Первой заболела бабушка

Илона Ковза

vk.com/ilona.kovza

Первой заболела бабушка.

В свои четыре года Юшенг уже знал, что в провинции не очень хороший воздух, и подумал, что бабушка кашляет от него. Многие кашляют от воздуха.

Утром бабушка осталась лежать в постели, а в садик его отвела мама. Вечером тоже забрала мама: она была грустная и сказала, что бабушку увезли в больницу. Юшенг предложил, чтобы они сходили навестить ее, но мама только покачала головой.

Ночью он проснулся от звонка телефона и маминого голоса. За окном было совсем-совсем темно. Юшенг перевернулся на другой бок, но услышал вдруг, что мама плачет. Побежал к ней: мама сказала, что бабушки больше нет, и снова заплакала.

А Юшенг не заплакал. Он главный мужчина в семье и не должен быть слабым. Он обнял маму и стал думать, кем будет бабушка в следующей жизни?

Потом закрылся его садик, и мама перестала ходить на работу. Она все время звонила по телефону, зато разрешила Юшенгу смотреть мультики, какие захочет. Он выбрал про гигантских роботов.

Потом мама тоже заболела. Она лежала в постели, а Юшенг носил ей воду для питья и мокрые тряпочки на лоб. Мама была такая горячая.

А утром остудилась. Юшенг обрадовался, что ей стало лучше, и побежал принести еще попить. Болеющие должны много пить, вода смывает болезнь – так бабушка говорила.

Наверное, бабушка пила недостаточно много воды и поэтому не выздоровела.

Юшенг принес попить, но мама никак не просыпалась. Он звал ее, толкал в плечо, а она все не хотела открыть глаза. И лицо у нее стало какое-то странное: худое и острое.

Юшенгу вдруг стало очень страшно. Он уронил воду, убежал в другую комнату и там просидел почти весь день, в углу, обхватив коленки руками. Думал про маму и бабушку.

Наверное, они заболели из-за него. Юшенг не всегда был послушным, иногда баловался на занятиях. Однажды воспитательница его даже отругала и рассказала об этом бабушке. А бабушка – маме. Мама очень расстроилась тогда. Она много-премного работает, чтобы Юшенг мог ходить в хороший садик с чистым воздухом. А он там плохо занимается…

Наступил вечер.

Если совсем стемнеет – станет страшно, решил Юшенг и тихонечко пошел включать свет. К тому же, хотелось кушать.

На ужин бабушка всегда готовила суп или лапшу. А он капризничал и хотел бургеры, как в телевизоре. Теперь супа не было, бабушки тоже не было, а хотелось, чтобы они были.

На кухне он нашел сладкие булочки и чуть было не слопал их все. Ему никогда не разрешали съедать все самому, нужно было поделиться с остальными. Сейчас никто не мог ему запретить, но Юшенг оставил несколько булочек в миске и убрал в шкаф. Когда мама проснется – она увидит, какой Юшенг стал взрослый и послушный. И больше не заболеет.

От булочек захотелось спать.

Юшенг лег рядом с мамой. Может, утром она уже отдохнет и проснется? Он тогда будет всегда-всегда ее слушаться и во всем помогать. Будет хорошо заниматься в садике, выучится в школе и университете на самые лучшие отметки, попадет на очень престижную работу и будет очень-очень хорошо там работать. Ему за это заплатят большие деньги, и он купит маме домик там, где хороший воздух. И ей больше никогда не придется торговать рыбой на рынке.

Когда мама проснется?

Крик

Мирро Минце

vk.com/mirrominze

– Ну и дрянь! – мужчина почесал седую бороду, рассматривая плакат, подсвеченный ярким светом уличного фонаря. Внезапный ливень заставил его спрятаться под крышей картинной галереи.

– Ну и кто на такое пойдет? – воскликнул старик, проклиная орущее существо на фоне огненно-красного марева.

– Посетителей и правда нет, – ответил тихий голос из темноты. Старик поднял голову и увидел миниатюрную фигуру на лестнице музея. – Не хотите зайти?

