– К этому вопросу мы еще вернемся, а сейчас Иван Иванович, затушите костер и возьмите это чудеснейшее создание, без которого жизнь мужчины была бы никчемной и унылой безделицей, и унесите домой. Да сделайте так, чтобы когда Лена проснулась и вышла на улицу вдохнуть аромат осенних листьев, она познакомилась с порядочным молодым человеком и больше никогда не тратила свои лучшие годы на таких аферистов, как Лёня!

– Протестую, – выкрикнул Леня.

– Еще чего не хватало, – сказал Дмитрий Сергеевич, разжигая огонь негодования в зеленных глазах.

– Я больше не буду, – побелел от страха Лёня и спрятался за спиной Рублева.

– Ну, кто он, если не паразит! – сказал Иван Иванович.

– Мне стыдно за тебя, – тяжело и печально сказал Рублев и отошел в сторону.

Лёня упал на колени и стал снова кричать, что он больше не будет.

– Такие как вы неисправимы, но попробуем, – сказал Дмитрий Сергеевич и, открыв черную папку с которой пришел, стал громко читать обвинительный приговор, в котором была исчерпывающая характеристика таких людей, как Лёня.

– Клюев Леонид Олегович, для друзей и знакомых просто Лёня, из тех самых людей, которые живут одним днем. Люди подобные Лёне занимают крупные суммы, оформляют кредиты под баснословные проценты, даже не задумываясь, чем они станут расплачиваться. Они ведут праздную жизнь и им абсолютно на всех наплевать, кроме себя. Их нисколько не трогает, что о них могут подумать и чем в сердцах других они отзовутся. Когда у них спрашивают: « А что же завтра, когда придут и за все спросят?» Они отвечают разными словами, смысл которых в конечном итоге сводится к тому, что неприятности на них обрушатся завтра, а сегодня они на коне и море им по колено, – сказал Дмитрий Сергеевич и захлопнул папку.– Но справедливости ради будет сказано, что черное завтра для таких людей, как Лёня, порой не наступает никогда и они, ни в чем себе не отказывая, проживают счастливую жизнь и умирают не от возмездия, а от старости, с улыбкой на устах. В отличие от тех, кто каждый раз не находил себе места, когда до него долетали слухи, что кто-то шепнул о нем скверное слово, кто откладывал каждую копеечку на потом, не позволяя себе ничего лишнего, и в конечном итоге умирал злым, скрючившись не столько от физической боли, сколько от душевных страданий, оттого что жизнь растворилась в заботах и хлопотах, а не в сладостных мгновеньях, которые если и были, то раз-два и обчелся. Но так бывает не всегда! Иван Иванович, отправьте, пожалуйста, Лёню на острова, к людоедам, пускай они приготовят из него сочный бифштекс.

Лёню, продолжавшего кричать, что он так больше не будет, подхватили на руки и куда-то унесли, и нельзя исключать, что людоеды не принялись накрывать на стол. Соседи, сбежавшиеся на крики, потребовали объяснений: кто они такие, что взяли и утащили Клюева в неизвестном направлении. Иван Иванович попросил тишины и растолковал, что они избавляют общество от паразитов, и раздал всем свою визитную карточку, где четко и ясно было написано:

Чернов Иван Иванович – Почетный дезинфектор.

Все соседи со словами, что у них паразитов нет, разбежались по своим квартирам, наказав домашним что, мол, если кто будет стучать, не открывайте. Это «эпидемстанция» травит паразитов. Навоняют и уйдут, а тараканы как были, так и останутся.

Квартиру в одну секунду привели в порядок, так что все сверкало и блестело лучше прежнего. Уже перед самым уходом Ивана Иванович произвел ревизию холодильника и, как вы сами понимаете, остался этим очень доволен. Он спрятал под плащом банку с черной икрой и осетрину. Кто его знает, что их ждет впереди?!

А раки с пожеланиями, чтобы их в Дону было столько же много, как раньше, были отпущены на свободу, но раков перехватили на набережной владельцы кафе и ресторанов. Раки не донесли до собратьев наказ Ивана Ивановича, сложив свои хвосты в угоду чрезмерному аппетиту отдыхающих.

Выйдя на улицу, Дмитрий Сергеевич отметил, что погода изменилась к лучшему, ветер разогнал по сторонам дождевые черные тучи и на город пролился теплый яркий солнечный свет.

