«Фридрих опустился перед девушкой на колени и начал покрывать нежную бархатистую кожу ее бедра легкими скользящими поцелуями. Когда он добрался до заветного места, спрятанного под полупрозрачной тканью трусиков, с губ Франчески сорвался стон, прозвучавший так дико и утробно. Этот звук распалил Фридриха, сделал его тверже. Мягким прикосновением пальцев он сдвинул кружево и в эту самую секунду впился губами в набухший бугорок…»

Бугорок?

Господи.

Закрываю книгу и со стоном откидываюсь на подголовник. Это уже четвертая книга за неделю, на которой я не могу продвинуться дальше первой же постельной сцены.

Естества, величественные фаллосы, дрожащие чресла, влажные киски, холмики удовольствия, нефритовые стержни, автоматические поршни, шелковые складочки…

Боже, спаси и сохрани.

Морщусь от воспоминаний и откладываю «Алхимию желания» на журнальный стол.

Нет, конечно, я понимаю, что о коллегах, как о покойниках, можно говорить либо хорошо, либо никак, но… Почему книги этого автора настолько популярны?

Ладно, предположим, что это просто я такая неженка, моралистка или монашка. И дело именно во мне, а вовсе не во всех этих своеобразных словечках. А еще, возможно, дело в моем затянувшемся творческом кризисе.

После того как я с позором уволилась из издательской группы «Хэвидж», мое вдохновение помахало мне ручкой и улетело куда-то далеко, может, даже на Фиджи. И, честно признаться, будь я на его месте, я бы тоже не захотела возвращаться оттуда в серый и унылый Ротенбург-об-дер-Таубер.

На календаре середина сентября, и город напоминает одно большое сизое пятно. От вида серого неба за окном хочется плакать. Хотя мне в целом сейчас хочется плакать. И не только по этой причине.

Ау, вдохновение, можешь не возвращаться, просто скажи, где и мне взять денег на Фиджи?

С губ срывается очередной стон отчаяния.

Сегодня суббота, и я собираюсь немного порыдать от жалости к самой себе, сидя дома вместо того, чтобы отправиться на работу и в рамках программы по литературе рассказать старшеклассникам школы Всех Святых о том, что «Ромео и Джульетта» вовсе не история прекрасной трагичной любви, а Ромео – самый настоящий токсик.

Хотя книга о психологических проблемах подростков кажется гораздо лучше той стопочки популярных романов, что я заказала на «Амазоне». Предполагаю, что во мне где-то глубоко прячется внутренний Ромео, ведь я, очевидно, тоже тот еще токсик.

На столике начинает вибрировать телефон, и я устало тянусь к нему, чтобы посмотреть, от кого пришло сообщение.

Мари: Ну как там твои фаллосы? Чресла задрожали?

Прыскаю со смеху от сообщения подруги в нашем общем чате под названием «Рехаб». Рядом с именем моей старшей сестры Урсулы появляются точки, говорящие о том, что она набирает текст, и уже через пару секунд всплывает сообщение и от нее.

Урсула: Сегодня влажная киска не хлюпала?

Закрываю рот ладонью, чтобы не начать хохотать в голос, ведь в соседней комнате спит моя шестимесячная племянница Анна, а затем печатаю ответ.

Амелия: Нет, девочки, сегодня был бугорок.

Мари: И все?

Урсула: Что, обошлось даже без роботизированного поршня?

Снова хихикаю в руку.

Амелия: Возможно, Фридрих обнажил его после. Я закрыла книгу на слове «бугорок».

Мари: Выходит, у тебя фобия бугорков?

На этот раз я закатываю глаза.

Урсула: Вот тебе, кстати, идея для следующей книги.

Амелия: Про боязнь бугорков?

Урсула: Ну ты же писатель. Придумай что-нибудь эдакое.

Мари: Точно! Это может быть разновидностью трипофобии.

Мой громкий смех нарушает поразительную тишину в доме. Тут же снова подношу ладонь ко рту, но поздно. Громкий плач Анны доносится из соседней комнаты.

Я прикрываю веки, а когда спустя пару минут распахиваю их, передо мной возникает недовольное лицо моей младшей сестры Хезер, держащей на руках орущего младенца.

– Мили, – начинает Хезер, и по ее тону мне становится известно, что она скажет дальше. – От тебя шума больше, чем от Анны!

Спорно.

– Прости, – шепчу я, посылая сигналы в рай, чтобы ангелы вновь усыпили младенца, но, видимо, в нашем захолустье проблемы со связью, и мои сигналы не доходят до места назначения, раз Анна все еще орет.

– Генри и так не в восторге от того, что ты живешь с нами вот уже четыре месяца! Я все понимаю, тебя уволили…

Я уволилась сама. Но напоминать об этом в сотый раз не собираюсь. Я определенно не из тех, кто любит играть с огнем.

