Глава 7. Ярило Вешний

Изборск щебетал птицами и звенел ручьями. На улице сияло ослепительное солнце. Рёрик спал в безмолвной горнице, ставни были плотно закрыты. Ни свет, ни шум двора не беспокоили сон княжеский. Но тут на окно опустилась голубка. Ударив крылом в закрытые ставни, она негромко заворковала. Рёрик шевельнулся во сне. Нежное воркование голубки, мягкое и тихое, вторглось в его грезы. Он открыл глаза. И не понял, ночь теперь или день, так темно было в покоях. Рёрик даже не успел ни о чем подумать, как раздался стук в дверь.

Зевая, Рёрик поднялся с постели и пошел открыть. На пороге стоял страж.

– Нег, тут Дива…Твоя княгиня…– доложил брежатый.

– Чего? – не понял Рёрик со сна. – Как это?..Она же должна быть во Фризии…

– Но она здесь. Сбежала от своих оберегателей…Она тут…

Рёрик хотел что-то сказать. Но брежатый отступил в сторону и исчез в тени. В сенях послышались шаги. За окном все также ласково ворковала горлинка. А перед Рёриком вдруг возникла Дива. Платье на ней было дорожное. Но она не выглядела усталой, а напротив, радостно улыбнулась, увидев его. И без слов, будто легкая бабочка, устремилась ему навстречу, припала к его груди. Рёрик смотрел на нее и никак не мог поверить в то, что это действительно она. Хотя он, конечно, знал, что это она.

– Не сердись и не ругай…– прошептала Дива, приникнув к нему.

– Не сержусь и не ругаю, – Рёрик обнимал Диву и никак не мог разомкнуть объятия. И не мог оторвать от нее глаз. Он только сейчас понял, что очень соскучился по ней. Он даже не думал, что умеет так сильно скучать по кому-то. – Не надо было убегать от охраны…– Рёрик никак не мог понять, как ей удалось ускользнуть от его гридей. Неужели они так плохо охраняют ее? Как вообще он мог отпустить ее с такими растяпами, от которых столь легко можно улизнуть? С ней могло что-то случиться.

– Я не от них убегала. Я же к тебе бежала, – ответила Дива, подняв на него свои голубые глаза, которые каждый раз зачаровывали его.

– Ко мне? – Рёрик часто думал о ней в последнее время. Она, словно воздух, была для него повсюду и нигде конкретно.

– Больше не отправляй меня никуда…– прошептала Дива. И с ее головы спал платок, пшеничные волосы рассыпались по плечам.

– Не отправлю…– Рёрик провел ладонью по ее голове, вспомнив аромат ее волос, пряных, будто скошенные травы и цветы.

– Я хочу всегда быть с тобой…– Дива вдруг прижалась к нему крепко. Ее руки скользнули по его плечам. – Я хочу всегда быть твоей…

– Ты всегда моя, – Рёрик больше не сдерживал себя, сжал Диву в своих объятиях и поцеловал ее губки, которые неожиданно ответили ему. И Рёрику показалось, что в его жизни не было мгновения счастливее. Ведь он давно уж не ожидал от нее взаимности. Он привык, что она шарахается от него, как от дикого зверя. Может быть, он и есть такой. Однако ведь не всегда же и, точно, не с ней. А сейчас она целует его жарко. Может, снова дразнит, как тогда, когда они ловили проклятого янтарного. Может, раззадоривает для каких-то своих целей, как делает обычно. Все может быть. Но пусть она даже не надеется снова обвести его. Сегодня он не отпустит ее. Он устал быть без нее.

– Делай со мной, что хочешь, – Дива потянула за узелки и в следующее мгновение сбросила свою одежду. Прильнула к Рёрику, обвив его шею руками. – Приласкай меня хоть однажды.

Рёрик, и правда, прежде не бывал ласков с ней. Но ведь потому что ей это не было нужно. Сейчас же все по-другому. Он гладит ее робкий животик, осторожно целует ее шелковую грудь, вздымающуюся от волнения. Ей нравится то, что он делает с ней. А ему и самому это необходимо, словно так он старается удостовериться в том, что она не оттолкнет его и не испарится. Но, кажется, она не собирается упорхнуть от него на сей раз. Она податлива, как ручей. Закусывая губу, она тихо стонет в его объятиях. Перебирает ножками, чуть царапает его спину. Ее тело небезучастно, как бывало раньше. Оно отзывчиво и льнет к нему.

Голубка за окном ворковала все громче. И Рёрику подумалось, что птицы не должны быть такими настойчивыми. Ее голубиный голос наполнил все горенку, ворвавшись в покои, словно ураган в незапертый сарай. Рёрик открыл глаза. Вместо Дивы увидел лишь темнеющий свод потолка. Она растаяла с приходом утра, как и положено сну. Зато голубка на месте, воркует на окне, она-то и разбудила его.

