Глава 7

Толстый выкатывает глаза. Бледнеет, трясётся, безмолвно шевелит губами. И подчинятся. Вскакивает с дивана, лихорадочно расстёгивает ремень, стягивает портки. Застывает по стойке смирно. Прикрывает дрожащими ладонями идиотские кремовые трусы.

Хозяйка дома сгребает его манатки. И вылетает из зала. Толстый всё так же стоит, трясётся, и хлопает глазами. Миха понимает – вечер вот-вот лишится романтического томления. Началась суета. Началась полная херня! Он громко шепчет другу, пытаясь вывести его из ступора.

– Сядь! Толстый, блядь! Хера ты вскочил с хером наперевес? Садись уже!

– Какого хуя?!! Миша!!! Что это такое, Миша?!! Какого хуя?!! Где мои брюки?!!

– Сядь и заткнись! И спрячь свой кукан! Поставь тарелку сверху! Что ты творишь, придурок?! Ты же всё испортишь! Веди себя прилично, иначе мы вылетим отсюда!

– Вот и хорошо!!! Вот и хорошо, Миша!!! Я хочу домой!!!

– Ну-ка, блядь, не ной! Хули ты сопишь? Только, блядь, попробуй заныть! Сделай нормальное лицо! Толстый, пожалуйста! Просто сядь и покушай!

Губы Изи трясутся. Он выглядит напугано и растерянно. Однако, Миха знает, как привести друга в чувство. Слова о еде помогают справиться с потрясением. Толстый опускает зад на диван. Пытаясь успокоиться, кладёт себе в тарелку сразу три куска торта. И начинает сосредоточенно поедать кремовые розочки.

***

Блеклые солнечные зайчики исчезают со стен. В углах сгущается темнота. Толстый ёжится, но продолжает уминать торт. Миха чувствует, как по полу струятся потоки холодного и сырого воздуха. Он оглядывается – нигде не видно ни ламп, ни выключателей. Взгляд натыкается на пыльный портрет. Страшная, раздувшаяся, бородатая рожа. Рядом бледная дама с высокой причёской. Бывшие обитатели купеческого дома?

Раздаётся скрип двери. В зале появляется Нона Викторовна. В её руке подсвечник с горящими свечами.

– Изя, ещё раз мои извинения. Твои брюки будут в полном порядке. А сейчас – давайте пить чай.

Гостеприимная хозяйка идёт вдоль стен, зажигает свечи в почерневших канделябрах. Подходит к куче мебели возле камина. Кладёт ладони на древний комод – и без видимых усилий разрывает его на две половинки. Точно так, как ребёнок рвёт лист бумаги! Треск, щепки, пыль! Нона Викторовна всё так же любезно улыбается – а в её руках трещат и разлетаются толстые дубовые доски. Искорёженный антиквариат отправляется в камин. Хозяйка подносит свечу.

Языки пламени начинают пожирать вензеля и резные фигуры. Отблески огня пляшут по блеклым обоям, шёлку и коже. Толстый перестаёт жевать. Недоуменно протирает глаза. Вопросительно смотрит на друга.

Сом чувствует, знает – с училкой происходит что-то неладное.

***

– Нона Викторовна, а куда этот шкаф… ну, двигать?

Пытаясь совладать с неловкостью, Миха затевает светскую беседу. Училка даже не притронулась к угощению. Она расселась в кресле напротив гостей, вытянув безбожно-длинные ноги. Её обнаженные ступни касаются дивана, на котором ёрзают юные повесы. За спиной красотки полыхает камин, похожий на запасной вход в местный филиал ада.

– Не стоит перенапрягаться. Вдвоём не получится. А я вам не помощник. Женщинам не следует таскать мебель. Найму грузчиков с первой зарплаты.

– Конечно, конечно… конечно, не следует, Нона Викторовна… ну, погодите, мы с Изей… ну… сейчас попытаемся…

– Спасибо за заботу, юноши. Как ваш учитель, я не позволю вам надорваться. Пейте чай.