– Это вы мне? – мужчина осмотрел себя с ног до головы: ботинки, перевязанные изолентой, дырявые джинсы, найденные утром на городской свалке. Люди всегда сторонились его, морщились, будто увидели таракана в тарелке супа.

– Здесь только я и картины, проходите, не бойтесь, – женщина улыбнулась.

Поднявшись наверх, старик почувствовал аромат сладкой выпечки, некогда встречавший его дома.

– Как вас зовут? – незнакомка улыбнулась. Теперь старик мог лучше разглядеть ее: серебряные кудряшки, бледное лицо, исчерченное множеством маленьких морщинок, полоска бесцветных губ.

– Нет у меня имени.

– Вот как! – незнакомка пожала плечами. – Как же тогда вас называть?

– А мне какое дело? Как хотите, так и зовите, – буркнул старик, откусив кусок хлеба

– Хорошо, тогда будете Эдвардом.

– Кем?

– Эдвард Мунк написал ту картину, которую вы рассматривали у дверей галереи.

– Ясно. Вас-то как величать?

– Надежда.

– Надежда, – ухмыльнулся старик. – Картина y вас страшная.

– Да это же только реклама! – женщина рассмеялась. – Картину я вам сейчас покажу.

Надежда зажгла свет в соседнем помещении и прошла внутрь. Старик нехотя поплелся следом. В центре стены висела та самая картина, только гораздо больше.

– Вы слышите его крик? – лицо женщины стало серьезным. – Это крик души художника, переполненный отчаянием и ужасом. Крик, который никто не слышит, но ощущает каждый.

Сумасшедшая, подумал старик. Картина отталкивала, вызывала тревогу, но он не мог разобрать почему. Фыркнув, старик заключил:

– Знаете что, Надежда, я ничего в этой вашей живописи не понимаю, так что спасибо, но мне домой пора.

– Приходите снова, Эдвард, – Надежда завернула кусок хлеба в лист газеты и подала старику. – Я всегда здесь.

Эдвард вернулся через три дня, а затем через неделю. Надежды не было. Проклиная все на свете, старик сорвал со стены тот самый плакат. Внутри оказалась записка:

«Дорогой Эдвард, выходить на улицу стало опасно, а меня подкосила странная хворь. Приходите по адресу…».

Сердце забилось чаще. Эдвард почти бежал, но ноги не слушались: за все эти годы старик разучился куда-либо торопиться. Сорвав несколько желтых цветков, он позвонил в дверь дома, указанного в письме.

Надежда вышла не сразу. Закутавшись в пальто, она едва дошла до лавочки. Под карими глазами появились фиолетовые синяки, а бескровные губы дрожали от холода.

– Расскажите мне о себе, Эдвард. У вас есть семья?

– Дочь у меня есть, – старик нахмурился, потупив глаза. – Но она и не знает о том, что я жив.

– Жестоко, – Надежда нахмурилась.

– Ну не мог я сказать ей, что мать померла, дом сгорел, понимаешь? Мне лучше было тогда умереть, – Эдвард обхватил голову руками. – Возможно, когда-нибудь я восстановлю документы, на работу устроюсь и тогда…

– Мой друг, – Надежда осторожно взяла Эдварда за руку. – Никогда не откладывай жизнь на завтра, оно может не наступить.

Прошла неделя с тех пор, как Эдвард впервые пришел к этому дому. Теперь они разговаривали каждую ночь, правда, Надежде лучше не становилось. Она уверяла, что это простуда, приходящая каждую весну, словно по расписанию. Иногда под камнем у лавочки женщина оставляла письма: «Дорогой Эдвард, сегодня не выйду, очень устала» или «Подойди к моему балкону, сегодня ужинаем при свечах».

Увидев очередной клочок бумаги под камнем, старик улыбнулся: «Все пишет, нет бы выйти да сказать!». Эдвард уложил букет на лавочку и принялся читать.

