И, разумеется, Нори не ожидала боли. После десятикратного исполнения одной и той же простейшей гаммы ее нежные руки покрылись волдырями; те лопались и кровоточили.

Акира велел Акико принести теплую влажную тряпочку и немного медицинского спирта, затем усадил сестру на диван, обмакнул тряпочку в спирт и прижал к ее ладоням. Нори захныкала.

Брат прищелкнул языком.

– Цыц. Это всего лишь маленькие ранки. Со временем кожа загрубеет, и боли не будет.

– А скоро, аники?

– Когда как. У тебя, судя по всему, тонкая кожа. Сиди смирно.

Чтобы не отдернуть руки, потребовалась вся ее сила воли. Брат определенно не скупился на спирт. Нори шипела от боли, но Акира держал крепко.

– Когда я был в твоем возрасте, учитель гонял меня от зари до зари. Струны от крови становились красными, но его это ни капли не волновало. Поверь, я тебя еще жалею, ты ведь ребенок.

– Ты тоже был ребенком.

Акира ухмыльнулся.

– Не совсем.

Он отпустил ее руки.

– Ну вот, готово. Иди, если хочешь, поешь сладкого. Затем в постель.

В ту ночь, лежа в кровати, Нори слушала стрекотавших за окном сверчков. Они как будто к ней взывали, и ее вновь охватило глубокое желание вырваться на свободу, в мир вовне. Затем боль в груди заставила выбросить подобные мысли из головы. Они лишь мучили. Нет смысла зацикливаться на том, чего не получить.

С возвращением матери Нори сможет играть за стенами дома сколько угодно. Акира вряд ли присоединится к салочкам или пряткам, но вдруг получится его уговорить. В одной детской книжке Нори видела, как на картинках мальчики с девочками бегали за красным мячом. Хорошо бы, если она будет очень стараться на уроках, Акира согласится поиграть с ней в красный мяч.

Пока Нори погружалась в сон, ее с болезненной ясностью поразило воспоминание. Стояла ранняя зима, выпал первый легкий снег. Парк рядом с квартирой, которую они снимали, окутала дрема. Фонтан, покрытый тонким слоем льда, поблескивал на угасающем солнечном свету, скрипели на ветру голые деревья. И посреди этого всего шла женщина, хрупкая, съежившись от холода, неся в изящных руках бумажные пакеты с продуктами. На ней было светло-голубое в горошек пальто, красивое, однако явно изношенное. Длинные шелковистые волосы свободно развевались, скрывая лицо. Она казалась призраком – но призраком доброжелательным.

Позади нее семенил ребенок, девочка не старше трех-четырех лет, с кожей теплого медового цвета и буйной гривой кудрей, кое-как собранных в хвостик. Вдруг девочка издала пронзительный писк. Она заметила вдалеке качели и радостно ткнула в них пальчиком. Шагнула было в их сторону – однако безликая женщина дернула ее назад.

– Нам некогда играть. Нужно домой.

– Но я хочу поиграть, окасан! Я никогда не играю.

– Не сейчас.

– В парке пусто, никто меня не увидит. Никто не узнает.

– Иди тихо, и я дам тебе конфетку. Ну же.

– Но…

– Довольно.

Девочка бросилась на землю, не обращая внимания на холод, и зарыдала. Женщина молча стояла и ждала, когда истерика закончится. Затем пара продолжила путь, и слезы девочки под холодным ветром замерзали на щеках. Красная ленточка в каштановой гриве развязалась – вот-вот улетит.

Дитя обернулось, бросило на качели последний тоскливый взгляд, а потом их с матерью поглотила тьма.

* * *

Той ночью Нори спала беспокойно и внезапно проснулась, сама не зная почему. Было раннее утро, стояла мертвая тишина, даже птицы не щебетали. В груди возникло предчувствие нехорошего, и Нори сразу захотелось позвать Акиру.

Она попыталась сесть, но конечности подвели, наполненные всепоглощающей слабостью. Попыталась закричать, но не послушался и голос. Все тело будто бы заполнила вода, которую нельзя удержать, которая начнет сочиться сквозь поры.

Нори была совершенно уверена, что умрет.

Акико

Не особенно удивляюсь, обнаружив маленькую госпожу еще в постели. Сейчас только половина девятого, а она не жаворонок. Ее брат должен раскрыть мне секрет, как вытащить ее из кровати без рупора. В последнее время она не спала до трех-четырех утра и вставала ровно в семь. Причем постоянно сияет словно светлячок, несмотря на порезы на ладонях и мешки под красивыми глазками. Никогда не видела, чтобы кто-то так радовался столь простой доброте.

