«Крейсерцам» несказанно повезло. Кроме трёх маленьких «островных» шхун, в гавани оказался пароход – старая, но достаточно мореходная колёсная посудина, направлявшаяся из Калькутты в Сингапур с грузом хлопчатобумажных тканей и зашедшая в Порт-Блэр для мелкого ремонта машины. Обнаружив такой подарок судьбы, Михайлов велел выкинуть тюки на пирс и срочно перегружать на «Сенегал» (так назывался пароход) винтовки и прочую амуницию с «Луизы-Марии». Шкипер, он же судовладелец и хозяин груза, немолодой, огненно-рыжий шотландец, уныло наблюдал с берега, как чужаки разоряют его собственность. Он попытался убедить русского капитана, что лично он, уроженец Хайленда и добрый католик, ненавидит англичан, соблюдает в этой войне нейтралитет и даже сочувствует России, сумевшей щёлкнуть проклятых сассанахов по носу. Но, увы, не преуспел: Михайлову до зарезу нужен был его пароход для осуществления коварного замысла Греве.

В общем, если не считать недолгой канонады в гавани (стоившей жизни храброму коммандеру Ли и семи его подчинённым), захват Порт-Блэра прошёл тихо, без сучка и задоринки. Местные обыватели меланхолично наблюдали за сменой власти из окошек своих хижин, и единственным пострадавшим из состава русского десанта стал кондуктор Голохватько, лишившийся зуба в драке с английскими матросами. Бравые бритты не стерпели дерзкой попытки захватить один из двух кабаков Порт-Блэра и дали агрессору бой, прекратившийся после трёх револьверных выстрелов в потолок – мичман Завадский, отряжённый на захват этого стратегического объекта, не был настроен шутить.

А вот с каторжным островом вышло не так гладко. Когда, пополнив угольные ямы и запалив напоследок груды «чёрного золота», сваленного под открытым небом, «Крейсер» в сопровождении двух призов вошёл в гавань острова Росс, там всё уже было кончено. Неизвестно, откуда каторжане узнали о набеге на Порт-Блэр, но мятеж они подняли почти за сутки до прибытия «освободителей». У надсмотрщиков, охранников и прочих служащих каторжной администрации не было ни единого шанса – перебили всех, включая супругу и сыновей начальника каторги. Немногие чудом уцелевшие сумели скрыться в джунглях, где их ждали стрелы и отравленные колючки дикарей. И первое, что увидели русские моряки, это воткнутые в землю бамбуковые колья с насаженными на них головами и толпу измождённых, оборванных до последней крайности людей, радостно приветствующих «Крейсер». У всех на запястьях и лодыжках зияли кровавые язвы – кандалы на острове Росс не снимали даже с больных. Теперь эти атрибуты неволи, соединённые в гирлянды, украшали частокол из шестов с останками тюремщиков.

– Дикари, совершеннейшие дикари… – повторял барону командир клипера, рассматривая в бинокль эти страшные атрибуты мятежа. – Ну, Бог им судья, натерпелись… Вы, Карл Густавыч, вот что: берите-ка два десятка матросиков с винтовками и отправляйтесь на берег. Выясните, что там и как – только, умоляю, осторожней с этими армеутами. А я на всякий случай велю подать к пушкам картечь – мало ли что им в головы придёт…

Опасения капитан-лейтенанта оказались напрасны. Ссыльные офицеры (те самые, о которых Греве когда-то прочёл в бомбейском еженедельном листке) собрали вокруг себя группу заключённых-сипаев, вооружили их отнятым у охраны оружием и установили какой-никакой порядок. Вожаки мятежников встретили русских моряков прямо на пирсе, намереваясь просить о помощи, – и несказанно удивились, узнав, ради чего те прибыли на остров Росс.

