– Да уж…Лучше не обижай меня…Я ведь теперь знаю, где взять скрамасакс в случае чего…– злостно пошутила Ясыня, вызвав на устах Годфреда улыбку.

– Я больше не буду, – до очарования просто пообещал Годфред, ухватив Ясыню за запястье и вернув ее на место рядом с собой. В знак того, что никаких посягательств отныне не будет, он даже поправил ей подол, чуть одернув последний.

Послышался звук дождя за окном. В растворенные ставни стал заливать дождь. В горнице сделалось знобко от сырого воздуха, повеявшего с улицы. Годфред поднялся, чтобы прикрыть ставни. Настроение у него улучшилось. Эта непогода даже кстати. Ясыня то и дело порывается от него уйти. Но в дождь она точно никуда не денется отсюда.

– Тебе холодно? – вернувшись к невесте, Годфред приблизился к ней и дотронулся своим носом до ее маленького носика, такого холодного, будто она только с мороза. – О, ледяные великаны, ты же совсем замерзла! Почему ты мне не сказала? Я не хочу, чтобы ты простудилась, – Годфред укутал Ясыню покрывалом, обнял и, уже не спрашивая разрешения, снова поцеловал.

– Осторожней, ты сейчас изомнешь мое платье, – предупредила Ясыня. – Тогда отец, истолковав сие по своему усмотрению, точно убьет меня…– недовольно заключила Ясыня, вспомнив образ сурового родителя.

– Ну так сними его, и оно не помнется! – на сей раз Годфред предложил без задней мысли. Просто он ощущал так, что Ясыня ему родная и близкая, и с ней можно говорить напрямую. – У тебя же там еще рубаха…

– Ну уж нет, еще чего…– Ясыня не позволяла себе терять бдительности. – Вообще-то, скоро утро. Мне необязательно ложиться спать, – решила Ясыня наконец. – А там дальше ты проводишь меня домой…

– Боюсь, утро на самом деле нескоро, – уверил Годфред, играя с поясом Ясыни, который в следствие того оказался развязанным. – Небо в тучах. Дождь задумал надолго. Рассвет запоздает. Кстати, я не понял, ты что, хочешь уйти от меня? Я что, такой уж гадкий?!

– Нет, совсем не гадкий, – вздохнула Ясыня, которая чувствовала, что неминуемо влюбляется в своего жениха, как ни старается сдержать своих чувств. – Я лишь не хочу тебя раззадоривать. Мало ли как там дальше повернется твой задор…

– Не тревожься, дорогая, я не раззадорюсь. Я же тебе пообещал, – напомнил Годфред, уже стягивая с Ясыни платье.

– Я сейчас уйду, – погрозила Ясыня строго.

– Все-все, больше не буду, – пообещал Годфред, все-таки стащив с Ясыни платье и отбросив последнее на край постели. – Теперь оно не помнется. Все, забудь о нем. Поцелуй меня сейчас.

– Нет. Это может совсем уж паршиво для меня окончиться, – озвучила вслух свои опасения Ясыня, посильнее натянув на себя покрывало.

– Ха-ха, – Годфред принял услышанное откровение за шутку. – Нет-нет, даже не думай так. Мы же условились. Я буду почтителен, как твой брат, – заверил Годфред, прильнув к шее Ясыни.

Годфред был человеком настроения. Иногда ему хотелось страстных ласк, горячих, грубых, без предисловий и далеко идущих планов. Для подобного могла сгодиться даже незнакомка. Но иногда его сердце желало неги ласковых прикосновений и приглушенных бесед. Чувство влюбленности посещало его, как вдохновение странствующего певца, и он покорялся этому чувству, не стыдясь и не считая это слабостью.

– Что-то мне не по себе, – доверчиво призналась Ясыня. Ворот ее сорочки теперь уже был отвернут, а губы Годфреда целовали ее упругую грудь, взволнованно вздымающуюся.

– Я же ничего худого не делаю, – успокоил Годфред. – Это всего лишь поцелуй. Жениху такое дозволительно.