Рублев уселся в коляску. Перемена погоды ему не помогла. Учитель истории был очень опечален тем, что случилось с Лёней. Лицо его было серым, и горестная дума о дальнейшей судьбе приятеля застряла в голубых глазах.

– Пожелайте, и все станет по-другому, – сказал Дмитрий Сергеевич, который больше всего на свете не переносил хандру.

– Я бы попросил переделать Лёню, но боюсь, что даже вам это не под силу.

– Вы правы.

– Поэтому я ничего не стану просить. Пусть дальнейшее зависит от него самого.

– Мудрое решение, – сказал Дмитрий Сергеевич и у него, откуда ни возьмись, в руках объявилась тонкая ореховая трость и он, коснувшись ею слуги, попросил:

– Пусть скорость разгонит хандру или, по-современному, депрессию. Названия меняются, смысл – никогда!

Коляска сорвалась с места и под резвое ржание и звон бубенцов понеслась по улицам города быстрее ветра.

Мантия исчезла, и на Дмитрии Сергеевиче оказался черный костюм из какого-то сукна. Брюки как будто были обыкновенные, а вот пиджак – необычный. Он был узок и по длине самую малость не доставал до колена. Пуговицы располагались до пояса, сзади пиджак имел разрез. Сегодня в таком стиле выполняют не пиджаки, а пальто, и это считается очень модным.

Парик куда-то улетел и тут же на его месте из воздуха объявился самый настоящий черный цилиндр. Вместо сапог на ногах засияли лакированные зеленые туфли под свет сверкающих изумрудных глаз.

Рублев ахнул.

– Привыкайте, Егор Игоревич, привыкайте.

Учитель истории в ответ улыбнулся и снял очки, чтобы насладиться скоростью, которая все ближе и ближе приближала его к таким заманчивым и невероятным приключеньям.

– Какой русский не любит быстрой езды?! – крикнул слуга.

– Николай Васильевич умный человек – сказал Дмитрий Сергеевич.– Но справедливости ради добавлю: Какой человек не любит приключения?! А, Егор Игоревич?

Глава пятая. Допрос с гастрономическим и политическим пристрастием.

Дивный по своей красоте остров, как оазис дарующий благодать в пустыне, располагался посередине Тихого океана, словно точка на огромном листке бумаги и был бы раем на земле, если бы не одно но!

– Изверги проклятые, чтобы вы все окочурились! Режь, все ровно не скажу! Ну что, что ты смотришь на меня рожа людоедская? Сволочи, почему вы меня не застрелите?! Повесьте меня, закапайте живьем, есть- то зачем?! Я свинкой болел! Чтобы вы мной подавились, гады размалеванные! – кричал Лёня и рыдал навзрыд, пытаясь горькими слезами затушить разгорающийся костер. Леня, абсолютно голый, подвешенный за руки и за ноги на огромную кость, висел на берегу голубой лагуны, где любой пожелал бы жить и умереть, но только не Лёня и только не такой жуткой смертью.

Кость, служившая вертелом, как была уже сказано выше, была гигантской. Что значит гигантской? А то, что если очень постараться, на нее можно было бы подвесить с десяток таких ненадежных граждан как Лёня и еще бы место осталось.

Раскрашенные под хохлому людоеды, облизываясь и пуская длинные слюни с надпиленных для удобства зубов, обдували почетного дезинфектора широкими косовыми листьями. Иван Иванович сидел поодаль от импровизированной кухни на табуретке из косовых орехов за огромным черным камнем неизвестного происхождения. Людоеды с нетерпением ждали, пока Лёня начнет покрываться хрустящей запашистой корочкой, задолго до готовности разделив его между собой. Щеки с пухлыми губами и растопыренные ноздри дикарей были проколоты какой-то дрянью, похожей на побеги бамбука.

– Говори паразит, иначе прикажу, чтобы съели живьем! – сердито сказал Иван Иванович.

– Нет, сначала отпустите!

– Куда, Лёня? Кругом же вода, а ты плавать не умеешь!

– Пожалуйста, я научусь.

– А как же людоеды? Они же вымирающий вид, не покорми их и они все, как один, вымрут. Потом с зелеными разбирайся!

Между тем костер разгорелся, и языки пламени, словно дикие осы, стали жалить несостоявшегося олигарха.