Оглядишь комнату – и сразу ясно, чем она занималась. По столу разбросаны ноты, среди них стоят две пустые миски. Подозреваю, таскать мороженое сюда, наверх, ей помогает брат. Юко-сама не любит, когда маленькая госпожа ест сладости: боится, что они испортят девочке зубы и фигуру.

Я вот думаю, что она ребенок, и ей должно быть позволено есть то, что хочется. Но я не Юко Камидза, кузина его императорского величества. Я не владею половиной земли Киото и многочисленными поместьями, разбросанными по всей стране. И потому мои мысли по этому поводу, в сущности, не имеют значения.

Когда Сейко-сама была ребенком, ей тоже не разрешали есть сладости. И она выросла невероятной красавицей, с гладкой и чистой, словно родниковая вода, кожей. Так что, возможно, решение верное.

Я тихонько окликаю девочку, чтобы пробудить ее ото сна. Знаю, она скорее конечности лишится, чем расстроит Акиру-сама опозданием на урок. Совершенно не представляю, почему он помогает маленькой госпоже в ее нелепых затеях. Она не очень-то способная. И даже обладай она талантом, эта ее маленькая блажь никуда не приведет. С другой стороны, девочка совсем юна. Полагаю, она еще не осознала, что любая ее попытка связать себя с Акирой-сама тщетна. Их судьбы непреклонно предопределены, и они разные, как день и ночь. Может, он потакает ей из жалости. Или ему просто скучно. Укромное поместье ни в какое сравнение не идет с шумным сердцем Токио.

Акира-сама, разумеется, исключительно талантлив, что меня нисколько не удивляет. Истинное дитя своей матери.

Девочка не отвечает. А вставать нужно немедленно, чтобы перед занятием успеть позавтракать. Я со смиренным вздохом подхожу к кровати.

И сразу же понимаю: что-то не так. Лицо девочки лишено краски, только на сомкнутых веках алеют неестественно яркие пятна. Выбравшись из-под одеяла, малышка разметалась по постели. Белая ночная рубашка липла к мокрому от пота телу. На подушке засохла корка рвоты, и еще до того, как прикоснуться ко лбу маленькой госпожи, я знаю, что она горит в лихорадке. Мое сердце трепещет от страха, и я удивляюсь сама себе. Неужели я так сильно к ней привязана?

Бегу в сад, где наверняка найду хозяйку, которая ухаживает за своими драгоценными цветами. У нас несколько садовников, а она каждое утро упрямо выходит осмотреть двор лично. Жду, когда она меня заметит. Юко-сама встает, каким-то образом умудряясь выглядеть достойно, даже когда низ ее темно-зеленого кимоно покрыт землей и влажными пятнами росы. Хозяйка убирает с глаз упавшую прядь волос и обращается ко мне:

– Да?

– Что-то с Норико-сама, госпожа. Думаю, девочка больна.

Юко-сама поджимает губы – знак огромного неудовольствия. Знаю, она предпочитает как можно меньше думать о внучке. Хозяйка была в восторге, что у нас поселится Акира-сама, законный наследник мужского пола, и буквально плясала от радости на могиле бывшего зятя. Хозяйку раздражает, что мальчик предпочитает проводить много времени с Нори. Думаю, она боится, что они друг друга испортят. Однако она не хочет ограничивать мальчика. Чего она действительно желает – так это его преданности. Единственным человеком рода Камидза, которого он знал, была его мать, Сейко-сама, и… ну, осмелюсь сказать, что их общение не вызывало у него пламенной семейной гордости. Юко-сама умна. В предстоящие годы мальчик ей понадобится. Если хочется ему развлекаться со своей сестрой-ублюдком, то пусть. Малая цена за сохранение семейного наследия.

После долгой паузы Юко-сама расслабляет губы.

– Обычно она крепка, верно? – спрашивает меня хозяйка.

– Да, госпожа.

– Что с ней?

Я колеблюсь.

– Горячая на ощупь. И крепко спит, я не смогла ее разбудить.

Хозяйка разочарованно вздыхает. Она явно надеялась избежать привлечения людей извне, тем не менее не может закрыть глаза на происходящее. Кохей-сама, уверена, с удовольствием воспользовался бы предлогом избавиться от девочки. Однако Юко-сама не такая, как супруг. Она не питает к этому ребенку любви, но никаких сомнений: она – единственная причина, по которой Нори не отвели в темный лес и не пристрелили словно больную собаку, едва та появилась на пороге.