Ясыня вконец заблудилась в лабиринте правил и предписаний. Вроде он все верно говорит. И ничего опасного не происходит. Или происходит? Как бы там ни было на самом деле, чувство у нее такое, что она поступает опрометчиво.

– Я уже еле удерживаюсь, – признался Годфред, ладонь которого скользнула по бедру Ясыни.

– Ну начинается, – недовольно пробурчала Ясыня, потянув за плечико сорочки и вернув одеяние на должное место. – Все, оставь меня.

– Ты можешь перестать думать о плохом? – Годфред оглядел напряженную Ясыню. – Я же все понимаю. Ты хранишь себя. Это правильно. Ты не представляешь себе, каким терпеливым я могу быть, – заверил Годфред, бережно укрыв свою гостью. – Я просто хочу приласкать тебя. Но я тебя не трону. Не бойся. В основном мы подождем, сколько нужно. Тем более твой батюшка сказал, что скоро ты будешь готова к женитьбе.

– Он-то почем знает? – усмехнулась Ясыня.

– Ну да, он не знает, – согласился Годфред. – Но мне нравится думать, что на сей раз он прав.

Ближе к полудню в двери гридницы раздался стук. Это был слуга. Годфред приподнял голову, сонно нахмурившись. Со сна он подумал, что стук ему почудился, так сильно он хотел спать. Он совсем не отдохнул. Вчера был день, полный хлопот. Потом праздник, длившийся весь вечер. Затем Ясыня. Они с ней проболтали остаток ночи, попутно постигая тонкости поцелуя любви. И теперь Годфреду очень хотелось спать. Его глаза буквально закрывались сами собой. И потому он не стал отвечать слуге.

– Пришел Барма, – прошептал Варди под дверь. – Глава вече пришел. Сюда пришел!

Годфред нахмурился, потирая свободной рукой заспанный глаз. На другой его руке дремала Ясыня. Ее губы были ярко алыми от поцелуев, будто обветренными. Мда, ночь не совсем уж напрасно прошла.

На улице все еще шел дождь. Потолка в гриднице не было, так что Годфред слышал убаюкивающий стук капель, падающих на покатую крышу.

Осторожно переложив Ясыню со своей руки на подушку, Годфред поднялся с постели. Ему не нужно было тратить времени на обряжения, поскольку он и так был одет и не раздевался со вчерашнего дня, как и обещал Ясыне. Он пошел к двери, спросонья пару раз запнувшись по пути.

– Чего нужно Барме? – приоткрыв дверь, негромко обратился Годфред к слуге.

– Принес какие-то новости, – пожал плечами Варди.

– Вранье. За Ясыней пришел. Как он достал…– Годфред полночи слушал рассказы Ясыни об отце. Оказалось, что, вопреки своему мирному образу, глава вече в действительности взыскательный муж и требовательный родитель. Некоторые истории Ясыни и вовсе не понравились Годфреду. Оказывается, Барма сотню раз наказывал Ясыню. И почти всегда незаслуженно! – Скажи, чтоб ждал…

Годфред вернулся в опочивальню, где все еще крепко спала Ясыня. Ее коса была расплетена, рыжие волосы рассыпаны по подушке. Присев возле своей невесты, Годфред разбудил ее, нежно поцеловав за ушком.

Ясыня приоткрыла глаза и оглядела своего жениха нежно. Она всем была довольна, поскольку ее честь не пострадала, а время с Годфредом прошло приятно, несмотря на ее первоначальные опасения. Воображения ее жениха хватило на то, чтоб ночью влюбленным было чем занять себя, избегая действий, которые ее пугали.

– Твой отец пришел, – скрепя сердце сообщил Годфред, полагая, что эта новость сейчас омрачит все очарование этого целомудренного утра.

– О, нет, – Ясыня сразу проснулась, хотя еще мгновение назад казалась сонной. – Я думала, я успею вернуться домой, – Ясыня уже забыла, каков был первоначальный план ее действий. Приложив ладонь ко лбу, она расстроенная огляделась по сторонам. – Он меня убьет. Ну или накажет очень сильно.