Рёрик провел ладонями по лицу, словно умываясь. На миг его как будто коснулось горячее дыхание. Но это был лишь последний призрак отступившего сна. Теперь, помимо упорного воркования, Рёрик слышал множество звуков: задиристый лай собаки, веселые визги детворы, звонкий смех девиц, крик какой-то бабы, очевидно, призывающей кого-то к себе…Как это он сразу не догадался, что Дива лишь снится ему? Ведь в этом сне не было ничего правдивого. Она бы никогда не пришла к нему сама. Никогда бы не нежилась в его объятиях. И самое главное, не смогла бы убежать от своих провожатых!

Закрыв глаза, Рёрик постарался вспомнить подробности сновидения. Но оно уже почти стерлось из его памяти. Осталось лишь ощущение нежности, которое пригрезившаяся Дива не забрала с собой.

****

В затененной плющом избушке пахло горячими пирогами. Стол был застелен нарядным рушником, на котором стояла глиняная крынка с молоком. Картину дополнял кувшин с синими цветами, такими яркими, как высокое весеннее небо.

– Я хочу, чтобы ты остался на обед, – Услада сидела на лавочке, словно на постели, обняв свои колени, угадывающиеся под белоснежным подолом легкой рубахи. Ей нетрудно было оставаться чистой и умиротворенной. Поскольку сама она даже не кухарничала в этом доме. Но такого и не требовалось. Ведь рядом были стряпные избы, где можно было взять готовых блюд.

– Не могу, я должен появиться дома…Хлебослава, наверное, заждалась…– Барма одевался, собираясь в дорогу. Набросив на плечи корзень, подаренный ему еще Годфредом, Барма пытался приладить к плечу непослушную пряжку.

– Ну и пусть ждет, – голос Услады был негромок и мелодичен. И все же внимательного слушателя он не мог бы обмануть. Вот только Барма сейчас внимателен не был, по крайней мере к своей новой возлюбленной он не присматривался.

– Так нельзя. Я должен, – Барма не отказывался от своих обязанностей. – Кстати. Нашелся подходящий дом для тебя. Хозяева в нем больше жить не будут. Его продают.

– Этот дом не в детинце? – сразу догадалась Услада.

– Нет, он в посаде…– вместо того чтобы застегнуть пряжку, Барма лишь уколол плечо. – Но это совсем недалеко отсюда…Тут пешком быстро.

– А если на город кто-то нападет? Я не успею добежать до детинца.

– Говорю же, успеешь, здесь близко, – заверил Барма. – К тому же на Изборск уже давно никто не нападал.

– Почему я не могу остаться в этой избе? – Услада не хотела сдаваться. Но в отличие от Хлебославы, яростно отстаивающей свою правду, Услада не кричала и не грозила. Она была тихой. Еще будучи ребенком, она никогда ничего напрямую не просила у родителей, а подговаривала младших сестер, и те просили от своего имени, но для Услады.

– Здесь я веду приемы, – Барма несколько слукавил. Он не хотел оставлять Усладу в этой своей приемной избе, поскольку очень скоро все поймут, что происходит между ним и этой девушкой. А ему такое не нужно.

– Но как я буду жить на подоле? Здесь есть еда…– вздохнула Услада.

– У тебя будет еда. За это не переживай, – Барма, конечно, не имел в виду готовые яства. Услада в силах приготовить и сама.

– Но ты весь день здесь…

– Я буду часто приходить, – Барме было по пути в любом случае: его поместье тоже располагалось на подоле.

– Если ты переселишь меня отсюда, как я тогда смогу снова увидеть князя Рюрика? – вдруг спросила Услада. Ее голос был все такой же ровный и тихий. Непонятно, зачем она вообще задала этот странный вопрос. Может, чтобы заставить Барму ревновать. Но зачем? Он ведь и так с ней. А может быть, у нее есть какие-то иные расчеты…

– Зачем тебе его видеть?! – Барма даже перестал собираться.

– Ты же сам хотел, чтобы я и он…– начала Услада.

– Но сейчас уже не хочу. Неужели непонятно? – не постигал Барма.

– Почему? – спросила Услада как ни в чем не бывало.

– Ты еще спрашиваешь? – возмутился Барма. – Ты теперь моя. И только!

– Понятно…– отозвалась Услада.

– Я думаю, завтра мы отправимся осмотреть дом…

– А если мне там не понравится? – мурлыкнула Услада. Она быстро получила власть над Бармой. И теперь он уже не мог критически относиться к ней. В его глазах она была слабенькой глупенькой девочкой.

– Будем нанимать плотников и строить, – Барма уже забыл, как совсем недавно она была готова на все, лишь бы не возвращаться к Хлебославе.

– Я не справлюсь одна с большим домом, – посетовала Услада. – А здесь в детинце много челяди, всегда можно позвать кого-то на помощь.

– О боги, значит, у тебя будут помощники…– пообещал Барма. То, чего Хлебослава добивалась несколько лет, Услада сумела получить за пару ночей.