Очень надеюсь, что Нори не умрет. Она – моя подопечная. И я несу ответственность за ее благополучие.

Признаюсь, когда маленькая госпожа только приехала, я не хотела за ней присматривать. Первые недели я думала, что мне подсунули слабоумную. Клянусь, весь день она сидела на полу и пялилась в стену.

Теперь я не так уж против. Так что лучше, если девочка не умрет.

Не знаю, что буду делать, если она умрет.

Юко-сама делает звонок из кабинета. Не проходит и часа, как я открываю дверь мужчине, дряхлому и сутулому. Хозяйка сердечно его приветствует, а он ей низко кланяется, именуя ее Юко-химэ – принцесса Юко – титулом, который не используется с тех пор, как началась война. Госпожа улыбается и легонько шлепает его веером. Уже по одному этому маленькому жесту очевидно, что они знакомы.

– Спасибо, что пришли, Хироки-сенсей. Как всегда без промедлений.

– С превеликим удовольствием. Ради вашего общества я согласился бы лечить и чуму. Почаще бы в вашем доме болели, да простят меня небеса.

Они еще немного обмениваются любезностями. Он справляется о здоровье супруга Юко-сама и, кажется, остается слегка разочарован, услышав, что с ним все в порядке. Затем госпожа ведет его на чердак.

Я бегу на кухню подготовить чайный поднос. Меня не раз били этим веером по голове за то, что я забывала про чай.

Как раз, когда я собираюсь подняться по лестнице с подносом, из-за угла появляется Акира-сама. От неожиданности я чуть не роняю свою ношу. Никогда не слышу, как он подходит – мальчик умудряется идти, не издавая ни единого звука. Хотя он, само собой, вежлив, красноречив и очарователен, есть в нем нечто, что меня нервирует.

Он смотрит на меня без улыбки.

– Акико-сан. Охайо годзаймас^[9]. Вы не видели Норико?

Ну конечно, он понятия не имеет, что происходит. Их урок музыки уже должен был начаться.

– Норико-сама больна. Вашей высокочтимой бабушке пришлось вызвать врача. Они…

Не успеваю договорить, как мальчик делает шаг вперед и забирает у меня из рук поднос.

– Я отнесу, – говорит он. – Спасибо.

А затем он шествует вверх по ступенькам, столь же чинный и собранный, как сам император. Через минуту или две я иду следом.

На чердаке все так, как я и ожидала. Юко-сама потягивает чай за столом, слегка обмахиваясь веером. Молодой господин стоит у кровати, скрестив руки на груди. По его лицу сложно что-то прочесть. Хироки-сенсей осматривает девочку. Он касается ее лба и шеи, бормоча себе под нос. Потом лезет в сумку и достает деревянный шпатель для языка, который довольно неаккуратно сует девочке в рот. Та не шевелится. Когда доктор открывает малышке рот, доносится лишь слабый намек на стон. Хироки-сенсей касается обнаженной кожи ее ключицы; я впервые замечаю, как она припухла и покраснела.

Когда добрый доктор заканчивает осмотр, он издает череду странных звуков, означающих, что он готов сделать вывод.

Юко-сама изображает вежливую, хоть и немного напряженную улыбку. Акира-сама собран и хмур; сложно поверить, что ему всего пятнадцать лет. Он такой же устрашающий, какой была его мать в мгновения недовольства. Господь, помоги нам всем, если однажды мы застанем повторение того дня, когда Сейко-сама узнала, что ее занятия музыкой подошли к концу и она должна немедленно выйти замуж. День, когда она вернулась домой из Парижа и обнаружила: на постели ее уже ждет готовое свадебное платье.

– У ребенка скарлатина, – объявляет доктор как-то слишком уж гордо.

Госпожа Юко не выдает эмоций, но я все же тайком бросаю на нее взгляд. Потому что я знаю, и она знает, что мать Норико тоже заболела скарлатиной в этом возрасте. Сейко-сама частично лишилась слуха в левом ухе и чуть не рассталась с жизнью.

Однако то было совсем другое дело. Сейко-сама единственная наследовала фамилию и титулы. Мы не могли допустить ее гибели. Она была нашей большой надеждой на будущее.

Когда-то, конечно.

Из задумчивости меня вырывают звуки перебранки. Акира-сама едва ли не кричит на свою бабушку. На висках у него пульсируют тонкие голубые венки.

– Что значит, мы не можем себе позволить?

Юко-сама щелчком захлопывает веер и встречает пламенный взгляд внука.

– Я этого не говорила. Я сказала, что этих расходов нет в бюджете.

Доктору хватает порядочности испытать неловкость. Он прижался к кровати, положив ладонь на окаменевшее тело маленькой госпожи. Словно спящий ребенок способен защитить его от перекрестного огня.

Акира зло усмехается.

– Вы хотите сказать, бабушка, мы пали так низко, что не можем включить в бюджет горсть таблеток? Должен ли я просить милостыню?

– Не просто таблеток, – пищит доктор. – Антибиотиков! Новая разработка в области медицины в первую очередь предназначена для солдат. Особенно сейчас, с оккупацией… Они дорого стоят, а также их трудно достать. Американцы контролируют…

– Мне плевать, – коротко перебивает Акира. – Я только что слышал ваши слова о том, что без них она может умереть.

Доктор склоняет голову.

– Акира-сама… если позволите, дети веками переживали скарлатину и без подобных средств. Есть шанс, что она поправится, если мы просто подождем. Как я говорю, дети переносят скарлатину с давних времен.

– И многие от нее умирают. Вопрос не подлежит обсуждению. Ступайте и принесите лекарство. Я прослежу, плату вы получите.

Моя госпожа встает из-за стола – к моему великому изумлению, с улыбкой. Не знала бы я ее лучше, сказала бы, что она находит сильную личность Акиры… забавной. Никогда не видела, чтобы кто-то бросал вызов Юко-сама и получал в ответ улыбку.

– Дражайший внук, в этом нет нужды. Я сама про-слежу.

Она щелкает пальцами. И это намек, что мне пора воплощать ее желания в жизнь.

Не хочу уходить, однако мне платят не за то, чтобы я что-то хотела. Не за то, чтобы я что-то думала. А за то, чтобы я выполняла работу. Я служу семье Камидза, но в основном – госпоже Юко. Много лет назад моя семья присягнула на верность ее семье. У маленькой госпожи своя роль в жизни, и вскоре она об этом узнает.

Пусть у нее будет еще несколько лет относительного счастья. Хотя бы этого, полагаю, она заслуживает.

* * *

Боль пришла быстро. Обратный путь, путь к жизни, Нори искала долго.

Она продиралась сквозь густой туман, с трудом поднимая конечность за конечностью. Навалилась такая тяжесть, словно к каждой косточке привязали по огромному камню. Потом кто-то прикоснулся к ее… голове? Спине? Рукам? Было не разобрать, тело казалось единым сгустком. К губам прижалось нечто теплое, со вкусом окаю^[10] и капельки корицы. Знакомый вкус пробудил желание поесть, это было единственное, что умела готовить мать.

Ложка продолжала мягко давить на губы, и Нори ее впустила; инстинктивное желание сглотнуть пересилило замешательство.

Жарко. Господи, почему так жарко? Все горело. Каждый вздох был милостью, подарком небес, который мог больше не повториться. Воздух в легких казался слишком густым, чтобы принести облегчение.

Нори смутно слышала разговоры. Словно она под водой, а говорят на поверхности. День сейчас или ночь? К губам снова что-то поднесли… Вода! Желанная, потому что может погасить гнетущий жар.

Но вместе с водой что-то… твердое. Оно царапнуло горло, и Нори дернулась, пытаясь избавиться от помехи, однако ей не дали открыть рта. Сопротивляться не было сил. Нори сглотнула, и следом вновь появилась вода, облегчая боль.

Цикл повторялся, долго ли, часто ли – Нори понятия не имела. Как только она чувствовала ложку, то открывала рот.

Иногда ко лбу прижималось что-то прохладное. Освежающее. Приятное. Хотелось сказать «спасибо», но почему-то не получалось.

Мало-помалу туман рассеивался. Нори стала лучше понимать, что происходит. Она могла бы даже есть в постели, прислоняясь к подушкам, если бы смутные силуэты ей помогли.

Теперь она знала, что ложку держит Акико, а в углу притаился Акира. Он молча сидел и читал книгу – и когда Нори просыпалась, и когда засыпала. Ей не хватало сил позвать его по имени.

Прошло еще некоторое время. Дни или недели.

Немного окрепнув, во время кормления Нори стиснула запястье Акико и попросила чуть-чуть мороженого. После долгого молчания голос прозвучал слабо и хрипло. Служанка на мгновение оцепенела, затем расплылась в широкой улыбке.

– Как скажете, маленькая госпожа.

Выходя из комнаты, Акико наклонилась и прошептала что-то Акире на ухо. Мальчик оторвал взгляд от книги – и встретился с сестрой взглядом. И тогда Нори поняла, что не умрет.