– Ничего он тебе не сделает, – Годфреду крайне не нравилось то, что его невесте грозит беда, исходящая от его же собственного подданного. – Я прикажу, чтобы он и пальцем тебя не тронул, не то что теми мокрыми хворостинами, – Годфред запомнил рассказ Ясыни о том, как однажды Барма ввалил ей розг.

– Ты скажешь ему так? – Ясыня с надеждой оглядела Годфреда.

– Конечно. Тем более это же я тебя сюда привел, – Годфред ни на миг не сомневался в том, что Барма не посмеет его ослушаться. – Сейчас мы заплетем тебе новую косичку. Ты наденешь платье и будешь выглядеть так, словно всю ночь слушала речь волхва на капище Перуна…

– Ладно, – согласилась Ясыня, поднимаясь. – О, берегини, что это?! – Ясыня заметила пятно крови на полотне своей белоснежной рубахи.

– Не знаю. Я тебя не трогал, – Годфред и сам удивился. Ведь он, и правда, сдержал свои обещания и не посягал на честь Ясыни.

– Странно…– недоверчиво изрекла Ясыня.

– А может, это как раз твои…– Годфред не успел договорить.

– О, нет, только не сегодня, – Ясыня плюхнулась на подушку, закрыв лицо ладошками. – Это все из-за тебя. И твоих поцелуев! – предположила Ясыня сердито.

– Не, это не из-за поцелуев! – уверенно возразил Годфред, хотя сам не был убежден в своем высказывании. Он не полагал себя лекарем и теперь уже тоже сомневался. Может, и правда, поцелуи виноваты! Ясыня разволновалась, и вот! Или нет?! – Ну так чего ты огорчаешься? Все мы только и ждем, когда уже ты будешь готова к замужеству, – напомнил Годфред. – Даже очень хорошо, что сейчас. А не через год!

– Ничего хорошего, – покачала головой Ясыня. – О, Макошь, а это еще что…– Ясыня провела перстом по своим полыхающим губам, которые выдавали пуще всего остального ее образ действий накануне.

– Ничего страшного, я имею право поцеловать мою невесту, – заверил Годфред, потеребив свой небритый подбородок, которым исцарапал Ясыню.

– Ты что, правда, не понимаешь?! – вздохнула расстроенная Ясыня. – Ты-то, может, и имеешь права. Но дело в другом. Меня не было всю ночь. А под утро я оказываюсь в таком виде! Да отец придушит меня прежде, чем я успею что-то объяснять…– Ясыня отвернулась, уткнувшись носом в подушку. Она не плакала, но была огорчена. – Проклятье…– выругалась Ясыня.

– Что такое? – забеспокоился Годфред, глядя на Ясыню, которая вдруг болезненно поморщилась.

– Больно, – Ясыня уложила ладонь на живот. – Так должно быть?

– Я точно не знаю…– растерялся Годфред. Сегодня Ясыня казалась ему еще прекраснее, чем накануне. И для него она уже не была чужой. С ней так легко, как может быть только со старым другом. И вот теперь этот друг уже даже не в одной беде, а сразу в нескольких!

Годфред не был любителем всяких женских тем и никогда ни с кем ничего подобного не обсуждал. Но сегодня ему виделось правильным, что Ясыня советуется с ним. Жаль только, что он ничего не может ей ответить. Он не знал, должно ли что-то болеть у нее или наоборот не должно, и вообще что ей нужно делать сейчас.

– Тебе лучше? – беспокоился Годфред. Поверх ее ладошки он уложил свою руку на животик Ясыни, будто пытаясь этим действием исцелить ее.

– Кажется, да, – Ясыне, и правда, сделалось чуть легче, когда любимый приник к ней, стараясь забрать часть ее боли.

– Помоги мне облачиться, – попросила Ясыня, приподымаясь на локте.

– Нет. Не вставай. Тебе лучше отдохнуть, – рассудил Годфред. – Я сам поговорю с твоим отцом.

– Ой, нет, – на лице Ясыни впервые за все время их знакомства изобразился испуг. – Если он меня сейчас не увидит своими глазами, то, точно, истолкует все превратно. Я потом уж никогда не смогу оправдаться!