****

Когда легкая двуколка Бармы подкатила к поместью, было время обеда. Летом в этот час дети обычно спали. Иногда вместе с ними могла прикорнуть и Хлебослава. Не оттого, что желала возлежать на перинах в лености, а оттого что сон мог сразить ее нечаянно, когда она тщилась уложить неспокойную Звенемиру. Барма спешился и двинулся в молчаливый дом.

В сенцах было прохладно и темно. Барма поймал себя на мысли, что старается не делать шума. Он не хочет будить обитателей, заснувших этим полднем. Пусть спят. Сундук у входа был распахнут, из него торчали вещи: видно, кто-то из детей искал одежду и забыл захлопнуть крышку. Хотя можно ли назвать этих взрослых девушек детьми? Может, это вовсе не детское неряшество, а взрослая недобросовестность и безответственность? И подрастающие дочери стали вызывать в Барме раздражение. В детстве такого не было, он любил их и иногда даже играл с ними. Но с тех пор, как они стали вмешиваться в их с Хлебославой ссоры, вставать на сторону матери – он стал чувствовать только одно: дочери – это оторванный ломоть. Сейчас они защищают мать, затем уйдут к мужьям, а отец всегда будет плох для них. Никакие его старания ради них не будут оценены.

Барма зашел в пустующую горенку, сел на лавку, уложив локти на стол и уперев лоб в ладони. Окна были растворены, но в горнице все равно оставалось сумрачно: очевидно, свет задерживался тканью, которую прицепили на раму, чтобы не пустить в дом полчища комаров, лютых в это время года.

– Ты голоден? – голос Хлебославы разрезал тишину спящего дома. – Я могу принести твои любимые сычуги из погреба…

Барма поднял глаза и оглядел жену. Он был не голоден. Но не стал отвечать ей отрицательно. Идя сюда, он ожидал, что их встреча с женой начнется с криков и ревов, но ничего такого не произошло. Это было для Бармы чуть подозрительно: измотанная Хлебослава давно разучилась держать себя в руках. Странно, что она не вопит во все горло, укоряя мужа за его отсутствие в течение двух дней и особенно ночей. На нее это непохоже.

– Я сейчас…– Хлебослава отправилась в погреб, приняв молчание за положительный ответ.

Сычуг еще не было на столе, но Барма уже наперед знал, что и они бессильны что-либо изменить.

– Вот…– Хлебослава вернулась быстро и стала собирать стол. Она ничего не говорила, хотя обычно расспрашивала Барму о новостях. Часто они обсуждали знакомых, которые нередко расстраивали их каким-то образом. В этой семье было много именно таких разговоров – направленных против кого-то.

Барма молча ел, не чувствуя вкуса любимых кушаний. Он пережевывал это сложное блюдо с таким же отрешенным равнодушием, с которым корова жмякает зимой сено, глядя в темную стену коровника.

– Где ты был? – негромко спросила Хлебослава. Еще вчера она бы не спустила ему подобного. Но уже сегодня ей все видится по-другому: не надо на него кричать. Не надо сейчас и не надо было прежде. Он, конечно, всегда заслуживал упреков – он себялюбец и гордец, никогда не думающий о ней, о своей жене. Но ведь если он отойдет в сторону, то этому дому легче не станет. Да и она сама, Хлебослава, только сейчас поняла, что муж дорог ей, вопреки всем ее обидам. Ей нужно, чтобы он был рядом. И в горе и в радости. И пусть их житие давно уж превратилось в страданье, но они вместе должны быть, даже если мучают друг друга. По крайней мере она сама, Хлебослава, никакого другого мужа себе и не желала. Может, это и не любовь. Ну а что это еще тогда?

– В детинце…– мрачно ответил Барма. Он не хотел больше врать, унижая ложью самого себя: неужели Хлебослава – госпожа ему, чтобы он боялся ее гнева.

– Почему не приходил домой? – Хлебослава явственно чувствовала, что случилось нечто, что перечеркнет всю ее жизнь. Мягким покорным голосом она будто пыталась защититься от этого, не допустив положения, когда ей могут сказать, что-то плохое в лицо. Также как сейчас она подала его любимое блюдо, словно оно сможет задержать главу семьи в доме, где все остальное ему опостылело.

– Был занят…– Барма отложил ложку в сторону. Он посчитал, что все-таки правду ей тоже не следует пока говорить.

– Чем был занят? – все также сдержанно спросила Хлебослава.

– Чем-то…– Барма был удивлен неожиданным самообладанием своей супруги. Почему она не могла быть такой всегда? Зачем она возмущенно вопила по любому поводу, будь то разбитый горшок или новости княжества…

– Тебе нравится еда? – Хлебослава не ждала похвалы. Она надеялась на то, что ошиблась, предположив, будто муж остыл к ней. Его внешний вид и поведение указывали на то, что он уже не тот же самый Барма, не тот ее рачительный и мудрый супруг, радеющий о благополучии только этого дома.

– Слава, собери мою одежду и сложи в котомку…– Барма встал из-за стола. – Я поживу в детинце…