4.4. Инь-Янь и черный пояс

Но Рейн, казалось, хотел, чтобы я осознала еще один ключевой момент. Черный пояс, разделяющий Инь и Янь. Кто на самом деле Владимир? Почему мать бывшего мужа подарила мне эти предметы? Какая связь между ней и Владимиром?

Чтобы воплотить такое нужно обладать целеустремленностью и властью. Ожерелье из семечек, бисер и кружева мне подарила свекровь, которая собственноручно устроила для своего сына сотрудничество с кгб через знакомого сослуживца, когда у Данко встал вопрос о прохождении срочной службы в армии.

Если же вспомнить, что Владимир, которого, как я полагала, я видела тогда в Пярну первый раз в жизни, был уже предварительно осведомлен о деталях моей биографии, – это, конечно, наводит на мысль, что он и сам сотрудник кгб. О, как же много я в этот момент еще не помнила и не понимала!

4.5. Пересечение

Каким-то необъяснимым стечением обстоятельств вышло так, что хоть я и русская с польским прадедушкой, а Рейн – эстонец с русской бабушкой, и у меня, и у него есть немецкие корни. Отец Рейна был немцем, и говорил с сыном с рождения по-немецки, что понятно, не афишировали.

В те времена память о войне 1941–1945 гг. в СССР была еще очень сильна и будила в людях сильные эмоции.

Легко интерпретируя наши немецкие фамилии, Рейн как-то пошутил, что если он «красный командир»^[31], то я по фамилии матери просто «молодая». Так он перевел фамилию «Юнгер». И вот чудесным образом «совершенно случайно» нам удается пересечься с ведущим советским специалистом в области западной разведки.

4.6. Знаки, предчувствия, пророчества

После роковой встречи Рейн стал временами говорить пугающие вещи. Как будто посреди солнечного праздника черная туча наползала на меня, и я оказывалась парализована ужасом.

«Видишь эту линию, – мы сидим на теплом белом песке у моря, Рейн раскрывает передо мной свою ладонь, – вот здесь показано, что я на много лет исчезну, но потом вернусь». В глазах у меня на мгновение становится темно. В такие моменты мой мозг просто отказывался усваивать информацию. Наверное, я никогда до конца не осознавала эти слова. Или это было за гранью моего понимания.

«Я вернусь…», – Рейн не раз повторял эти слова.

Пока мы были вместе, я старалась не думать о расставании. И надо сказать, у меня это хорошо получалось.

В последний день моего пребывания в Пярну летом 1983-го года мы с Рейном гуляли по городу, ужинали, танцевали, плавали, в сумерках медленно возвращались пешком домой.

И с каждым мгновением ощущение неизбежности нашей разлуки со всеми вытекающими последствиями становилось все более острым и щемящим.

И как мантра весь вечер нас сопровождала итальянская песня «Tornerò», – мелодия, в которой ритм сердца сливается с ритмом стука колес уносящего меня в Москву поезда:

Опять я вижу уходящий поезд,

и ты вытираешь слезу, —

«Я вернусь».

Как возможно – год без тебя?

Сейчас ты пишешь:

«Жди меня.

Время пройдет.

Год – не век – Я вернусь».

Как тяжело остаться без тебя.

Ты – моя жизнь.

Сколько ностальгии без тебя.

«Я вернусь».

«Когда ты уехал, началось мое одиночество.

Все вокруг напоминает о красивых днях нашей любви.

Роза, которую ты оставил мне,

уже засохла,

И я держу ее в книге,

которую не заканчиваю читать никогда.

Снова будем вместе,

я тебя очень люблю.

Время летит:

«Подожди меня. – Я вернусь».

«Думай обо мне, знай – время пройдет.

Ты – моя жизнь.

Любовь моя, сколько ностальгии.

Год – не век без тебя.

Я вернусь.

Думай обо мне, знай:

«Я вернусь. Я вернусь».^[32]

И да, слезы размазали тушь с моих ресниц по его плечу. И засохшая роза хранилась долго.