– Пусть истолковывает, как хочет, – Годфред заглянул под лавку, ища свой сапог. – Но ты не пойдешь домой…

– Как это? Так нельзя, – Ясыня колебалась. Она на самом деле не особо жаждала вернуться в отчий дом. Но вместе с тем чувствовала только одно – все идет неправильно. А как правильно – теперь уже неясно!

– Можно. Можно все, дорогая, – Годфред надел ремень с прикрепленным на нем кинжалом, поцеловал Ясыню и пошел к двери. Обычно он принимал Барму именно здесь, в гриднице. Но сегодня, конечно, такого не будет.

На просторном крыльце толпилась стража, а также стоял Варди и, собственно, сам глава вече. Последний выглядел угрюмым и взглянул на Годфреда недобро.

– Привет тебе, Барма…– кивнул Годфред главе вече, поправляя на ходу рубаху. – Надеюсь, ты разбудил меня в такую рань не просто так…

– Уже полдень, – заметил Барма, с недоверием оглядев помятого со сна Годфреда. – Из-за дождя не видно солнца. Вероятно, князь слишком мало спал этой ночью. Вот ему и кажется, что теперь рано.

– Ну разумеется, мало. Я же славил Перуна вместе со всеми, – напомнил Годфред.

– Об этом я и пришел говорить, – Барма бросил взгляд на двери гридницы, которые на сей раз перед ним не открылись.

– Ну так пойдем и поговорим, – Годфред сошел с крыльца на землю. Он не стал дожидаться укрытия, поскольку дождь был не столько сильным, сколько мелким и непрестанным. – Никого не впускать туда, – напоследок распорядился Годфред, развернувшись к страже. – Иначе разозлюсь.

Барма оглядел Годфреда колючим взглядом. Но не произнес ни слова. Лишь двинулся следом за наместником в один из теремов, который прежде принадлежал Изяславу.

****

В тереме было пустынно и мрачно. Тяжелые пыльные ковры покрывали полы. Глиняные кувшины и резная посуда украшали полки. Годфред сел на лавку и, широко зевнув, облокотился на стол.

– Что ты хотел мне поведать? – спросил Годфред, обозревая Барму вопросительно.

– Князь вчера изволил посетить капище Перуна…Однако ушел прежде окончания молитв и обрядов…– начал Барма, пытающийся сосредоточиться. Но его мысли то и дело возвращались к дочери и ее возмутительному поступку.

– Ты пришел меня отчитывать? – Годфреду уже надоело беседовать с Бармой, хотя они только начали. Сегодня он не был расположен к разговорам и хотел спать. Вернее, хотел вернуться к своей любимой, обнять ее и так вдвоем и уснуть, в объятиях друг друга.

– Разумеется, нет, – была б его, Бармы, воля, он бы не отчитывал наместника, а сразу отлупил бы розгами этого избалованного мальчишку. – Я лишь хотел сказать, что, как выяснилось, многим присутствующим преждевременный уход князя бросился в глаза.

– А разве я обязан там торчать до самого конца? – Годфред полагал, что и так совершил значительный подвиг, потратив целый вечер на богов, к которым не имеет отношения. А задержаться на более длительное время он вчера не желал даже для того, чтобы явить единство с Изборском. Ему было не до Перуна и не до Изборска. – Это все? Или еще что-то?

– К сожалению, еще что-то…– Барма хрустнул костяшками пальцев. – Берсерк…Торольв. Вчера во время показательного боя во славу богов он убил некоего Громобоя. Хотя был предупрежден наперед не проливать крови.

– Убил?! – удивился Годфред. Он только сейчас вспомнил, что не досмотрел боя своего друга, а ушел с Ясыней. – Он, безусловно, поступил нехорошо, – согласился Годфред. – Я накажу его очень сурово. Даю слово.

– Этого не потребуется. Громобой уже отомщен.

– Как это? – нахмурился Годфред. – Я что-то не понимаю тебя…

– После того, как Торольв убил Громобоя, последовала бойня. Погибли еще несколько сынов Изборска, в том числе Бивой, сын Белогора, а также сам зачинщик свады…Очевидно, все эти несчастья произошли как раз после того, как молодой князь покинул капище…

– Торольв мертв? – огорченно переспросил Годфред.