На то, чтобы собрать освобождённых каторжников, разбить их на отряды по пятнадцать-двадцать человек, ушёл остаток дня. Всего на острове содержалось около трёхсот заключённых; половину из них погрузили на «Сенегал», остальных распихали по шхунам. Хижины и бараки на берегу весело пылали, подожжённые на прощание. Барон Греве с мостика «Луизы-Марии» (он снова принял командование пароходом) бросил последний взгляд на поднимающиеся к небу клубы дыма и скомандовал «малый вперёд». Пароход, ведя на буксире две из трёх забитых людьми шхун, потянулся к выходу из гавани вслед за «Крейсером».

Бенгальский залив.

К северу от порта Мадрас

…октября 1878 г.

Муссоны – обычное погодное явление для северо-восточной части Индийского океана. Зарождаясь над океанскими просторами с сентября по декабрь, эти устойчивые тропические ветра несут в Восточную Индию массы влажного тёплого воздуха и оборачиваются затяжными штормами вдоль всего побережья Бенгальского залива.

В одну из таких штормовых полос и попал караван, возглавляемый «Крейсером». Шхуны с повстанцами нещадно мотало на буксире у «Луизы-Марии» и «Сенегала». Последнему тоже приходилось нелегко – неуклюжие приспособления, приводящие его в движение, скрипели под ударами семибалльных волн, и людям на борту (Михайлов велел оставить на пароходе прежний экипаж, приставив к ним крейсерского мичмана с двумя матросами) оставалось молиться, чтобы клёпаные ажурные конструкции колёс выдержали этот напор. Пока вроде выдерживали – «Сенегал», волокущий на длинном тросе одну из островных шхун, исправно держался за «Луизой-Марией» и на все запросы отвечал торопливыми махами флажков: «В помощи не нуждаюсь. Следую за мателотом».

– Тяжело им там приходится, – заметил Греве, наблюдая за шхунами, прыгающими в волнах за пароходом. – Мало того что люди истощены каторгой, так ещё и штормовой переход! Небось, хором травят сейчас за борт… Высадим на берег – едва ползать смогут. Много ли с такими навоюешь?

Камилла – с тех пор как барон вернулся на пароход, она старалась проводить с ним как можно больше времени – недовольно сморщила носик:

– И кому пришло в голову превратить наше прекрасное судно в буксир для этих оборванцев? Я вообще не понимаю, Шарль, почему мсье Mihailoff не распорядился отпустить нас ещё во время стоянки в Порт-Блэре! В конце концов, королевство Бельгия не воюет с вашей страной, а винтовок, пресловутой военной контрабанды, на борту больше нет. Зачем же нас и дальше удерживать?

Греве скрыл усмешку. Этот диалог почти в точности повторял беседу, состоявшуюся между ним и командиром клипера перед уходом с Андаманских островов.

– Я бы и рад отпустить пароход, дюша мой, но придётся пока подождать, – объяснял Михайлов. – Шкипер «Луизы-Марии» охотно выложит первому же встречному англичанину всё, что знает о «Крейсере». Сами посудите, к чему нам это? Нет уж, придётся вашей сахарной вдовушке немного потерпеть. Сбудем с рук наших индийских друзей, зайдём в какой-нибудь нейтральный порт взять угля и пресной воды – там с ними и расстанемся. Да и буксир лишний сейчас не помешает. «Крейсеру» лучше оставаться свободным от вериг и конвоировать эту инвалидную команду. Вдруг буксирный трос оборвётся – надо же кому-то ловить сорвавшихся?

Но не излагать же эти соображения его нынешней собеседнице?

Барон деликатно приобнял собеседницу за талию.

– Вы так торопитесь расстаться со мной, мон шер ами?

В ответ Камилла расцвела очаровательной улыбкой.

– Что вы такое говорите, Шарль! И это после того как я… решительно, вы неблагодарны, как все мужчины!

– Не судите так строго, мадам…

Греве огляделся – не видит ли кто? – и легко прикоснулся губами к её шее, чуть пониже аккуратного розового ушка, в котором блестела изумрудная капелька.

