оно с тихим шлепком легло на стол. Я тут же шагнул прочь от стола, но Найтингейл поманил меня обратно.

– Мне нужно, чтобы вы как можно ближе наклонили голову к его шее, закрыли глаза и сказали, что чувствуете.

Я не двинулся с места.

– Обещаю, вы сразу все поймете, – сказал инспектор.

Если бы не респиратор и защитный экран для глаз, я бы точно поцеловался с этим мертвым типом. Я закрыл глаза, как было велено. Вначале просто пахло спиртом, медицинской сталью и свежевымытой кожей, но несколько секунд спустя я почувствовал что-то еще. Как будто рядом чесался, пыхтел и вилял хвостом кто-то маленький, лохматый, с мокрым носом

– Итак? – поинтересовался Найтингейл.

– Собака, – ответил я. – Маленькая брехливая собачонка.

Рычание, лай, крик, булыжники мостовой, мелькнувшие перед глазами, удары палки, смех – визгливый, сумасшедший хохот.

Я резко выпрямился.

– Нападение, потом смех? – спросил Найтингейл.

Я кивнул.

– Что это такое? – спросил я.

– Это и есть сверхъестественное, – ответил шеф-инспектор. – Оно оставляет некий след, воспоминание. Если вы посмотрите на яркий свет, а потом закроете глаза, – ощущение останется. Так и здесь. Мы называем это вестигием – следовым отпечатком.

– А как убедиться, что мне не показалось? – спросил я.

– Нужна практика, – сказал Найтингейл. – Со временем научитесь.

К счастью, на этом мы закончили и вышли из лаборатории.

– Но я очень смутно это почувствовал, – сказал я, пока мы переодевались. – Они всегда настолько слабые, эти следы?

– Тело пролежало в холодильной камере два дня, – ответил инспектор, – а трупы не очень хорошо держат вестигии.

– Значит, появление отпечатка было вызвано чем-то очень мощным? – предположил я.

– Именно, – согласился Найтингейл. – Из этого следует, что собака играет здесь какую-то важную роль, и нам необходимо выяснить какую.

– Возможно, это была собака мистера Скермиша?

– Возможно, – сказал Найтингейл. – Давайте с этого и начнем.

Переодевшись, мы направились к выходу из морга, но тут нас подстерегло несчастье.

– Говорят, тут здорово воняет, – прогремело позади нас. – И чтоб я сдох, если это не так!

Мы замедлили шаг и развернулись.

Шеф-инспектор Александер Сивелл ростом два метра, у него грудь колесом, пивной живот и голос, от которого дребезжат стекла. Родом он вроде бы откуда-то из Йоркшира, и, как для многих чокнутых северян, переезд в Лондон был для него более дешевой альтернативой психиатрической лечебнице. Я его знал только по слухам, которые призывали никогда, ни при каких обстоятельствах не злить его. Он несся на нас как племенной бык, и, глядя на него, я с трудом подавил желание спрятаться за Найтингейла.

– Найтингейл, это гребаное дело расследую я! – взревел Сивелл. – Мне плевать, что вы там мутите, но я не позволю вам со своей потусторонней херней лезть в работу нормальных полицейских

– Уверяю вас, инспектор, – спокойно ответил Найтингейл, – я не собираюсь вмешиваться в ваше расследование.

Тут Сивелл заметил меня.

– А это еще кто, черт возьми? – спросил он.

– Это констебль Питер Грант, – сказал Найтингейл. – Мой подчиненный.

Эти слова явно ошарашили Сивелла. Он очень внимательно посмотрел на меня, потом снова повернулся к Найтингейлу.

– Вы что, взяли ученика?

– В ближайшее время будет окончательное решение.

– Еще посмотрим, – бросил Сивелл. – Было соглашение, не забывайте!

– Было, не спорю, – кивнул Найтингейл, – но обстоятельства меняются.

– Меняются они, хрена с два, – буркнул Сивелл. Как мне показалось, уже не так уверенно.

Он снова повернулся ко мне.

– Послушай совета, сынок, – тихо сказал он. – Сваливай-ка подальше от этого типа, пока не поздно.

– У вас все, инспектор? – поинтересовался Найтингейл.

– Просто не лезьте в мое расследование, – бросил Сивелл.

– Если я где-то нужен, я подключаюсь, – сказал Найтингейл. – Таковы условия соглашения.

– Обстоятельства, черт их возьми, могут измениться, – сказал Сивелл. – А теперь прошу прощения, джентльмены, я спешу на промывание прямой кишки.

Сказав это, он развернулся, пронесся по коридору и вышел вон, оглушительно хлопнув створчатыми дверьми.

– Какое соглашение? – спросил я.

– Не берите в голову, – уклонился от ответа Найтингейл. – Давайте лучше попробуем отыскать ту собачку.

Над районом Кэмден возвышаются два холма: Хэмпстед – на востоке, а Хайгейт – на западе. Между ними гигантской зеленой седловиной пролегает Хит, один из самых больших парков Лондона. Склоны обоих холмов спускаются к Темзе и к пойме, над которой высится центр Лондона.

Дартмут-парк, где проживал Уильям Скермиш, находится на самом пологом склоне Хайгейта, в шаговой доступности от Хита. Скермиш жил на усаженной деревьями тихой улице, по которой почти не ездили машины, на первом этаже многоквартирного углового дома, перестроенного из здания Викторианской эпохи.

Ниже по склону Хайгейта находятся Кентиш-Таун, Лейтон-роуд и жилой комплекс, где я вырос. Кое-кто из моих одноклассников жил в двух шагах от дома Скермиша, так что этот район я знал отлично.

Мы показали удостоверения дежурному копу, охранявшему вход, и тут за занавеской в окне второго этажа мелькнуло чье-то лицо. Как и во многих перестроенных домах, стены когда-то элегантного холла залепили гипсокартоном, что дало эффект тесноты и скудного освещения. В дальнем конце холла втиснули вплотную друг к другу две дополнительные входные двери. Правая была приоткрыта, хоть и перетянута полицейской оградительной лентой. А левая, очевидно, вела в ту квартиру, где при виде нас дернули занавеску.