– Он мертв, – подтвердил Барма, который вместо соболезнований хотел выдать наместнику тумаков.

– Не могу поверить…– Годфред действительно не желал принять того, что его друг, с которым он еще прошлым вечером весело шутил, теперь покинул его навеки. – Почему волхв не остановил это?! Ведь к нему прислушиваются!

– Волхв не только не остановил, но и напротив поддержал изборчан. Ибо убийство Громобоя в праздник показалось ему вопиющим по своей сути. Вероятно, сечи удалось бы избежать, если б с самого начала берсерк был бы остановлен строгим приказом…– Барма удивлялся тому, как наглы эти чужеземцы. Вместо того, чтобы винить себя самого, Годфред накатывает на жреца. – Берсерк нарушил все запреты. Подобное всегда оканчивается печально для дерзнувшего преступить черту.

– Изловить волхва и привести ко мне! – рассердился обычно добрый Годфред.

– Боюсь, это будет трудно сделать. Волхв – не обычный человек. Его охраняет множество людей, а также божественная рука Перуна. Попыткой пленить служителя богов молодой князь навлечет на себя лишь новые неприятности…– вынужден был предупредить Барма. Ведь несмотря на то, что в это утро он желал съездить «молодому князю» по его наглой роже, он был обязан также и ограждать того от опрометчивых шагов. Особенно теперь, когда его дочь, Ясыня, оказалась в гриднице в весьма сомнительном качестве.

– Если это все, то можешь идти, – недовольно изрек Годфред. Новость о потери еще одного друга сильно расстроила его. Он заметил, что с ним такое не впервые: когда он счастлив, судьба отбирает у него что-то, словно желая восстановить равновесие. Всего несколько мгновений назад он был счастлив, держа в сердце образ Ясыни, и вот теперь он глубоко опечален горькой потерей человека, которого выделял среди других.

– Это не все…– больше всего на свете Барма сейчас хотел подойти к Годфреду, схватить того за шиворот и провезти носом по лавке. Но вместо этого он хрустнул костяшками пальцев. – Я не могу найти Ясыню…

– С ней все ладно. Она у меня, – Годфред оглядел Барму взглядом, в котором не было привычного дружеского расположения.

– Я бы хотел забрать ее домой, – изъявил свою волю отец.

– Она останется здесь, – Годфред только сейчас принял это решение. И оно показалось ему верным.

– Я не совсем понимаю, – Барма все отлично понимал. Он помнил подробности вчерашнего вечера вполне. Все началось с того, что его самого, главу вече, сей наглый мальчишка спровадил пересчитывать золото, словно он, Барма, счетовод или слуга. Затем тот отослал его старшую дочь Любору домой, будто он вправе распоряжаться ею. А потом привез сюда Ясыню. Которая пробыла с ним всю ночь. Ему, Барме, было бы приемлемо такое, если бы сперва наместник женился на его дочери. А в нынешних обстоятельствах все представляется иначе. И как выглядит сам Барма в глазах изборских бояр! Как может выглядеть отец легкомысленной и распущенной дщери! – Все же я желал бы забрать ее домой, пока не поздно…

– Уже поздно, – покачал головой Годфред.

Барма еле сдержался, чтобы не броситься на Годфреда с кулаками. Нет, не из-за Ясыни. А из-за себя самого. Ведь теперь он опозорен на весь Изборск!

– Молодой князь желает оставить Ясыню здесь до самой свадьбы? – осторожно уточнил Барма, пытаясь выяснить дальнейшие замыслы Годфреда, который, может, уже передумал жениться!

– Да, до свадьбы…– рассеянно кивнул Годфред. – Она не вернется в твой дом никогда…– Годфред дал слово Ясыне не обсуждать с ее отцом тех обид, что строгий родитель нанес дочери.

Барма хотел уточнить, когда же он мог бы заняться подготовками к женитьбе наместника. Но потом передумал. Сегодня этот негодяй не в состоянии умственно трудиться, ибо расстроен потерей своего друга и такого же мерзавца!