– Я все скажу! – закричал Лёня, и, выгибая спину и крутя ритмично плечами, стал торопливо рассказывать, что почем:

– Коронационный рубль Александра III я продал Мишке за триста.

– Долларов? – перебил Иван Иванович.

– Нет, рублей! – истерически выкрикнул Лёня и стал нервно хохотать, постепенно теряя от жара рассудок.

– Значит, все-таки, долларов, – определился Иван Иванович и окунул кончик разноцветного пера диковиной птицы в чернильницу в виде обглоданного людоедами черепа. Размешал содержимое черепушки, достал перо и стал аккуратно выводить красивые буквы на большом белом листе.

Иван Иванович написал, что следовало и, посмотрев в сторону костра, убавил жар, словно это была газовая печка, а он слегка прикрутил вентиль.

Дикари взорвались, охваченные бурей возмущения.

– Признаю, по отношению к вам, несправедливо, но и меня можно понять. Сжарится Лёня раньше времени, что тогда делать?

– Есть! – хором прокричали людоеды на родном языке.

– Логично! – сказал Иван Иванович. Но господа, я, взываю к вашей совести.

Людоеды переглянусь.

– Зажарится, позову. Вы что мне не доверяете?

Людоеды закивали.

– Невозможно работать! – вздохнул Иван Иванович. Ну, хотите, я дам вам в залог Ленин окорок.

Людоеды облизнулись.

– Без окорока ничего не скажу! – закричал Леня.

– Вот видите с кем приходиться работать! Вы хоть будьте благоразумны.

Людоеды чинно поднялись с песка, покланялись и удались в непроходимые джунгли.

– Вот видишь Леня, даже с людоедами можно договориться.

Иван Иванович усмотрев, что Лёня расслабился, даже заимел в глазах что-то наподобие смелости, подул в сторону костра, и информация полилась как вода из перевернутого ведра.

– Мишка живет где-то на улице Чкалова, – рассказывал Лёня все, что знал, как на духу. – Рубль Александра II я продал за пятьсот!

– Почему так дорого? Иза Лялина? – поинтересовался Иван Иванович.

– Портрет ни причем!

– Если не иза Лялина, тогда почему?

– Потому что умные все стали и у каждого каталог, – отвечал Лёня с черной от дыма спиной.

– Краузе?

– И он в том числе, и во всех цены рознятся!

– Тогда скажи, откуда у людей такие деньги? Ладно, Михаил Константинович – у него отец депутат.

– Да оттуда, что все давно уже толком не собирают, а перепродают друг другу в три дорого, или в Москву возят. Если связи есть, такие деньжищи можно заработать, что не поверите!

– И Егор Игоревич возит?

– Нет, этот старой закваски, как Кощей над своими монетами чахнет!

– Ладно, продолжим. Так ты говоришь, Александра II – за пятьсот?

– Да, за пятьсот, Кольке аферисту.

– Это тот, что иностранных граждан дурит?

– Да! В том году сволочь увел у меня немца!

– Прямо-таки и немца?

– Фашиста! – проревел Лёня.

– Лёня, нельзя всех немцев фашистами называть. Берлускони сказал, так на него обиделись, и он прощение просил. Ладно, кто у нас следующий?

– Николай I! Я его свадебный рубль за тысячу москвичу продал.

– Москвич это прозвище, или место жительство?

– Жжет, ой как жжет! – стал кричать Лёня.

– Леонид Олегович, не уходите от ответа.

– Не скажу!

– Имя хоть москвича известно?

– Не скажу!

– Значит так и запишем: ни фамилии, ни имени, ни точного адреса не знает.

И не паразит ты после этого, Лёня Клюев. Это же надо, так низко пасть, чтобы неизвестно кому краденое имущество продавать.

– Так все делают! – злобно крикнул Лёня в оправданье.

– Справедливо, но не будем отвлекаться.

– Александра I пробный оттиск в серебре в размере рубля продал французу за две тысячи.

– Французу?! – яростно воскликнул Иван Иванович, и вскочил и закричал:

– Ты что наделал, сукин сын! Александра Благословенного во главе с народом и Кутузовым, одолевшим Наполеона, за две тысячи французам продал. Да я тебя, паразита, за такие дела на пару с кое с кем газами изведу.