«Дорогой Эдуард! Не удивляйся, я узнала твое настоящее имя и связалась с дочерью. Прости, но это все, что я могу сделать для тебя. Надежда»

Старик оцепенел. Происходящее показалось дурным сном в предрассветный час, бессмыслицей, бредом. На ватных ногах он подошел к ее дому и нажал на кнопку звонка. Тишина. Отогнав от себя дурное предчувствие, Эдвард обошел дом и, встав на булыжник, заглянул в окно. Надежда лежала на полу, корчась от боли и жадно хватая воздух. Ее глаза казались пустыми, а руки застыли на горле. На миг старику показалось, что женщина пытается сорвать кожу, чтобы сделать вдох.

Эдвард свалился c камня. Не помня себя, он побежал по улице. Никого. Он стучался в двери и окна, умоляя Бога послать хоть одну душу в этот проклятый мир. Увидев на улице человека, он побежал со всех ног и чуть не сбил его: «Вызовите скорую, женщине плохо!»

Толчок в грудь, и старик упал на землю. Бессмысленно. Надежда умирает здесь, в нескольких метрах от него, совершенно одна. Взглянув на розоватое предрассветное небо, Эдвард схватился за голову и отчаянно закричал…

Старик проснулся на лавочке, когда санитары зашли в дом. Он не испытывал ни боли, ни страха, лишь пустоту. Вскоре ее вынесли. Безжизненное тело, упакованное в черный пакет, не имело ничего общего с той кареглазой хохотушкой. Сгорбившись, не разбирая дороги от слез, старик побрел по дороге. Его остановил до боли знакомый голос, где-то позади раздался крик:

– Папа!

Сто дней изоляции

Валентина Бурдалёва

vk.com/burdaleva

Да, вирус – это страшно. Но не этого я боюсь.

Дни спутались. Какая разница, какой день недели и время суток, если ты находишься взаперти и остался без работы. Если все, что от тебя требуется, – соблюдать изоляцию. Все только и ждут, когда президент улыбнется и скажет, что мы можем вернуться на свои рабочие места.

Каждый день нас просят сохранять спокойствие, зачитывая рекомендации, как спасительные мантры. Мойте руки. Каждые два часа меняйте маску. Держитесь друг от друга на расстоянии. Если заболели, позвоните на горячую линию и ждите. На улицу выходите в случае крайней необходимости: в магазин, аптеку, если вашей собаке приспичило. И ничего о том, когда это все закончится.

Мама всегда говорила, что ей повезло с сыном. Спокойный мальчик, который однажды стал спокойным взрослым мужчиной, не поддающимся всеобщей панике. Когда начали сметать продукты, я смотрел мультики по кабельному, доедая последние макароны. А когда стало ясно, что карантин – это надолго и что меня отправляют на бессрочные каникулы, даже обрадовался.

Я давно мечтал именно о таком отпуске. По долгу работы мне приходилось мотаться по соседними городам. Так что проваляться месяц перед телевизором с пачкой чипсов было пределом моих мечтаний. Оставалось только набить шкафы и холодильник самым необходимым. И я отдался этому порыву.

Крупы, макароны, тушенка, свежая говяжья вырезка, две бутылки кетчупа, соевый соус, мука, сахар, соль, два больших брикета с рыбой глубокой заморозки, пачка пельменей, молотый кофе, чай, три больших упаковки чипсов и пак пива на двенадцать банок с матовым покрытием. Оставалось докупить свечи, праздничные колпачки и языки-пищалки. И много минералки на случай похмелья.

Не знаю зачем, но я добавил ко всему накупленному пачку карамелек «Солнечные дольки», мармелад «Грин Джус» и зефирные подушки с шоколадной прослойкой «Мемориз». Раньше меня трудно было соблазнить сладкой химией под яркой упаковкой. А сейчас хотелось все это перепробовать.

В последний момент поверх всего я положил две бутылки вина и замороженный торт. Даже стоя перед кассой, выдерживая дистанцию и задыхаясь в маске, я все еще тоскливо поглядывал на прилавки.

Когда полная дама с забавными кудельками пробила все, что едва умещалось на ползущей ленте, я попросил блок сигарет «Карт Рид». Это на тот случай, если мне вдруг станет настолько одиноко, что я решу снова начать курить. Едва ли сигареты могли заменить мне друзей. Но что-то в этом было.