– Хезер, я обязательно съеду, как только накоплю нужную сумму для залога на квартиру.

– И когда же ты накопишь на него? С твоей-то работой в школе! – Она делает глубокий вдох и проводит рукой по взъерошенным светлым волосам, убирая выбившиеся пряди за ухо. – Я вообще не понимаю тебя, Мили. В школьные годы ты при любом случае цитировала строки романов о любви. Затем уехала в Мюнхен, едва тебе исполнилось восемнадцать. Получила филологическое образование и устроилась на работу стажером в одно из самых престижных издательств Германии. И тут вдруг из-за каких-то глупых недомолвок с руководством ты просто берешь и все это бросаешь, а затем решаешь повиснуть у нас на шее? – Я никак не реагирую, тогда Хезер закрывает глаза и выдыхает. – Прости, Мили. Прости. Я просто очень устала. Конечно же, ты можешь оставаться здесь столько, сколько тебе потребуется. Забудь все, что я наговорила.

Ну, сложно забыть то, что выслушиваешь каждую неделю вот уже четыре месяца.

Я поднимаюсь с кресла, чтобы притянуть ее к себе для обнимашек, которые сейчас так ей нужны. Впрочем, мне они нужны не меньше.

– Я понимаю, что от меня много шума и проблем…

– Нет, прости. Прости. Прости. – Голос сестры доносится приглушенно из-за того, что она уткнулась лицом мне в ключицу. – Мне просто нужно поспать. Когда станет легче?

– Лет через восемнадцать, когда Анна съедет, – срывается с губ, и Хезер вдруг начинает шмыгать носом.

– Восемнадцать?! – едва ли не плачет она. Ох уж этот мой длинный язык. – Какой кошмар. Почему все эти книги по материнству не говорят о том, что будет настолько тяжело? Я так устала, Мили…

Мне хочется ее успокоить, вот только поплакать вместе с ней мне все-таки хочется больше. Склоняю голову, прижимаясь виском к мягким волосам сестры, и делаю глубокий вдох.

Когда-нибудь я снова поверю в себя и перестану думать, что я неудачница.

Но это когда-нибудь.

А пока… Пока я разваливаюсь, как «Мерседес» моего отца примерно того же года выпуска, что и я.

Итак. Наверное, настало время представиться.

Меня зовут Амелия Хайд, и я неудачница.

И это не просто моя история о том, как четыре месяца назад моя жизнь круто изменилась.

Это моя… «Вендетта».

Глава 3

UNSECRET, KRIGARE – VENDETTA

Амелия

«Вендетта».

Единственное слово, которое я смогла написать в файле своей новой рукописи с того самого момента, как покинула Мюнхен.

Да уж. Мститель из меня так себе, раз я даже не знаю, какой у меня план.

Оставаться в домике Хезер и Генри вблизи знаменитой башни св. Марка, ходить на работу в школу Всех Святых и рассказывать школьникам о романтизации абьюза, читать порнороманы и пытаться написать свой?

Звучит не очень мстительно и больше смахивает на план по становлению отчаянной домохозяйкой в одноименном сериале.

Откидываюсь на спинку кресла и стараюсь не издать ни звука, чтобы не разбудить едва уснувшую в соседней спальне Анну.

Суматошный день казался бесконечным, и я в очередной раз за эти четыре месяца убедилась, что материнство младшей сестры для меня – лучший контрацептив.

Хотя будто мне есть от кого заводить детей. Для того чтобы они появились, нужно как минимум заниматься сексом. А последние два года я вижу члены только в книгах. И то если повезет. Чаще мне все же являются фаллосы и жезлы.

Жезлы. Точно.

Тянусь к роману, который так и не дочитала сегодня. Тому самому, где бугорки. Тяну за предусмотрительно приклеенный стикер и открываю книгу на странице, где вот-вот случится соитие Франчески и Фридриха.

Когда я вижу слово «бугорок», мое лицо на долю секунды сводит судорогой, но я все же заставляю себя прочесть дальше:

«Волна мощного желания нахлынула на Франческу. Каждое движение языка Фридриха сводило с ума. А стоило ему проскользнуть пальцем меж ее припухших складочек, ее сознание тут же улетело в бездну. Она стонала, теряя контроль, пока Фридрих вновь и вновь кружил вокруг горошинки желания…»

Горошинки желания…

Горошинки. Мать вашу. Желания…

Я зажмуриваюсь от очередной порции ужаса и, поджав губы, мотаю головой.

Ладно, автор бестселлеров по версии «Нью-Йорк Таймс», удиви меня еще больше.

Распахиваю веки и делаю глубокий вдох, предвкушая дальнейшую боль для своих глаз.