И впереди маячили 2 года службы в армии. Впрочем, в тот момент я знала, что мы увидимся снова достаточно скоро, и так оно и было, и это немного утешало.

Это было наше первое и самое романтичное расставание из множества других. Возвращаясь к пророчествам…

«Запомни мои приметы», – просил Рейн не раз. А когда я, недоумевая, спросила, как я могу его НЕ узнать, он ответил: «Может потребоваться меня опознать, когда-нибудь через много лет, когда мы изменимся».

А как-то произнес: «Я видел своего двойника, – я скоро умру».

Теперь по прошествии времени (наши дни), когда наше с Рейном мистическое общение продолжалось уже несколько недель, я стала понимать, что он делает, и какой смысл в том, что происходит.

Вначале я полагала, все это нужно для того, чтобы снять недопонимание, накопившееся за долгие годы, – чтобы не “поубивать” друг друга при встрече; я думала, что Рейн вот-вот вернется во плоти.

Затем я стала осознавать, что все гораздо сложнее. Существуют серьезные причины, по которым мы не можем быть вместе. И это как-то связано с моей безопасностью. Для каждого человека найдется своя кнопка, была бы власть и рычаги управления. Но до момента самых последних моих воспоминаний я в глубине души считала, что Рейн сильно преувеличивает опасность, и, к сожалению, ошибалась.

5. Ретроспектива

Цель Рейна сейчас – возвратить мне память. Причем у меня появилась возможность заново взглянуть на произошедшие события, и осмыслить их, рассматривая ретроспективно. Но как же это случилось, что я забыла именно все самое важное?

5.1. Письма

«Подумай, – просит Рейн, – где мои письма?» Я подскакиваю. Письма!

Их было так много, когда он был в армии. Мы писали друг другу каждый день. Я отложила его письма отдельно, а потом надежно спрятала, когда вышла замуж за Данко. И вот я уже еду на квартиру родителей, чтобы забрать их. Но… я перевернула вверх дном весь дом, – писем не было.

Ничего не понимая, я вернулась обратно. У меня не было ни единой зацепки. Я не знала, что думать. И тут в моей голове прозвучали слова Рейна: «Пакет, еще пакет». Какой-то бред.

Причем тут это?

Спустя еще мгновение, мне показалось, что я что-то припоминаю. Большая стеклянная банка и пакеты… Боже, что я делаю?!

В моих руках пачка писем Рейна, и я аккуратно укладываю ее в пакеты, а потом кладу все это в большую стеклянную банку, и передаю Данко…

Не понимаю. Но спустя еще мгновение сознание снова проясняется…

Первый теплый весенний вечер 1986-го, на улице уже совсем темно. Окно приоткрыто, раздается шум проносящихся внизу по шоссе машин. Чувствуется свежий запах прорезывающихся листочков. Я уже в постели, почти готова ко сну.

Данко говорит: «Ну, давай, где они?»

Действительно где? И почему он спрашивает меня о письмах Рейна? Это как-то противоестественно…

Кажется, я вижу что-то неожиданное – на полу лежит большая черная сумка. Интересно, что она тут делает? Я вижу, как я встаю, направляюсь к этой сумке, но открываю не ее, а дверь шкафа, находящегося рядом. Залезаю куда-то вглубь вещей, и извлекаю пачку писем.

Кажется, я в нерешительности. «Их нужно чем-то обернуть», – говорю я. «Давай положим их в банку», – предлагает Данко.

Я соглашаюсь, но все еще в нерешительности.

Под руку попадается пакет, я кладу в него письма, и оборачиваю еще одним пакетом. Потом все это отправляется в банку, которую я плотно закупориваю крышкой, и передаю Данко. Он берет черную сумку (там уже лежит что-то тяжелое), кладет в нее банку, говорит «я скоро», и уходит.

