Держать камчу в руках во время дебатов на суде биев – судей-ораторов считалось нормой, и когда человеку было что сказать, он поднимал камчу или бросал в круг, прося слова. Во время словесных баталий ораторов камча была неизменным атрибутом степной демократии, этикета кочевников. А для Салима была еще и смертельным оружием.
После обмена любезностями между братьями начался разговор, которого я так боялся и избегал как мог. Первым начал Салим. Он говорил резко и отрывисто.
– Скажите мне, – обратился он к братьям. – Вот вы воюете за что?
– Мы хотим восстановить монархию, навести порядок в Российской империи и в степи! – ответил белый Акимжан.
– Мы пришли освободить братьев-бедняков от ига баев – богачей и болыс – волостных правителей! – говорил красный Каримжан.
– Вы оба заблуждаетесь! Мы прошли монархиюи не хотим обратно в рабство! – отрезал Салим. – И с красными нам не по пути! Потому что власть советов не дает нам национальной независимости! А цель нашей Алашорды именно свобода нашего народа!
– Бред! Пустая фантазия! – воскликнул возмущенно Акимжан.
– Политическая ситуация не позволит казахам жить отдельно от России! Центр не допустит создания государства Алашорды! – более сдержанно сказал Каримжан.
– А мы просить никого не собираемся! – завелся пуще прежнего Салим. – Мы кровью и потом будем добиваться своей цели!
– А сил у вас хватит? Откуда такая спесь у тебя, братишка? Посмотри по сторонам, оцени ситуацию, взвесь все за и против! Подумай, прежде чем хвататься за оружие! – уже более спокойно сказал Акимжан.
– Вот все беды нашего народа из-за таких, как вы! – не унимался молодой Салим. – Если бы объединились, стали бы единым каменным кулаком – добились бы свободы!
– Ой, нет, братишка айналайын! – Каримжан начал грамотно излагать свою позицию. – Даже в том случае, если вся степь, все казахи объединятся, мы не добьемся независимости военным путем! Единственно верный путь к светлому будущему – путь социализма! И мы, казахская беднота, вместе с русским рабочим классом, в союзе с крестьянством, под предводительством великого вождя всемирного пролетариата Ленина будем бороться за свое счастье!
– Беднота, говоришь? А как быть богатым, знатным казахам? Ты что, хочешь их всех закопать? – возразил Акимжан.
– Кто не с нами – тот против нас! – отрезал Каримжан.
– Вот ваша беда! – махнул своим кнутом Салим. – Это вы разделили наш народ на богатых и бедных и допустили братоубийственную войну! А мы, алашордынцы, за национальное единство и братство всех казахов, независимо от происхождения и состояния!
Разговор начал перерастать в ссору, но тут включился мудрый Малай ата.
– Эй, сабыр, сабыр – спокойствие! – произнес тихо аксакал. – Хорошо, вы встретились в родном ауле! Иначе перебили бы друг друга где-то в степи, а, бауырлар – братья?! И чего бы добились? Может, вы думаете, что совершаете благое дело. Но суть в другом. Империи нужно было разделить нацию, стравить брата на брата. Вот им на руку идея классовый борьбы! Это не наш путь! Не наш выбор! Нам ее навязали извне, сверху. Навязали насильно, политической хитростью, изощренным коварством и жестокостью. К сожалению, мы вошли в этот адский круговорот и не можем выйти оттуда. Так, хотя бы оставайтесь людьми, насколько это возможно и никогда, ни в коем случае не стреляйте в братьев своих!
Все умолкли в глубокой задумчивости – жестокая правда жизни давила на них, и в то же время мудрые слова, кажется, дошли до каждого.
Тогда я кипел от негодования. Был недоволен братьями и про себя обвинял их. А теперь… Лежат они рядом, в родовом кладбище аула Булакбасы, что означает исток родника. Начало жизни и конец жизни. Мирно покоятся на клочке земли буйные братья, которые не смогли ужиться на этом свете из-за идеологических, политических разногласий, привнесенных царскими и коммунистическими колонизаторами. Но теперь их не осуждаю. Даже не смею этого делать. Сегодня многие псевдоисторики и популисты разных мастей, невежды и однополушарные мыслители, психопаты и истерики с кровавой пеной у рта обсуждают и осуждают прошлое. А если подумать серьезно, особенно сложной и противоречивой была история казахского народа в первой половине двадцатого века, когда все смешалось в кровавой бойне. И моим землякам тогда было от силы тридцать, а то и двадцать с небольшим лет. Ведь зеленые юнцы, а тут такое навалилось на их неокрепшие спины и не вполне созревшие умы. На их месте волей-неволей можно было натворить всякого.