– Разумеется, мы вас отпустим – когда доставим этих бедняг… туда, куда их надо доставить. Капитан-лейтенант планирует вскорости покинуть этот район Индийского океана, вот тогда и…

– Значит, мы с вами расстанемся? – огорчилась Камилла. Греве про себя удивился её непоследовательности: вроде только что сетовала, что русские не отпускают её пароход? – Вы должны дать мне слово, что обязательно найдёте меня в Европе. Эта бессмысленная война не может длиться долго!

– Крымская война – у вас её называют Восточной – продолжалась два с половиной года, с октября пятьдесят третьего по март пятьдесят шестого года. И вовсе не такая уж она бессмысленная…

– Значит, вы хотите заставить меня ждать целых полтора года?

– Я офицер, мадам, и присяга требует… – принялся оправдываться барон, но женщина его уже не слушала.

– Что-то я озябла Шарль, – заявила она, демонстративно кутаясь в шёлковую шаль. – Пойдёмте в мою каюту, Лиззи, наверное, уже приготовила кофе…

И улыбнулась – обещающе, призывно. Улыбка, её взгляд, требовали: прямо сейчас, ни мгновения не медля, согреть её в объятиях, увести в каюту, избавить от отсыревшего на промозглом ветру платья и уложить – горячую, страстную – на простыни огромной кровати, украшающей просторную, как адмиральский салон, спальню…

За спиной забухали по палубному настилу башмаки. Греве, едва не чертыхнувшись, повернулся.

Кондуктор-сигнальщик бодро отрапортовал:

– Так что, вашбродь, с «Крейсера» пишут: «На норд-норд-вест открылся берег!»

Барон повернулся.

– Прошу извинить, мадам, я должен быть на мостике.

– Это ведь Индия, Шарль? – встревоженно спросила женщина. – Вы же сюда везли этих несчастных? И когда вы намерены…

– Как только появятся новые сведения, я вам тотчас сообщу, – ответил он сухим официальным тоном. – А сейчас мне пора. Служба-с…

Он повернулся на каблуках и отправился к трапу, лопатками ощущая её огорчённый взгляд. Нет чтобы этой треклятой Индии объявиться хоть часа на два позже! Да, нелегка ты, доля военного моряка – решительно некогда подумать о личной жизни!

Отступление первое

БЛЕСК И НИЩЕТА

ДВУХДЕРЖАВНОГО СТАНДАРТА

Двухдержавный стандарт! Как много в этом звуке слилось… если не для всякого русского сердца, то уж для знатока военно-морской истории наверняка. Когда к 1889 году с усилением военно-морской мощи Франции, Германии, России и Японии закончилась эпоха тотальной экономии на флоте, Британия заявила об избрании нового курса. Согласно ему, Королевский флот должен был стать сильнее, чем два любых других флота в мире, вместе взятых, – на тот момент это были Франция и Россия.

Но и раньше, начиная, пожалуй, с эпохи наполеоновских войн, концепция тотального превосходства на море во многом определяла образ мыслей политиков и кораблестроителей Британской империи. Особенно в том, что касалось численности и боевой мощи кораблей линии, в роли которых выступали тогда броненосцы.

И, видит Бог, их понастроили немало! Но куда больше в списках боевых единиц Ройял Нэви числилось других боевых единиц: винтовых фрегатов и корветов, шлюпов и канонерских лодок, призванных защищать становой хребет империи, морскую торговлю, опутавшую маршрутами перевозок весь мир. Океан окончательно превратился в торную (хотя порой и ухабистую) дорогу, по которой регулярно, согласно коммерческому расписанию, перемещались грузы, пассажиры, войска. Всё то, что делало могущество викторианской Англии по-настоящему всеобъемлющим и непререкаемым.

А где большая дорога – там и разбойники, не так ли?

