Глава 4

– Я заказал квартиру, – сообщил Макс, когда их машина проехала холм и перед ними открылся вид на синее море и зеленый остров вдали. – На несколько дней, если тебе вдруг потребуется время, чтобы привыкнуть к мысли, что нам нужно возвращаться в Риверсли-Даунс.

– Спасибо. Ты очень внимателен. – Пока они ехали из больницы по городу, Кэрри заприметила большой торговый центр с ресторанами, кафе и одним или даже двумя кинотеатрами.

– Если ты не можешь находиться в Сиднее, такой большой город, как Таунсвилль, будет лучше, чем возвращение на глухую ферму, – заявила мама, позвонившая узнать, как дела у Кэрри.

– Да, наверное. – Но сейчас ей было интереснее выяснить, что собиралась сказать мама в прошлый раз.

– Я не помню, – заявила мама довольно резко. И потом уже более ровным голосом: – Честно, дорогая, я забыла. Вряд ли это настолько важно.

Кэрри была уверена, что мама лжет, но, очевидно, говорить об этом смысла нет.

Теперь, перестав разговаривать по телефону, она спросила Макса:

– А кто будет ухаживать за твоими коровами, если мы задержимся здесь на несколько дней?

Вопрос вызвал улыбку.

– Коровы некоторое время могут позаботиться о себе сами. У нас прошло достаточное количество дождей, так что запруды полны, на лугах много травы. Да и Барни рядом.

Кэрри нахмурилась:

– Кто такой Барни?

Макс на мгновение удивился, будто считал, что об этом человеке нельзя забыть, но потом быстро ответил:

– Он давно на пенсии. Живет на сбережения. Барни работал здесь шестьдесят лет. Еще на моего отца. А когда пришло время выходить на пенсию, он не смог покинуть буш, поэтому купил здесь небольшой домик и подрабатывает, когда в нем бывает нужда.

– Что-то вроде сторожа?

Макс ухмыльнулся:

– Лучше сказать – сторожевой пес.

Значит, похоже, Макс относится к старым работникам по-доброму. Кэрри подумала, что было бы неплохо составить список вещей, которые она должна узнать о своем муже.

Совсем скоро она выяснила, что он выбрал довольно впечатляющую квартиру. Она располагалась на четвертом этаже в доме у самого моря, очень современная и блестяще обставленная, с белыми стенами и белым полом из плитки, с аккуратной кухней и милыми бледно-бордовыми барными стульями. В жилой половине стояла красивая плетеная мебель с синими подушками. Белые ставни открывались на балкон с видом на пальмы у ослепительного тропического моря.

– Как мило, – оценила она. – Уверена, что место отлично подойдет для моего выздоровления.

Синие глаза Макса потеплели, и он улыбнулся.

– Я на это и надеялся.

Кэрри осторожно ответила на его улыбку.

– Мы же здесь не останавливались раньше, да?

– Нет, – подтвердил он. – Но обычно мы приезжаем в Таунсвилль несколько раз в году, чтобы отдохнуть от деревенской жизни.

Неужели? Похоже, недурной стиль жизни. Но прямо сейчас у Кэрри возник большой и неотложный вопрос – сколько здесь спален.

Она нервно огляделась, считая двери, ведущие в жилую зону. Стало значительно легче, когда выяснилось, что их больше одной. Значит, им не придется спать вместе.

– Это главная спальня, – ровным голосом объяснил Макс, проследив, куда она смотрит. И подошел к двери. – Идем, посмотрим, там неплохо.

Все еще сжимая в руках небольшую кожаную сумку с вещами, Кэрри пошла за ним. Комната оказалась просто огромной, с бесконечным кремовым ковром и гигантской бело-синей кроватью. Тут были большие, от пола до потолка, окна, из которых открывался невероятно красивый вид на море с одной стороны и на небольшую пристань с начищенными яхтами – с другой. Еще одна дверь вела в ванную, такую же огромную, белую и роскошную, как и спальня.