В момент расплаты я попросил продавщицу не называть мне итоговую сумму, а длинный змеевидный чек тут же выбросил в мусор. Вряд ли я мог накупить продуктов на миллион. Ровно столько лежало в моей заначке. Много лет я копил на новый автомобиль, а теперь что? Да к черту все! И уже после того, как вроде бы все купил и готов был уйти, попросил три упаковки презервативов.

Кто-то прыснул позади меня, и я обернулся. На меня смотрели люди в разноцветных масках. Не знаю, зачем мне понадобились эти чертовы презервативы. Ведь я живу один. Возможно, я готов погрузиться на самое дно скуки, где собирался творить безумные, но безобидные вещи. Например, сбрасывать на головы нарушителей изоляции водяные бомбы. Или после быстрого знакомства с красоткой устроить шикарный вирт, представляя себя фонтаном.

Когда я утолкал все накупленное в свой старенький «ситроен» и завел мотор, снова вспомнил про свою заначку. Через полчаса я стоял в бронированной кабинке и наблюдал, как работает машинка для подсчитывания денег.

Нет, я снял не все, оставив немного для походов по магазинам или на тот случай, если не удастся найти бесплатную любовь по интернету. Но мысль, что банки могут запретить снимать наличные или произойдет еще что похуже, сводила меня с ума. Эти деньги значили для меня больше, чем радость от свежепахнущего салона. Долгие годы я ограничивал себя во всем, работал до изнеможения. И во всей этой беготне потерял девушку, которую любил больше жизни. Так что бумажки в тарахтящей машинке – это был сам я. А себя потерять я был не готов.

Первые две недели пролетели незаметно. Переписка с друзьями, отслеживание новостей, готовка под «Металлику», приступы уборки – все это здорово отвлекало. Хотя я планировал вылежать все дерьмо из своего старенького дивана.

Почему-то я не мог лежать и долго не притрагивался к сигаретам. Хотя были моменты, когда хотелось вспороть глянцевое брюхо плотной упаковке. И вытащить белого новобранца, чтобы прикурить, вцепившись зубами в фильтрованный зад.

Но первые настоящие мысли об одиночестве посетили меня в тот день, когда я на второй раз пролистывал ленту в инстаграме.

Именно от скуки я нажал на горящий кружок прямого эфира. Я ждал чего угодно, но только не девушку в леггинсах, застывшую в нелепой позе.

«Йога для всех желающих» – так называлась трансляция, и я был единственным зрителем. Совершенно не помню, когда успел подружиться с зеленоволосой тренершей по йоге. Возможно я бы вспомнил, но ник yoga_with_you мне совершенно ни о чем не говорил.

Это сейчас у меня было столько времени, что я мог бы выучить какой-нибудь язык или написать целый роман о своей скучной жизни. Но каких-то два месяца назад я во всем был здорово ограничен. Теперь же я мог спокойно пялиться на обтянутый зад, будто и правда собирался повторить это упражнение. И смотрел бы еще долго, если бы нечаянно не нажал на кнопку «помахать».

Меня охватила странная паника, и я чуть не выронил телефон. Не найдя способа, как удалить эту чертову машущую ладошку, я просто закрыл приложение. Вот тогда-то впервые вышел на балкон, чтобы выкурить из легких остатки воздуха.

Через месяц стало хуже. Я уже перестал открывать тематическую ленту, чтобы узнать, сколько людей умерло, сколько выздоровело, а сколько заразилось за последние сутки. Но все же иногда высовывался в сеть, чтобы ответить на редкие сообщения от друзей и удостовериться, что карантин еще в силе.

Мысль закрыть последнее окно, связывающее меня с реальностью, дразнила меня. Достаточно «забыть» заплатить за интернет, чтобы оказаться в информационном вакууме. Но нет, я исправно платил своему провайдеру, потому что интернет оказался для меня не только способом связи с внешним миром.

Кажется, тогда я и полез на сайт знакомств. Для меня это было настоящим испытанием. Я долго выбирал фото для своего профиля. Свежее делать не стал, так как давно запустил себя. А бриться ради одной фотографии и выбеливать мешки под глазами специальными фильтрами казалось какой-то дикостью.