Отец нашего троюродного старшего брата Акимжана был состоятельным человеком. И поддерживал царскую власть. Акимжан воевал на стороне белых, и в двадцатом году погиб в бою на родной земле.
Второй троюродный старший брат Каримжан был предан идеям большевиков о равенстве и братстве людей. Он остался круглой сиротой в раннем детстве – родителей разом скосила брюшная эпидемия, точное название которой никто в ауле толком не знал. Каримжан с детства испытал на своей шкуре все тяготы бедности. Тяжелейшие условия жизни не сломили, а закалили его характер – он вырос жилистым, крепким джигитом со стальными нервами. Стойкость и твердость убеждений, выработанные с детства, острота ума и языка выдвинули его в самые первые ряды революционной власти, которую он встретил с воодушевлением.
К чести Каримжана, он был не слепым фанатиком коммунистических идей, и в отличие от недалеких простаков, вдумчиво подходил к решению того или иного непростого вопроса. Он обосновывал свои действия не только постулатами марксистско-ленинской философии, но и реалиями степной жизни, народной мудростью. Простой народ видел в нем честного и справедливого партийца, достойного представителя советской власти, устанавливающего новый порядок, и многие ходили к нему за советом и помощью, откровенно говорили о проблемах новой жизни. И Каримжан старался всегда вникать в суть дела и принимал почти всегда верное решение. К сожалению, в двадцать третьем году недобитые классовые враги застрелили его ночью, когда он сидел у окна своего дома и писал доклад. Кровавые реалии того времени не щадили никого.
А в тот день в родном ауле, как оказалось, в день последней нашей встречи, братья спорили до хрипоты, не нашли общего языка и каждый остался при своем мнении. Да, это сейчас понимаем, что разные идеи имеют право на существование, а тогда, в революционное, воинственное время люди, настроенные по-боевому, терпеть не могли инакомыслия. Фанатики были готовы убить или погибнуть за идею.
Но в тот вечер братья мирно разошлись каждый в свою сторону – Каримжан к красным, Акимжан к белым и Салим к алашордынцам, чтобы защищать свои идеи с оружием в руках, а если доведется, убить или погибнуть за нее. А я остался дома, чтобы исполнить завет отца, защищать родной аул, отчий дом и заботиться о матери. И когда три брата ушли в три разные стороны, мое сердце разорвалось на три части, и горькая слеза покатилась из глаз.
Однажды, году в двадцатом, я сидел на холме за аулом и присматривал за скотом. Красный закат умиротворял душу. Я любовался им долго, не моргая глядя в мягкий, теплый отблеск огромного солнечного шара, предаваясь сладко-горестным размышлениям о вечности и миге.
Вдруг из-за холма появился конный отряд.Это были беляки, офицеры царской армии. Впереди на высоком белоснежном коне ехал дородный капитан в военном мундире. Офицеры, один статнее другого, окружали его. Солнечный свет играл на их красно-сине-белых мундирах, особенно на золотистых эполетах и орденах, и они сверкали необычайно красиво на фоне ковыльной степи. Скакуны, изрядно исхудавшие от нескончаемых походов, все же смотрелись неплохо. Оружие – винтовки и шашки в добротных ножнах – были изящны и олицетворяли холодное совершенство металла.
Нет слов, красива форма и оружие имперской армии. А как прекрасны господа офицеры-дворяне в парадных мундирах, на боевых конях! Какой благородный облик! Лично у меня рука не поднялась бы стрелять в них!
Говорят, красота спасет мир.
Но эта красота разрушала, уничтожала его.
Сейчас же, на старости лет, думаю, что мир спасет не красота, а доброта! Доброта создателя, доброта людей! А красота способствует пробуждению в душах людских чувства доброты! Посмотрите, как красиво создан боевой самолет! А ракеты? Как красиво летят они высоко в небе над землей, над океаном! Но они несут смерть! Ну, кажется, немного увлекся, задавая вечные как мир вопросы, чего не следует делать, если хочешь жить спокойно и счастливо. Словоблудие в облачении псевдомудрости угнетает, высасывая из человека жизненные соки. Такое мудрое изречение: «Век живи – век учись!», наверное, как раз про меня! Видать, поэтому я еще не выжил из ума!
Итак, отряд прекрасных воинов красиво вошел в наш аул.
Их было всего шестеро, но для нас они были большой силой. Мы встретили незваных гостей по-доброму. Но вооруженному отряду беляков не очень-то нужна была наша доброжелательность, и они вели себя хоть и спокойно, но властно, по-хозяйски.