– Мило. – Ее снова залило жаром, когда она подумала, планирует ли Макс жить с ней в этой же комнате, спать в одной кровати, прикасаться друг к другу…

Он стоял всего в нескольких сантиметрах от нее, своими широкими плечами делая комнату меньше. У нее снова разыгралось воображение. Вот она лежит на этой огромной постели на гладких шелковых простынях в полупрозрачной сорочке. Макс выходит из ванной, обнаженный после душа, его мощное мускулистое тело сверкает в свете ламп. Он приподнимает простыню и ложится рядом.

Кэрри испугалась, когда поняла, что он смотрит на нее, и судорожно вздохнула. Эмоции, промелькнувшие у него на лице, говорили о том, что он вспомнил кое-что из их прошлого. А вот интересно, что именно. Как бы ей хотелось узнать, сколько ночей они провели в подобной комнате. Этот Макс такой земной, такой мужественный. В глубине души она была уверена, что их ночи были бурными.

– Ты… ты тоже планируешь спать здесь? – осторожно поинтересовалась она.

– Я подумал, тебе надо отдохнуть, поэтому предположил, что ты захочешь отдельную кровать, но выбор полностью за тобой. – У него был намеренно равнодушный вид, будто он стер все эмоции. – Мне не обязательно спать здесь. В квартире есть еще одна комната. Так что выбирай.

Кэрри сглотнула слюну.

– Ладно. – Она суетливо оглядела комнату, настолько огромную, что она вполне в состоянии была вместить небольшую деревню.

Кэрри смотрела на все, кроме Макса, ожидавшего ее решения.

– Я поселюсь в другой комнате, – тихо проговорил он.

Она, должно быть, слишком долго думала. Потом взмахнула ресницами и, наконец, выдохнула. Столь роскошная кровать просто создана для двоих. Как ни глупо, но на мгновение ее охватило разочарование.

Она поймала пронзительный взгляд Макса, все еще смотревшего на нее, и, не зная, что сказать, кивнула. И сразу пошла назад в гостиную; любопытство гнало ее посмотреть на другую комнату.

Та была явно отделана под детскую, и намного больше главной спальни, без великолепных видов и с двумя отдельными кроватями, на которые было смешно смотреть, так малы они были для этого большого мужчины.

Она повернулась к Максу, наблюдавшему за ней.

– Тебе здесь будет неудобно. Нам нужно поменяться. Мне отлично подойдет одна из этих кроватей, и я так устала, что мне не нужны никакие виды из окон, и я не…

– Кэрри, успокойся. – Теперь Макс выглядел почти довольным. – Все в порядке. Мне будет тут хорошо. – У него появились лучики вокруг улыбающихся глаз. – Тебе надо выздоравливать, а потому полагается лучшая комната, кроме того, в твоей спальне есть ванна.

– Ну да, конечно, – поспешила согласиться она.

– А теперь пойдем на балкон и полюбуемся видом, – предложил он. – Я сделаю тебе чай.

Макс больше походил на ковбоя, чем на официанта или повара, однако приготовил на удивление хороший чай, не спрашивая, что любит Кэрри – чуть молока и без сахара. Свидетельства того, что он действительно ее муж, начинали множиться, и она приняла это со смешанным чувством смятения, смущения и радости.

Наверное, когда к ней вернется память, жизнь в одночасье станет чудесной. Безукоризненной. Намного лучше той, которую она может себе представить. Кроме разве того, что ее семейная жизнь проходит в буше.

Но пока, по крайней мере, было очень приятно сидеть на балконе и чувствовать, как дует легкий прохладный бриз с моря. В воздухе пахло плюмерией, небо розовело под закатным солнцем. На вершинах деревьев внизу у воды переругивались какаду. По неподвижной серебристой гавани скользили яхты.

Сплошная идиллия. Компаньон Кэрри – ее муж – красив и обаятелен. Ей хотелось наслаждаться моментом и ни о чем не беспокоиться.

Если бы ситуация не казалась такой нереальной – какой-то ненастоящей, будто она попала во временную ловушку и живет чужой жизнью.

Макс организовал обед, заказав еду из ближайшего китайского ресторана, накрыл на стол, воспользовавшись милым голубым обеденным сервизом, который нашелся в квартире.