От страха или может оттого, что у почетного дезинфектора слова не расходились с делом, Лёня закричал не своим голосом:

– Пожалуйста, не надо, я все скажу! Александра I я продал за две половиной тысячи, а не за две.

– Это в корне меняет дело! – сказал Иван Иванович и сел обратно на табуретку из кокосов. – Неужели и вправду французу?

– Ни какой он не француз, это такое прозвище.

– Предупреждать надо, а то я по горячности и зашибить могу. Как француза, говоришь, зовут?

– Саня его зовут, живет на улице Пушкина, где не знаю.

– Приметы?

Лёня заржал как конь:

– Бакенбарды!

– Шути, шути, вот вернутся людоеды, потом посмотрим, кто смеяться будет.

Лёня проглотил смех и стал рассказывать: « Маленький, как вы, Иван Иванович».

– Ну-ну, попрошу без оскорблений.

– Я же так только, для сравненья, чтобы было ясней.

– Хорошо, продолжай.

– Курносый.

Иван Иванович побагровел и сжал кулаки.

– Но с усиками!

Иван Иванович провел у себя под носом пальцами и, не отыскав усиков, успокоился.

– Пугачевский рубль, – продолжил рассказывать Лёня, – я отдал под реализацию Витьке, потому что монетка дорогая, а он имеет связи.

– Пугачевский рубль это, стало быть, Екатерины II.

– Да. Он был выпущен 1771 году и совпадает с восстанием Емельяна Пугачева, поэтому и называется у нумизматов Пугачевским рублем.

– Да помню, жуткая история. И до Пугачева серебренник добрался.

– Какой серебренник? – удивился Лёня.

– Не твоего ума дело! Будешь нос совать, куда не следует, я тебя как Пугачева в клетку посажу.

– Я просто спросил, а вы сразу – в клетку.

– А я просто и посажу, чтобы не спрашивал!

Лёня закрыл глаза и заплакал. Он плакал не оттого, что языки пламени облизывали его спину, не от боли блуждающей по всему телу. Клюев плакал, оттого что осознал свою вину перед Леной, перед Рублевым и еще десятком людей, о которых история умалчивает. Ему не было жалко себя, он до боли в сердце пожалел упущенную возможность прожить, пускай хоть и скромную, но честную долгую жизнь.

Иван Иванович пришел бы в бешенство и наверняка посадил бы Лёню в клетку, если бы слезы, которые Леня ронял в костер, были притворством, а не следствием истинного раскаянья.

На небе сгустились тучи, и на остров дивной красоты упала тень.

Иван Иванович с недовольством посмотрел в небеса.

– Вот прямо сейчас возьму и отпущу! Шанс на обретение счастья дам, но просто так отпускать – несправедливо! Пусть знает, что почем и как они, эти рубли, простым гражданам достаются!

Небо разъяснилось, и остров дивной красоты утонул в ярком солнечном свете.

– Продолжим, – сказал Иван Иванович, и дунул в сторону костра. Огонь испарился бесследно и Лёня, успокоившись, продолжил рассказывать, кому какой достался рубль.

– Петра III я продал за пятьсот Гришке, он в центре квартиру снимает.

– Где?

– Хоть убейте, не знаю!

– Убью, с меня не убудет.

– Слышал из разговора, что на улице Соборной.

– Какого разговора? Кого с кем?

– А это еще зачем?

– Тут вопросы я задаю!

– Да Лешка трепался с каким-то проходимцем.

– Лешка- это Скотников Алексей Константинович, что врачом на скорой помощи работает?

– Да.

– Лёня, а ты случайно Алексею Константиновичу ничего из награбленного добра не продавал?

– Почему сразу с награбленного! Мы поменялись, а потом, конечно, я их свистнул, но никого я не грабил.

– Отвечай по существу, продавал или не продавал?

– Продавал.

– А, вот видишь! – воскликнул Иван Иванович и вскочил на ноги.– А ты еще спрашивал зачем. Малозначительная деталь, а куда привела. В допросе все важно, каждое слово, каждый звук!

– Я бы сам про Лешку рассказал!

– Ты бы может, и рассказал. В твоем то положении. А другой бы утаил. Так я бы потом прижал того, о ком он обмолвился, и весь бы клубок распутал. Понял, щегол не стреляный!

– Понял.

– То-то. Так что ты, говоришь, продал Скотникову Алексею Константиновичу.

– Ливонез!

– Это что еще за индюк надутый?