«Наконец Франческа издала гортанный стон и открыла взору Фридриха свою беспомощность. Она окончательно капитулировала, отдавая всю себя.

– О, Фридрих, Фридрих! – кричала она вновь и вновь, пока ее голос не сорвался.

Фридрих поднялся с колен и провел тыльной стороной ладони по губам, стирая соки ее пульсирующей киски.

– Хорошая девочка, – простонал он, обнажая свой налившийся стержень.

Выпрямившись, Фридрих поднес его к блестящим от сока лепесткам и погрузился внутрь, начав таранить ее лоно, словно отбойный молоток…»

Резко захлопываю книгу, когда мой внутренний токсичный Ромео показывается на горизонте.

Ладно. Наверное, это все же со мной что-то не так. Триста двадцать четыре тысячи положительных оценок на «Гудридс» ведь не могут врать, правда? Или, наверное, просто я монашка. Именно поэтому никто не таранит мое лоно после расставания с Адамом. Да и он его не особо прям таранил, если уж на то пошло.

Лоно…

Боже. Где достать нейтрализатор памяти, как у «Людей в черном», чтобы я никогда-никогда-никогда больше не выдавала этих словечек в реальной жизни?

Зачем я тогда читаю все эти порнокнижки, спросите вы.

Что ж, ответ прост: постельные сцены в романах помогают развить фантазию.

Например, мужчины возбуждаются от просмотра порно. Но вот девушки… Девушкам не так интересно просто смотреть на секс. Куда более возбуждающе представлять все это в своем воображении.

Он сверху или снизу?

Сверху. Проводит подушечками пальцев по голени, поднимаясь все выше.

Хотя нет, лучше он снизу. Крепко сжимает большими ладонями твою грудь, подмахивая при этом бедрами и наращивая темп с каждым толчком.

Говорит ли он пошлости? Или тихо постанывает? А может, именно в тот момент, когда его глаза темнеют от желания, происходит долгожданная кульминация?

Вот для чего нужны эти порнороманы – для того, чтобы погрузиться в мир фантазий. Позволить себе придумать идеального мужчину. Идеальный член. И идеальный секс.

Любой роман – это выдуманный автором мир, который становится для каждой читательницы реальным, а книжные мужчины превращаются в эталоны мужественности. Они гораздо лучше тех самых принцев, что должны прискакать на белом коне, разбудить поцелуем Спящую красавицу или спасти от заклятья Малефисенты.

И, учитывая мою подорванную самооценку из-за разрыва с Адамом и эмоциональное состояние после прощания с мечтой о становлении автором бестселлеров, мне чертовски сильно необходим горячий книжный мужик. Который не будет держать свой жезл, а после потирать горошинку желания.

Черт с ним, с вдохновением, я просто хочу отвлечься.

От проблем, от одиночества, от самобичевания.

Конечно, мысль, что когда-нибудь я снова смогу писать, греет мое сердце, но горячий книжный мужик согреет меня куда сильнее.

Устало выдыхаю в очередной раз за кажущийся бесконечным день и тянусь к телефону, чтобы поплакаться девочкам в «Рехабе».

Открываю чат и вижу десяток сообщений.

Мари: Интересно, а трипофобы боятся ребристых презервативов?

Урсула: Что за бред? Там же волдырики-пузырики, а не дырки. А трипофобы боятся дырок.

Мари: Меня пугает, что ты так хорошо осведомлена в трипофобии.

Урсула: Меня пугает, что ты не знаешь, как выглядят ребристые презервативы.

С губ срывается смешок, и я поджимаю их, чтобы не расхохотаться в голос. Больше мне нотаций от младшей сестры не надо.

Мари: Учитывая мое годовое воздержание, я уже не знаю, как выглядят и члены.

Урсула: гифка танцующего члена

Урсула: Не благодари.

Мари: Я и не собиралась.

Урсула: Неблагодарная. Это все из-за неудовлетворенности.

Мари: Спасибо, кэп, но меня полностью удовлетворяет Джонни.

Урсула: Что еще за Джонни?

Мари: Кролик.

Урсула?

Урсула: Не знала, что ты питаешь ТАКОЙ ВИД слабости к животным…

Мари: Джонни – вибратор-кролик.

Мари: Урсула, иногда твоя смышленость меня поражает!

Урсула: Рада, что хотя бы иногда.

Мари: А куда подевалась Мили?

Урсула: Наверное, проверяет, страдает ли она трипофобией, читая про дырочки.

Мари: гифка ржущего Леонардо Ди Каприо

Урсула: гифка надевающего очки Эдварда Калена

Мари: МИЛИ! АУ!

Урсула: Не мешай человеку исследовать свое сознание.