Ночь была ароматной, они зажгли свечи в стеклянных подсвечниках и поели на балконе. Лунный свет лился на воду, вдали сверкали огни на чернеющем силуэте Магнитного острова. От причала, мягко и безмолвно скользя в темной гавани, отошла яхта и направилась в море.

Сочетание еды и лунного света произвело на Кэрри волшебное впечатление, и она почувствовала, как тело расслабилось, нервные узлы ослабли, хотя ее любопытство о браке с Максом выросло с гору.

– Ты не знаешь, что я сделала с обручальным кольцом? – Вопрос из сотни вопросов, циркулировавших у нее в голове, прозвучал раньше, чем она сообразила, о чем спрашивает.

Выпалив его, она почувствовала себя неловко, особенно когда увидела удивление, а затем и боль в глазах Макса.

Он ответил не сразу и снова занервничал, а у нее забилось сердце, как у испуганной птички. «Что-то не так?» – хотела спросить она.

Но когда он ответил, то говорил довольно спокойно.

– Твое кольцо дома на туалетном столике.

«Дома на туалетном столике». Это прозвучало невероятно обыденно и разумно. Тогда откуда это беспокойство?

– То есть, когда ты живешь в буше, не стоит его носить все время?

– Да, ты так решила.

Правда, что-то в глазах Макса все равно ее беспокоило.

– А какое у меня кольцо?

– С двумя бриллиантами.

– С двумя? Здорово.

Макс улыбнулся:

– Это кольцо моей бабушки. Она умерла после нашего знакомства, но хотела, чтобы ты его носила.

– О!

– И ты с радостью его носила. Бабушка тебе нравилась.

Кэрри почувствовала себя чуть лучше, услышав это. Его слова подтвердили, что она была в хороших отношениях с бабушкой Макса. Но все равно остались сомнения, не дававшие расслабиться полностью.

«А были ли мы счастливы?» Очень хотелось спросить, но не хватило смелости. Еще ее преследовал непонятный вопрос, который задала мама, после которого отсоединилась, оставив дочь без объяснений. Кроме того, у Кэрри сложилось такое чувство, что и Макс, и мама тщательно избегают говорить о том, что может ее взволновать.

Возможно, пока стоит перестать задавать вопросы. Но как трудно оставаться терпеливой и просто ждать, когда вернется память.

Они ели молча, наслаждаясь вкусными блюдами и приятным вечером, но вопросы продолжали кружиться в голове Кэрри.

И в конце концов она спросила:

– У нас был медовый месяц? Мы ездили в такие вот экзотические места?

Макс улыбнулся:

– Конечно. У нас был медовый месяц. Мы ездили в Париж.

– В Париж?

Пораженная, Кэрри даже уронила вилку на тарелку. Меньше всего она ожидала услышать о Париже. Макс был скотоводом в буше, ковбоем, который обожал природу. Он должен пасти коров, ремонтировать стойла. А в свободное время ловить быков или крокодилов.

Ей бы и в голову не пришло соединить образ ковбоя со столь утонченным и культурным городом, как Париж.

– Это… я… выбрала Париж?

Он удивленно приподнял бровь:

– Мы выбирали вместе. Просто бросали жребий, выбирая между Нью-Йорком, Парижем и Римом, потому что никак не могли решить, куда поехать. А потому сошлись на том, что бросили все три названия в шляпу.

– А потом тянули билетики три раза, чтобы выбрать наилучший вариант?

– Да. – Он нахмурился, потом наклонился вперед, поставив локти на стол, его взгляд вдруг стал серьезным и изучающим. – Откуда ты знаешь, Кэрри? Ты вспомнила?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет, прости. Я ничего не помню о Париже, но всегда выбирала из трех вариантов. Даже в детстве, когда бросала жребий и пыталась принять решение, всегда бросала трижды. – Она смущенно пожала плечами. – Чтобы уж наверняка.

– Конечно. – Он криво улыбнулся, и Кэрри догадалась, что он раздосадован.

Она сделала глоток: лимон, лайм и горький настой трав с кусочками льда.