Но – к делу. Возможно, кое-кому из наших читателей случалось пролистать знаменитый труд британца Мэхена «Влияние морской силы на историю». В этом случае они, несомненно, запомнили ту критику, которой британец подверг идею крейсерской войны, направленную на истребление торговли, ярыми сторонниками которой были французы. Несмотря на тот очевидный факт, что потери британского торгового тоннажа от штормов и прочих «неизбежных на море случайностей» значительно превосходили результативность французских каперов (те могли похвастать разве что многочисленными захватами рыбацких скорлупок в Северном море да истреблением британского каботажа в Ла-Манше), идея крейсерской войны обрела новую жизнь. И в особенности – после подвигов кептена Рафаэля Семмса и его «Алабамы».

Мы не будем детально разбирать действия крейсеров конфедератов, тем более что их жертвами стали лишь ничтожные проценты всех потерь торгового флота северян. Отметим лишь, что сразу две державы в то же самое время сделали ставку на крейсерскую войну, причём противник в обоих случаях был один и тот же – Британская империя.

Первыми поборниками этой идеи стали её авторы, французы. И увлеклись до такой степени, что, когда разразилась несчастливая для Второй империи война с Пруссией, французский флот оказался к ней совершенно не готов. Нет, он был достаточно многочислен и боеспособен, но вот беда: французские адмиралы готовились к крейсерским действиям против англичан, которые одни могли стать союзниками Франции в борьбе с растущей мощью германской нации.

Итог закономерен: французский флот не принял в боевых действиях сколько-нибудь заметного участия. Единственное столкновение, случившееся возле никому не нужной Гаваны между французским авизо «Бувэ» и прусской канонеркой «Метеор», не в счёт, тем более что «лягушатники» в этом бою проявили себя не с лучшей стороны. Но это никого не отрезвило: новое поколение французских моряков и кораблей по-прежнему готовилось к истреблению британской торговли.

Второй державой, сделавшей ставку на концепцию крейсерской войны, стала Россия. Её выход в океаны после проигранной Крымской войны принёс с собой такое понятие, как «русская кругосветка», – когда фрегаты и корветы Российского Императорского флота огибали мысы Горн и Доброй Надежды, следуя на Дальний Восток для службы на Сибирской флотилии. Это были годы большой игры, годы соперничества Британии и России в Средней Азии, годы туркестанских походов и афганских кампаний. Две державы не раз оказывались на грани большой войны, так что выбор русских, не готовых к прямому противостоянию с броненосными английскими эскадрами, выглядел вполне логично. Боевые корабли под Андреевским флагом бороздили океанские просторы, следуя из Кронштадта во Владивосток и обратно, – и в случае начала войны с Британией они, превратившись в крейсера, принялись бы истреблять торговые суда на океанских трассах.

Разумеется, англичане это осознавали. А потому самым многочисленным классом в их флоте были отнюдь не броненосцы, а именно защитники торговли, призванные в числе прочего демонстрировать флаг империи в удалённых уголках земного шара. Но и двухдержавный стандарт, ещё не принятый официально, уже владел умами лордов адмиралтейства – вот и дымили на рейде Спитхеда колонны казематных, башенных и барбетных броненосцев и мониторов, внушая своим числом трепет недругам Туманного Альбиона.

Увы, неколебимой эта мощь выглядела только на парадах да в списках кораблей и судов королевского флота. На деле же необходимость защищать разбросанные по всему миру колонии и флотские базы превращала британское морское превосходство в опасную химеру. Слишком широко была раскинута сеть, слишком крупными были её ячеи, слишком мало было телеграфных станций и кабелей, соединяющих острова и континенты. Дерзкий рейдер имел неплохие шансы ускользнуть от гончих, винтовых фрегатов и корветов, крестящих своими курсами океанские просторы. Другой вопрос, что и сами рейдеры имели не слишком много шансов на солидную добычу. Океан необъятен, и, чтобы поймать жирного торговца или транспорт с военными грузами, надо жаться к неприятельским портам, рискуя из охотников превратиться в добычу.