Миха берёт чашку. Он пытается развить беседу.

– Нона Викторовна, кстати, хотел сказать… очень крутой дом.

– Это дом купца Пичугина. Вы наверняка слышали его фамилию? Можно сказать, один из выдающихся граждан Кривограда. Он построил здание торговой палаты. И Пичугинские склады. И здание нового театра. Вы знаете его историю?

– Да вроде, что-то вроде помню… на самом деле, кхм, нет… первый раз слышу.

– Ну как же так? Стыдись, Михаил Сомов. Как можно не знать историю собственного города? Стыд и срам! Только послушайте – прекрасная история. Супруга Елисея Пичугина изменила ему в этом самом доме. Он застал её вместе с учителем французского языка. Возможно, в этой самой комнате. Купец тут же сошёл с ума. Пичугин вырвал и съел сердце супруги. Затем убил и съел несчастного француза. А после – съёл конюха. Затем повара-китайца. Пичугин отправился в город, и съел звезду Волжского Театра Оперетты, прекрасную Анну Фольдгольц. Представьте себе, юноши – съел полностью. Остались только балетные пуанты.

Миха и Толстый наблюдают за странной метаморфозой. Всегда сдержанная и собранная Нона Викторовна начинает меняться. Взгляд роскошной красотки затуманивается. Она откидывается в кресле, проводит кончиками ногтей по своему бедру. Кажется, история про съеденную балерину доставляет ей странное, но дьявольски яркое удовольствие.

Гостеприимная хозяйка томно облизывает влажные губы. И продолжает развлекать гостей.

– Пичугин вернулся в дом. И тем же вечером затащил сюда нескольких прохожих. Как вы думаете, юноши, что он сделал? Правильно, убил их и съел. Сначала лица. Затем потроха. Затем всё остальное. Вскоре сюда явился городовой, вместе с жандармами и пожарниками. Они выпустили в Пичугина три дюжины пуль, прежде чем смогли вытащить из дома. Купец умудрился откусить и проглотить голову одного из жандармов. Пожарные изломали об него багры. А после разобрали забор и забили купца чугунными прутами. Превратили в ком из мяса и потрохов. Вбили в землю кости и плоть. Это случилось в саду. В трёх десятках метрах отсюда. Если выглянуть в окно, можно увидеть прореху в чугунной ограде. Ах, какая славная история! Как же я обожаю исторические факты!

Толстый подаёт голос.

– Пиздец, вот жесть… Простите. Простите, пожалуйста, Нона Викторовна. Случайно вырвалось. Даже не думал, что вы так хорошо знаете историю Кривограда. Слушал бы и слушал. Это очень, очень, познавательно.

Миха изо всех сил пихает Толстого локтем в рёбра. Он не желает, чтобы томный вечер прекратился из-за бескультурных выходок. Чёртов Изя!

Нона Викторовна пропускает плохое слово мимо ушей. На её лице блуждает улыбка – странная, рассеянная, и даже мечтательная. Она кивает Толстому.

– Разумеется, Куккенцукер. Рада, что ты интересуешься историей родного края. Вы не представляете, сколько подобных историй случилось в Кривограде. Знали, что в семнадцатом веке здесь был скит староверов? Совсем рядом, в лесах к северу от города. Слышали когда-нибудь имя Агапия Стратилата? Лесной старец Стратилат – знаете о нём? Он целых десять лет просидел в яме посреди болот, молясь и наставляя учеников. Его называли святым. Именно он создал «Ересь Стратилата». Митрополит обратился к императрице, к самой Екатерине Великой, дабы она расправилась с раскольником. Гвардейцы вытащили старца из норы. Но не повезли в Москву, на церковный суд. Его вздёрнули на ближайшем дереве. В яме нашли кости сорока человек. Представляете, юноши, какая прелесть? Он создал секту – и годами питался собственной паствой. Говорят, старец умер не сразу. Корчился в петле неделями, а столичные попы жгли ладан, пытаясь изгнать беса. Только представьте – сожрал сорок человек. Чудесно, правда, ребята?