– Понимаю, что это, вероятно, звучит странно, но мне действительно приятно об этом услышать, – призналась она. – Мне всегда хотелось поехать в Париж и потому, в самом деле, хочется узнать, что ты думаешь по этому поводу. Нет, не о медовом месяце, – быстро добавила она.

Понимающий взгляд синих глаз Макса заставил ее покраснеть.

– Я имею в виду сам город, – уточнила она. – Тебе там понравилось?

Макс ответил не сразу. Его глаза смотрели обеспокоенно и рассеянно одновременно.

О чем он думает?

– Париж был чудесен, конечно, – вдруг сказал он. – Удивителен. Или, по меньшей мере, мне он показался удивительным, как только мы с большим трудом добрались в отель из аэропорта на такси.

– Что, в Париже жуткое движение?

– Да просто сумасшедшее.

– А где мы жили?

– В небольшой гостинице в Сен-Жермен-де-Пре.

– Ого!

– Отличное место. Мы могли пешком дойти до Сены, Лувра или Нотр-Дама. А кафе «Ле Дё Маго» находилось сразу за углом, и мы там несколько раз обедали. В нем любил бывать Эрнест Хемингуэй, а также Пабло Пикассо и куча других интеллектуалов. – Лицо Макса потеплело. – Мы пили дивное красное вино и французское шампанское, объедались фуа гра чуть не до сердечного приступа.

– Звучит чудесно. – Кэрри закрыла глаза, силясь вспомнить что-нибудь. Но ничего не вспоминалось. – А достопримечательности?

– Достопримечательности? – повторил Макс, потом беспомощно развел руками. – Разве Париж можно разделить на них? Там было так красиво, Кэрри. Сена и мосты, парки с весенними цветами и скверы. Небосвод. Все эти крыши и шпили церквей. Весь город просто пропитан историей.

– Так тебе правда понравилось там? – едва слышно прошептала Кэрри.

У нее по коже побежали мурашки. Рассказ об их медовом месяце звучал очень романтично, именно так, как она всегда мечтала.

– И это был весенний Париж? – уточнила она. – Это был май, да?

– Ты настаивала, чтобы мы поехали именно в мае.

– Это всегда был мой любимый месяц.

– Я знаю.

Они неуверенно улыбнулись друг другу.

– Ты же не сочинил все это, правда? – спросила она. – Про Париж?

Макс нахмурился:

– Конечно нет. Зачем мне?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Это так тяжело – ничего не помнить. Честно говоря, весь этот рассказ о медовом месяце в Париже кажется мне обманом, ведь я ничего не помню.

– Ну, все может измениться в один момент.

В свете свечей она увидела его симпатичную улыбку.

– Память вернется, Кэрри, вот увидишь.

– Да. – Она знала, что не должна терять надежду. Кроме того, у нее амнезия всего один день. Она верила, что память в конце концов вернется. И вообще, ведь так интересно, каково это. Все сразу, как вспышка света? Или память будет возвращаться по кусочку, по частям, подобно тому, как пазлы складываются в единую картинку?

Терпение, Кэрри.

– Расскажи мне еще, – попросила она. – Мы пили кофе в этих маленьких кафе на набережной под полосатыми маркизами?

– Каждый день. И ты полюбила парижский горячий шоколад.

Она попыталась представить вкус горячего шоколада. На мгновение его насыщенный вкус появился у нее на языке, но она не была уверена, реальные ли это воспоминания или ее воображение. И в итоге сдалась.

– А нас обслуживали красивые официанты в белых накрахмаленных нарукавниках?

– Точно, и говорили на удивительно хорошем английском.

– Но с очаровательным французским акцентом?

– Да, и это тоже. – Макс прищурился и насмешливо улыбнулся. – Ты прямо млела от их акцента.

– А ты ревновал?

Он хохотнул:

– Вряд ли. У нас же был медовый месяц.

Их медовый месяц. В ее голове снова вспыхнула картинка: они в кровати. Она почти видела их нагие тела, предвкушение…

На этом месте занавес опускался.

Она совершенно не представляла, каково это, прикасаться к Максу, целовать его, знать форму его мышц, текстуру кожи. Как его большие руки могут гладить ее. Каково это, заниматься с ним любовью.