Мы быстренько зарезали жирного барана, приготовили мясо и стали угощать непрошеных грозных гостей чем могли. Малай ата, подмигнув мне, достал из сундука пару бутылей самогона. Под руководством моей матери Батимы женщины нашего рода накрыли богатый дастархан – стол. Горячие баурсаки – оладьи, куймак – блины, каймак – сметана, курт – сушеный творог, айран – ряженка, кумыс – кобылье молоко, масло сливочное, творог, красный и белый – все лучшие казахские угощения оказались на столе. Голодным офицерам особо понравились горячие баурсаки со сметаной, и они, довольные, похвалили наших хозяек. Мы облегченно вздохнули.
Вскоре подали мясо – свежую баранину, и воины, изможденные долгим походом и недоеданием, взялись за дело всерьез. Когда все поели досыта и изрядно выпили, красавец-капитан попросил спеть степную песню. Просьба гостя – закон для степняка, а просьба вооруженных гостей тем более. Но среди нас певунов не оказалось, и Малай ата, погладив белую в пояс бороду заскорузлой рукой, затянул старинную песню «Елим-ай! » – «О, страна моя!». Эта песня родилась во времена джунгарских нашествий, в годину великого бедствия «Актабан шубырынды, Алкаколь сулама», всенародной трагедии, когда многие казахи погибли после внезапного нападения полчищ джунгаров, а выжившие вынуждены были спасаться бегством. Пел Малай ата, соблюдая ритм, тихим трогательным голосом, четко выговаривая каждое слово. Он пел о жестоком времени, о потерянном счастье и мире, повторяя проникновенно: «Елим-ай, елим-ай!» – «О,страна моя! О, народ мой!». Русские, кажется, почувствовали трагизм песни. Когда Малай ата закончил песню, они покачали головами, молча переглянулись. И тут неожиданно капитан затянул песню. Он начал тихо, растягивая слова под грустную мелодию. До сих пор помню, эта была песня о родном очаге, о семейном уюте и счастье. Певец постепенно распевался во всю ширь и высоту своего чудного голоса, стараясь донести всю щемящую боль, сокрытую в песне.
Да, прекрасный был голос, хоть и вражеский.
Чужая, но чудная песня тронула нас, да и слова были проникновенными. Я тогда впервые подумал, что русские тоже страдают, тоскуют по родному дому! А то мне казалось, что они всю жизнь бродят по чужбинам с ружьем, уничтожая и унижая местный народ. Но тогда зачем они здесь? Почему рыскают по нашим степям, сея ужас и смерть? Все-таки они не по своей воле покинули дома? Тогда что двигает ими, кто играет судьбами? Эта мысль отвлекла на миг от застолья, и я очнулся, когда капитан закончил свою песню.
Беляки зааплодировали, выпили за здравие капитана-певуна, прокричав несколько раз «Гип-гип, ура!». Развеселивший, хмельной капитан вдруг спросил у меня:
– А разве нет в ауле девушек, способных спеть вместе с нами? Или вы, хитрецы, спрятали их всех, а?!
Отвертеться было невозможно, оставить без ответа – опасно. И мы были вынуждены пригласить Халилю.
Младшая сестра Халиля была красавицей. Когда она заходила в юрту, казалось, вокруг становилось светлее. Юная, цветущая девушка виртуозно играла на домбре и соловьем заливалась, когда пела. Ее голос завораживал слушателей, а одухотворенное лицо очаровывало неземным светом. В моменты вдохновения Халиля играла на домбре пальцами ног.
В тот злополучный день мы пожелали, чтобы Халиля спела песни нашим непрошеным опасным гостям. Подчинились «просьбе» гостей, но, с другой стороны, хотелось показать царским офицерам – их благородию – нашу культуру, мы надеялись, что наши песни тронут их сердца, и они будут благосклонны к нашему роду.
Халиля сыграла несколько кюев – степных симфоний. Офицеры были в восторге. Она спела несколько песен, и в самом конце спела песню-реквием «Темиртас» нашего предка Биржан-сала. До сих пор помню ее голос и лицо, одухотворенное и прекрасное.
Капитан и Халиля начали петь поочередно, как бы соревнуясь; споет наша сестра одну казахскую песню, офицер отвечает ей русской песней.
Лица господ офицеров просветлели, в глазах заиграли добрые искорки. Они хором затянули такие песни, о существовании которых мы и не подозревали. На миг даже забыли о нашем смутном времени, о том, что поющие офицеры – наши враги, готовые в любой момент перестрелять весь аул.
Когда вдохновенная Халиля сыграла на домбре мелодию только что услышанной русской песни, офицеры закричали «браво!» во весь голос и выпили за ее здравие и талант. Особенно радовался красавец-капитан. Я заметил, как он смотрел на Халилю.
Песня – вестник любви. От любви рождается песня, но и песня может пробудить любовь.