И тут я наконец отчетливо понимаю, что происходит. В сумке лопата…

До сих пор я испытываю неприятное чувство, потому что я как будто хоронила что-то живое. Как же Данко удалось этого добиться, чтобы я добровольно отдала ему эти письма?

5.2. КГБ. Отдел кадров

Все оказалось проще простого. Как-то вечером за несколько дней до описываемых событий Данко сказал мне неожиданно: «Рейн, – он же бандит».

Я встрепенулась, – «Почему это?»

Но Данко просто продолжил: «Помнишь тех ребят из кгб, которые подходили к тебе в отделе кадров? Это связано с ними. Для меня опасно, что ты хранишь его письма дома, я ведь кошу от армии. Меня из военкомата разыскивают».

Это звучало странно, и факты были связаны причудливо, но мне не хотелось неприятностей Данко, а Рейн в тот момент был для меня, в общем-то, все равно, что предатель. Я пообещала Данко подумать, как можно понадежнее перепрятать письма.

Да, я смутно помнила какой-то инцидент, произошедший со мной, когда я работала в отделе кадров учебного института. Это было в 1985-ом, спустя примерно год после исчезновения Рейна. Был пасмурный тоскливый осенний день, за окном стояла серая мгла.

В кабинете царила поразительно тягостная давящая усыпляющая атмосфера. Уже несколько дней подряд тут работали сотрудники кгб. Это была обычная практика. В воспоминании перед моим мысленным взором – кипы студенческих дел на столах, многое уже просмотрено.

Сегодня же здесь только два сотрудника.

В какой-то момент один из них как будто случайно сталкивается со мной посреди комнаты, и тихо спрашивает, как меня зовут. Я отвечаю, т. к. полагаю, что это по рабочей надобности. Он представляется именем Владимир. «Феникс, – говорит он мне, – Москва, английская спецшкола… и ожерелье из семечек, бисер, и кружева…» В моем мозгу начинают всплывать смутные ассоциации.

История в Пярну «за мостом» была практически начисто стерта из моей памяти, но эти слова зацепили воспоминания. У меня тут же всплыл образ Рейна. Однако, гнетущая, гипнотическая атмосфера настолько подавляла сознание, что я могла лишь молча таращиться на Владимира. Тем временем в моей руке оказывается записка с номером телефона. Меня больше не задерживают.

Я пытаюсь пробиться через толщу времени к смутным воспоминаниям, но у меня в голове как будто стоит блок. Похоже, он может звучать следующим образом: «Не помню; тому, что вспомню, – не верю, потому что этого не может быть».

Когда в какой-то момент в отделе кадров мы остаемся наедине с начальницей, она говорит:

«Наташа, имей в виду, – твое дело просматривали сотрудники кгб. Это нехорошо». После таких слов, разумеется, я почувствовала себя еще более подавленно.

Но мне было всего 20 лет, и я совершенно ничего не знала о кгб.

С одной стороны, мне казалось, что моя жизнь может быть по каким-то таинственным причинам в большой опасности, с другой стороны, по неопытности я просто не знала, чего ждать. А с третьей стороны, разговор с Владимиром, тем самым Владимиром, с которым мы пересеклись в Пярну «за мостом»… Похоже, у него был какой-то особый интерес. Он явно давал мне понять, что не только помнит свое давнее завуалированное «обещание», но что оно уже в какой-то мере выполнено.

В тот день я отпросилась с работы пораньше. Дома тоже была та же самая серая давящая мгла. Я пыталась упорядочить свои мысли. Вертела в руках записку с номером телефона. В какой-то момент не выдержала, подошла к телефону и набрала номер.

Попросила Владимира Туманина, мне сказали, что его сейчас нет на работе, предложили перезвонить попозже и спросили, что передать… Было ли какое-то продолжение? Я не помню… Иногда мне кажется, – что да, – были еще встречи. Но как будто очень талантливый гипнотизер произвел в моей памяти основательную зачистку.