Она снова тяжело вздохнула.

– Тебе пора спать, – заметил он.

– Ты сейчас говоришь как мой папа.

– Не папа, а сиделка.

– Да, – эти слова поставили ее на место. Она – больная, а Макс разумно и ответственно следует указаниям доктора, следит, чтобы она много отдыхала.

Они собрали тарелки и столовые приборы, отнесли их на кухню. Пока Макс загружал все в посудомоечную машину, Кэрри приняла душ в роскошной огромной ванной. Макс привез для нее ночной халат – голубой хлопок, оборки с белой английской вышивкой и шнуровкой. Кажется, сегодня вся ее одежда была либо милой, либо очень изысканной. Ничего вызывающего, вроде фиолетовых штанов и зеленых футболок, в которых, насколько могла помнить, она любила спать.

Кэрри нашла пушистый банный халат в шкафу, надела его, скромно завязав на талии, прежде чем выйти в гостиную и пожелать Максу спокойной ночи.

Он расслабленно сидел на диване, смотря по телевизору какое-то шоу с приглушенным звуком, но встал, когда она вошла в комнату.

– Спасибо за обед и за заботу обо мне сегодня.

– Пожалуйста. – В его глазах промелькнула смущенная грусть.

У Кэрри внезапно перехватило горло. Макс расстроен тем, что она ведет себя не как его жена? Ну а чего он ждал от нее сейчас? Чтобы поцеловала его на ночь?

Он подошел к ней по тростниковому ковру, и она задрожала, представив, как их губы встречаются в поцелуе. Интересно, какие у него губы? Теплые? Он обнимет ее и прижмет к своему твердому большому телу?

Даже сквозь толстую ткань халата она почувствовала, насколько теплые и сильные у него пальцы, когда он положил руку ей на плечо.

– Спокойной ночи, Кэрри. – Он дружески потрепал ее по плечу и отступил назад.

Вот так.

Даже не чмокнул в щечку. Надо же, какой заботливый. Она поняла, что должна быть ему благодарна, поскольку нуждалась в заботе и хотела ее.

Тогда почему она чувствует разочарование?

– Спокойной ночи, Макс. – Кэрри слегка улыбнулась, помахала рукой, повернулась и пошла в свою комнату.

Макс перестал сдерживаться и выдохнул, взял пульт от телевизора и выключил его, вышел на балкон. Стоя у перил, он смотрел на темную атласную воду. Морской бриз, слегка влажный и прохладный, обдувал его лицо. В горле стоял ком, глаза щипало.

Черт возьми.

Кэрри едва не убила его здесь. Она выглядела такой беззащитной, стоя посреди комнаты в халате и босиком, с нервной улыбкой, подрагивающей в уголках рта. Такая красивая.

Он чувствовал, что, если бы он обнял ее, она не стала бы отбиваться. В момент слабости он почти убедил себя, что судьба вернула ему прежнюю Кэрри, девушку, которую он когда-то безоговорочно полюбил.

Все эти разговоры об их медовом месяце обернулись настоящей пыткой. Такие мучительные, страстные воспоминания. Было так соблазнительно воспользоваться ее неведением, притянуть к себе и поцеловать, вновь почувствовать ее в своих руках, такую мягкую, женственную и чувственную. Снова насладиться несдерживаемой свободой и восторгом прежних счастливых дней.

Показать ей все, о чем она скучала.

Но воспользоваться ее положением сейчас не слишком ли поздно? Да и стоит ли, ведь он все равно знает, что память к ней вернется, а с ней и все ее горькие обиды.

Он сжал перила, представляя тот отрезвляющий момент, когда Кэрри все вспомнит. Он почти видел, как любопытство, сияющее в ее глазах, тает, сменяясь растущим пониманием и цинизмом. И, вполне возможно, гневом.

У него вырвался тихий стон. Это была жуткая ситуация – заполучить Кэрри назад, беспомощную и нуждающуюся в нем. Просто немыслимо.

Однако выбора нет. Ему придется пройти через это. Пока жена нуждается в нем, он должен сделать все, что может, для нее, а потом со смирением встретить шторм, который неминуемо последует.