Я переглянулся с Малай ата и понял, какую оплошность мы допустили. Надо было прятать свою красавицу от непрошеных вооруженных гостей! Раньше так и делали, а в этот раз что-то нашло на нас. Кажется, мы были наказаны за наше желание похвастаться перед иноземцами!
Отряд внезапно уехал ранним утром, не простившись ни с кем. Они забрали много еды, все, что им нужно было. Забрали они и младшую сестру Халилю!
Аул был в растерянности. Мать рыдала, обняв меня. Я, стиснув зубы, старался успокоить ее.
И тут в аул приехал Салим! Увидев его, я заволновался. Мать зарыдала пуще прежнего. Малай ата вкратце рассказал ему о случившемся. Салим вспыхнул, глаза загорелись гневным огнем.
Малай ата не смог нас отговорить от погони, только напутствовал не вступать в бой и решить вопрос переговорами.
– Не берите с собой оружия, это бесполезно! Поговорите по-человечески, пристыдите, если получится! Только совесть и справедливость может помочь вам!
По дороге Салим рассказал, что он приехал в аул, чтобы навестить мать и родных. Там, в алашордынском полку, пока все тихо, и он отпросился у своих командиров. Из рассказа Салима я понял, что дела у алашордынцев тоже не важны. И красные, и белые относились к ним с недоверием, временами даже враждебно. У алашордынцев военной силы было мало, испытывали острую нехватку оружия и боеприпасов. Свою винтовку Салим оставил боевому другу, так как у того вовсе не было ружья.
– Винтовка у меня – во! В бою нескольких беляков уничтожил из нее! Даже офицера-казаха убил!
Я закричал на брата:
– Как ты посмел стрелять в своих!?
Салим посмотрел на меня удивленно.
– Он не свой! Он белый офицер!
– Какой белый, какой красный? Он казах, наш брат!
– А по мне он был враг! У него в руках был револьвер, и он стрелял в меня! И если бы я не убил его, то он убил бы меня! Ты этого хочешь?
На это мне нечего было ответить. Эта философия навязана нам абсолютно чужой властью – царской тиранией и диктатурой пролетариата. Чужой путь, чужая революция привела к тому, что казахи начали уничтожать друг друга.
– Все казахи – братья! – тихо прошептал я сокрушенно. – У нас одна кровь, и это важнее цвета флагов! Не важно, красный или белый, богатый или бедный, какого рода или края, казах для казаха – всегда есть брат!
Воинственный Салим притих и сильно загрустил.
– Казахи редко убивали друг друга даже во времена межродовых стычек. В междоусобицах они в основном применяли соил и старались не бить по голове противника. Удары приходились по коленям, по щиколотке и предплечью. Этого было достаточно, чтобы противник слетал с коня.
Салим был истый казах и не возражал старшему брату. Он всегда неукоснительно соблюдал неписаный нравственный кодекс кочевников.
– Да, понимаю тебя, – смягчил я тон. – Время такое. Брат пошел на брата с оружием. Но нельзя же все валить на время. Нас ведь и так мало, и мы не должны стрелять друг в друга!
– Ты прав, Асанбай! – примирительным тоном произнес Салим. – Но не все зависит от нас!
Я промолчал, осознавая и его правоту.
Салим был феноменальным стрелком от природы – колмерген – верная, меткая рука. Он просто вскидывал винтовку или револьвер и, не целясь, попадал в ухо убегающей лисицы. Причем мог стрелять в любую сторону, не глядя, а его пуля, направленная верной рукой, как будто сама находила цель. Он был немного ниже среднего роста, сухой, жилистый и ужасно стремительный. Несмотря на маленький рост и легкий вес, обладал недюжинной силой. Его самым выдающимся качеством, после меткости, была, наверное, ловкость. На полном скаку вытворял такие трюки на коне, что им любовались даже враги. Его философия воина была страшной, но прагматичной. Он всегда говорил в духе своего кровавого времени, внося свои коррективы. «Кто не с нами, тот против нас. А врага надо уничтожать, иначе он уничтожит тебя. Надо всегда стрелять первым! Война есть война!» Он отлично ориентировался днем по солнцу, а ночью по звездам в степи, был мастером маскировки. «Если заблудился в степи ночью, доверься всегда интуиции и своему коню. Отпусти поводья, дай волю лошади, и она приведет тебя куда нужно. А самая верная звезда Темирказык – Полярная звезда, всегда указывает путь строго на север!»
Салим был предан идеям Алашорды и был бескомпромиссным максималистом.
Мы догнали отряд белых через день, утром, на берегу степной реки Силети. Капитан встретил нас довольно дружелюбно.
– Ты прости нас! – сказал он твердо. – Такова жизнь!
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке