– Да, почти верно. Пример со шлюпкой пусть будет про таких людей, а пример с инопланетным кораблём – это про нас всех в целом. Только эти примеры связаны. Люди на этой планете как раз находятся как будто в шлюпке, плывущей в океане космоса. Рано или поздно жить в Солнечной Системе станет невозможно тем способом, каким сейчас живут люди на Земле. Следовательно, нужно искать варианты переселения человечества. Но хватит ли времени и ресурсов убраться отсюда до глобального кризиса экосистемы Земли? Хотя, живя таким способом, люди могут и не дожить до кризиса, вымрут раньше… – Дара задумалась, а затем продолжила:

– А теперь, Артём, давай вернёмся к этим высокоразвитым существам. Точнее, я теперь хочу, чтобы ты представил, что их нет вовсе, а вместо существ у нас Вселенная. С большой буквы. Представь, что Она вечная, бесконечная… и живая. Но не в биологическом смысле, а в том, что Она стремится к упорядочиванию занимаемого Ею пространства, к усложнению, расширению и развитию. Каждая клеточка этой Вселенной должна помогать Ей развиваться и приходить к гармонии. А если клетка начинает есть сама себя, другие клетки, разрушать всё… организм ограничивает её влияние на себя или просто убивает. Артём, ты понимаешь, о чём я? Нам Вселенная не даст ключи познания, пока мы не покажем Ей, что готовы их получить.

Я молчал. Мне нечего было сказать. Моё сознание было взорвано изнутри нарисованной мне картиной. Я закрыл глаза и представил себе жёлтую почти невидимую точку на воображаемой карте нашей галактики. Точка была еле-еле уловима, почти невидима. Затем я мысленно удалил жёлтую точку. Никакой разницы. Галактика осталась, а в ней ещё миллионы таких точек – и сколько рождается и умирает каждую вселенскую долю секунды (что составляет вечность по нашим меркам), поэтому исчезновение одной жёлтой точки, которой мы дали название Солнце, осталось незамеченным. Я отодвинулся в своих мыслях ещё дальше, чтобы можно было увидеть несколько галактик сразу, затем ещё дальше: вот тысячи галактик уже уменьшились до размеров точек. Потом ещё… А потом всё исчезло.

Я открыл глаза и увидел Дару. Она смотрела на меня своим глубоким и мудрым взглядом, постарев снова на пару десятков лет. Дара понимающе улыбнулась, не отрывая от меня глаз. Затем глубокая пропасть в её глазах затянулась, и Дара снова стала юной, девятнадцатилетней девушкой. «Кто она такая?» – подумал я, полностью теряя ощущение реальности. Я даже не заметил, как мы сели на этой крыше и сидели друг напротив друга. Я вообще забыл, что мы на крыше здания.

– Я не ответила на один из твоих вопросов, – вдруг сказала она, – ты спрашивал, где я работаю. Так вот, я работаю на тех людей, принципы и ценности которых лежат далеко за пределами вашей толпо-элитарной структуры общества. Вообще я историк, точнее археолог. Только работаю я не на академию наук, а на людей, находящихся гораздо выше. На самом деле, мы не сравниваем людей друг относительно друга, как это делаете вы, поэтому слово выше я произношу только для того, чтобы тебе́ было понятнее, чтобы подчеркнуть, что эти люди мудрее и нравственнее вашей элиты, то есть выше не в социальном плане, а в духовном. Разумеется, живу я внешне так же, как живут остальные люди. Так же ем, сплю, покупаю продукты в магазине. Никаких внешних отличий. Только цели у меня иные, и деятельность обычному человеку непонятная. Я сейчас больше не хотела бы говорить с тобой на тему моей работы. По разным причинам, только ты не обижайся. Поверь мне, так будет лучше. Может немного расскажу позже, но не сейчас.

– Я не знаю, что сказать, – ответил я, затем подумал немного и продолжил: – ещё некоторое время назад я был уверен, что завоюю твоё расположение к себе, рассказав о том, какой я умный и хороший. Теперь я начал сомневаться. Вернее, я не начал сомневаться в себе, а начал скорее в тебе. Ты хочешь показать никчёмность моих устремлений и глупость всего того, что я считаю ценным. Но ты знаешь, я подобным образом думаю о других людях, на которых не хочу быть похожим, о людях внизу, о тех, кто не хочет использовать свои способности для достижения чего-то большего, а просто бесцельно существует. При этом я не верю тебе. Не верю, что я такой же, как все, и так же глупо проживаю свою жизнь. Я гораздо умнее и гораздо правильнее живу, чем многие люди. Мне кажется, что я вернусь домой – и будет всё как раньше, а рассказанные тобой истории так и останутся обычной сказкой на ночь. Ты говоришь убедительно, но реальность, которую вижу я, реальна – и она несколько иная. Она никуда не денется, когда мы спустимся вниз. А если я буду говорить на эту тему с другими людьми, они только рассмеются и покрутят пальцем у виска.

– Рассмеются, Артём, ещё как. Тебя будут всеми силами тянуть в вашу элиту, высмеивая любые попытки, направленные на подрывание основ сложившейся системы отношений, поскольку такая система им нужна, она позволяет безразмерно владеть рабами и ресурсами планеты, потребляя их в своё удовольствие. Им нужны талантливые люди, чтобы они отдавали свой талант системе, рабами которой они являются. За тобой следят те, кто хочет взять тебя в свои ряды, обещая те вещи, что являются для тебя ценными. Эти ценности тебе дали взамен тем, что ты не принимаешь, чтобы усыпить твою бдительность и убедить тебя, что ты делаешь полезные дела, а не то же самое, что глупые обыватели. И ты пойдёшь за ними, так как других ценностей у тебя нет, ты искренне веришь, что выбранное тобой направление ты выбрал сам, что оно оригинально, что ты выше по статусу, чем другие люди, что ты свободен поступать так, как тебе хочется. Но ты не знаешь, какие у тебя есть варианты за пределами вашего болота, – говоря это, она сделала упор на слове за, – тебе дали, вбили в голову ограниченное количество направлений движения, и ты выбрал одно из них, считая свой выбор свободным и наиболее в твоём понимании нравственным. На самом деле ты мог выбрать любое – никакой разницы бы не было. Ты мог бы стать алкашом, а мог бы стать вором, бизнесменом, профессиональным спортсменом, двоечником-разгильдяем. Никакой разницы, Артём. Любой из этих выборов был бы одинаково несвободным, так как ты выбираешь из некоторого количества заранее предложенных тебе системой вариантов. – Дара уже буквально вбивала в меня слова, а не просто говорила в своём обычном стиле.

– Как это никакой разницы? – возмутился я. – И как это не свободный выбор, ведь я сам так решил?

– А так, что для управления вами, вам дают несколько ложных вариантов, из которых, как вы сами думаете, вы выбираете один, наиболее подходящий, не подозревая, что истинных вариантов в списке предложенных нет. Так, вам дали материализм и идеализм, атеизм и теизм, капитализм и коммунизм, сюда же можно отнести деление людей по отношению к музыке, видам искусства, любимым жанрам фильмов и так далее, даже деление на быдло и небыдло, интеллигенцию и чернь – всё это одинаково ложные противоположности, никакого отношения к реальности не имеющие. – Дара опустила на секунду глаза, задумалась и продолжила: – Привожу более сложный пример: девушка может продать себя за деньги богатому мужику, или даже нескольким, чтобы купить дорогие шмотки с побрякушками, а может устроиться на работу, например, в банк, в офис, ещё куда-нибудь перекладывать бумажки с одного стола на другой. Ты думаешь, что второй вариант честнее и правильнее? Нет, Артём, никакой разницы нет между тем, продаётся женщина за деньги богатому мужику или отдаётся за те же деньги системе, которая, правда, пользуется её услугами намного дольше и тщательнее. Одна девушка пойдёт сниматься в порнофильмах, набрав кучу денег за время своей молодости, а другая свою молодость просидит в аудиториях университета, впихивая в свою пустую голову бесполезную ерунду, потом устроится на глупую работу и будет точно так же продавать себя. Ведь быть проституткой – это позор и безнравственность, скажет тебе почти любая воспитанная девушка и пойдёт торговать собой другим способом, считающимся правильным – пойдёт работать на эту толпо-элитарную и паразитическую систему отношений, а, заработав деньги, будет отдаваться развлечениям на всяких тусовках, вечеринках, посиделках, вкладываясь в продажную потребительскую систему, то есть, отдаваясь не менее грязным способом, считая, что она всё это заслужила, ставя себя выше несчастных проституток. А почему это считается более нравственным, для меня загадка. Понимаешь? – Дара совсем разошлась и возбужденно продолжала:

– Ложью является и то, что можно честно заработать, будучи представительницей древнейшей профессии, и то, что можно честно зарабатывать, сидя в офисе и печатая бумажки, занимаясь аналитикой доходов и расходов, наливая чай боссу, занимаясь каким-то купи-продай бизнесом, предоставлять никому не нужные услуги. Даже увлекаясь какой-то неоплачиваемой деятельностью, типа благотворительности или волонтёрства, если, конечно, делать это только ради хороших эмоций, путешествий, приятных ощущений мнимого добра, порой даже для отчистки совести, обслуживая какие-то бесполезные мероприятия или помогая лишь тем людям, которые не хотят, и не будут жить правильно, человек точно также продаёт себя, одновременно приближая и так уже скорую гибель сложившейся системы отношений. Меня поражает это лицемерие! Это одна и та же форма продажи себя за фантики, статус, положение в обществе или удовольствие. Никакой, Артём, совершенно никакой разницы нет. Твоя студенческая элита в моих глазах ничем не отличается от элитной проституции. Только проститутка честнее: дал деньги – получил товар, или наоборот. А у вас ещё есть целая система правдоподобного бреда, коим вы оправдываете свою никчёмную деятельность, выдумав целую культуру с разного рода законами и правилами на все случаи жизни.

– Вот как? А как тогда выбрать работу так, чтобы не быть проституткой? – задал я, немного повысив тон, вопрос, который, по моему мнению, должен был поставить разгорячённую Дару в тупик.

– А почти никак в рамках той системы отношений, в которой живёт ваша примитивная цивилизация.

– А ты к ней не относишься, говоря «ваша»? – продолжил атаковать я.

– Отношусь, но меня в своё время нашли и вытащили из этого болота добрые люди, сейчас я не продаюсь за деньги, а «ваша» я сказала, чтобы дистанцироваться от этой грязи. Люди должны выходить из фальшивой системы отношений. Но все из неё не выйдут сразу, это разрушит даже то, что есть – и мир кувырнётся, как это предположительно уже было несколько тысяч лет назад. Нужно тащить людей из болота поодиночке, тогда вместе они смогут постепенно соорудить устройство для вытаскивания людей сразу большими группами. Потом только можно будет начать разговор о построении общества другого типа.

– Ты хочешь меня вытащить из публичного дома? – заинтересовался я, сказав это чуть с издёвкой; мне не нравилось сравнение себя с проституткой.

– Хочу, – сказала Дара, не заметив сарказма, – ты сейчас являешься для меня наиболее важной задачей на ближайшее время. Но ты пока едва ли сможешь понять, что вкладывается в это моё «хочу» и что именно я делаю. Ты прав, мы спустимся вниз, разойдёмся по домам и через некоторое время ты снова будешь затянут в привычный тебе мир иллюзорной успешности и собственной значимости. Волшебная для тебя сейчас обстановка со мной развеется, если уже не развеялась, как наваждение. И каким ты будешь через три дня или через неделю – это даже мне непонятно. Ты можешь считать меня сумасшедшей, если тебе от этого будет легче, ты можешь попытаться оскорбить меня, обвинив в глупости и непонимании очевидных вещей. Давай, скажи, что я не права или заблуждаюсь… Только ведь я вижу гораздо больше тебя, так как могу подняться ещё выше.

Дара снова посмотрела на меня взглядом умудрённого жизненным опытом человека, отчего мне стало немного спокойнее – и я немного перестал злиться. Только на этот раз в её глазах была усталость, жалость и, мне показалось, разочарование.

– Пойдём? – предложил я.

– Пойдём. – согласилась Дара.

Мы поднялись, вернулись к люку и спустились по лестнице вниз. Дара закрыла люк и защёлкнула навесной замок. Выйдя из здания, я сказал, что пойду домой, ощущения у меня были не из приятных. Дара согласилась и, распрощавшись со мной, пошла дальше вверх по проспекту, а мне нужно было идти вниз.

Дома меня одолевали самые разные мысли. Дара вылила мне на голову сразу столько необычной и подрывающей все основы моих представлений информации, что это было больше похоже на наказание за что-то, чем на обучение новым знаниям и на попытку помочь. «Я сам виноват», – подумал я, – «торопился куда-то, хотел быстрее узнать, кто она и чем занимается, себя показать хотел, похвастаться… Может быть, она могла бы всё это рассказать мягче, не задевая моё самолюбие, раз такая умная» – я злился, но непонятно, на неё или на себя. Скорее всего, на неё: «Как она может так говорить о том, чем я занимаюсь уже очень долго, к чему иду, тратя на это значительную часть своих сил. Какой-то историк меня будет учить!»

Через некоторое время я успокоился. Чувство влюблённости к Даре, которое начало зарождаться у меня на прошлой встрече, исчезло.

Позже, я задумался над другим: «Раз у неё были отмычки, она знала, что мы пойдём на крышу. Отмычки больно крупные для произвольного замка, и подходят только для замков, отпираемых плоским и широким ключом. Значит, она уже была там, иначе ей пришлось бы брать целый набор отмычек на разные случаи, а ещё она знала код замка на двери подъезда… впрочем, он подбирается по очевидным потёртостям на кнопках». – Ничего не понимая, я переключился на следующую мысль: «И что это за люди, которые её вытащили и которые находятся выше элиты и академии наук? Что за работа историком-археологом, о которой она не хочет говорить?» – Мысли слишком сильно путались, я лёг на заправленную кровать и, засыпая прямо в одежде, успел подумать: «Дара хочет мне помочь, вытащить меня из болота, в котором я по её мнению нахожусь. Почему она думает, что мне нужна её помощь… я же сам знаю, что мне лучше…»

Я уснул, и ещё не представлял, как будет выглядеть процесс вытаскивания меня из болота и что со мной будет после этого. То, что на самом деле я ничего не понял из этого разговора с Дарой, как-то не приходило в голову. Это привело в будущем к событиям, переживать которые повторно совсем не хотелось бы. Но не произойди они, было бы ещё хуже.