– Ну, знаете! Вам что, Александра Сергеевича с того света призвать, чтобы он сам подтвердил?!

Аистов посмотрел на Боброва и мотнул головой в знак того, что овчинка выделки не стоит. У Боброва полезли глаза на лоб, и он указательным пальцем покрутил у виска.

– Я что, для себя одного стараюсь! – воскликнул Аистов.– А если цилиндр не настоящий, куда мы его потом денем?!

– Я его носить стану! – взорвался Бобров. – Тебе этого мало?!

– Вот если бы имелся каталог, и можно было сверить! – сказал Аистов.

– Каталог? На что?! На цилиндры! – изумился Дмитрий Сергеевич, а Рублев не выдержал, и рассмеялся.

– Да, именно на цилиндры!

– А библию с автографами Отца, Сына и Святого Духа вам не надо?!

– А есть?!

Дмитрий Сергеевич задумался и серьезно сказал:

– Ну, в принципе можно устроить!

– Сколько вы хотите?

– Вашу жизнь!

– Дороговато, конечно!

– Вы еще сомневаетесь?!

– Доказательства!

– Они вам распишутся!

– Кто – они?

– Те самые!

– Я подумаю!

– Думайте, у вас два года осталось!

– Это много, я могу решиться уже сегодня вечером.

Дмитрий Сергеевич улыбнулся:

– Хорошо, я пришлю к вам Ивана Ивановича с кувалдой, чтобы вы наверняка получили автографы!

– Я подумаю!

– Что значит, подумаю?! Вы решили или нет?!

– Я не знаю!

– Тогда не морочьте голову и давайте меняться!

Аистов посмотрел на Боброва. Тот был подавлен и от нервного потрясения, что теперь уже однозначно придется жить у тещи, а не в пятикомнатной квартире, у него дергался левый глаз.

– Не мешало бы все-таки посоветоваться со специалистом по цилиндрам, чтобы было уже наверняка! – сказал Аистов, и у Боброва в придачу к левому глазу задергался правый.

– Доказательства? Хорошо, вот вам доказательства! – сказал Дмитрий Сергеевич. Рублев вздрогнул. Бобров перестал трястись. Аистов не понял.

Улица растворилась. Наступила гробовая тишина. Повалил снег. Вокруг Дмитрия Сергеевича и вышеперечисленных героев ни одной живой души.

Рублев лихорадочно крутит головой по сторонам. Бобров ничего не делает, но восклицает про себя: «А еще говорят, бабы- дуры! Моя – не как все! Она купила шубу! Предчувствовала, что резко похолодает».

Аистов громко спрашивает:

– Что это?

Дмитрий Сергеевич прикладывает указательный палец к губам. Аистов кивает головой в знак того, что понял.

Раздается топот коней и звук подъезжающих карет. Все оборачиваются на шум и замирают.

На заснеженную поляну выезжают две кареты, тут же из них выходят люди в черных цилиндрах и черных развевающихся плащах. Кто-то пьян, кому-то все равно, кто-то кого-то просит примириться, самый серьезный считает шаги.

Кто-то кричит: К барьеру!

Кто-то кого-то пытается остановить и кричит всем: «Господа, опомнитесь!»

Кто-то кому-то восклицает на ухо: «Примирение невозможно! Дуэли не избежать!»

Каждый дуэлянт занимает свою огневую позицию. Раздаются выстрелы.

Кто-то отворачивается, кто-то закрывает глаза. В облаке порохового дыма кто-то падает и с него слетает цилиндр. Кто-то курносый и маленького роста показывается из кустов и ловко прячет головной убор под плащом.

Опять гробовая тишина.

Тот же самый переулок, что и был.

– Монету, пожалуйста! – произносит Дмитрий Сергеевич, и его голос оживляет улицу. Голоса, шум машин, звон подъезжающего к остановке трамвая…

Рублев не верит своему счастью. Бобров громко восклицает:

– Моя, как все!

Аистов спрашивает:

– Что это было?

«Гипноз! – стал думать Бобров.– Мол, покажу ему, что его ждет, если взятку не даст. Матерый! Высшую меру наказания станет запрашивать, если откажусь! Но как? А вот так! Скажет, что вы свидетель убийства. Мало! А кража шляпы?! Боже мой, как я раньше не догадался! Прокурор хочет мне краденое сбыть, а потом навести, если что! Вот и верь теперь прокурорам!»

– Что вы опять себе навыдумывали?! – воскликнул Дмитрий Сергеевич.

«Вот он, значит, какой! Это что, выходит, я за свои деньги должен думать только то, что он хочет? Дудки! Стану думать, как мне заблагорассудится. У нас демократия думай, что хочешь – всем наплевать! А этому нет! Прокурор – не водитель трамвая! Значит все, как было, так и осталось» – подумал Бобров и достал из кармана монету. Рублев тяжело дышал. Произошедшее произвело на него эффект разорвавшийся бомбы, и он не мог говорить и ничего не слышал.

Аистов не выпускал из рук цилиндр и думал:

«А можно ли верить такому доказательству»?

«Неужели свершилось»! – подумал Дмитрий Сергеевич и взял рубль Анны Иоанновны. Портрет императрицы с брошью на груди на монете отсутствовал.

– Что за оказия!

Промелькнула женская фигура в голубом пышном платье.

– Держите, ее Егор Игоревич, а то потом не догоним! – закричал Дмитрий Сергеевич.

– Еще одно доказательство? – вскликнул Аистов.

– Заткнись! Дороже, выйдет! – закричал Бобров.

– Кого держать? – закричал, очнувшись, Рублев.

– Анну Иоанновну!

– Этого не может быть!

– Что значит, не может?!

– Вон та статная женщина в голубом платье с орлиным профилем?

– Нет, бабушка с вязанкою грибов. Ну, конечно же, она! Ну что же вы стоите?! Она прыткая, десять лет на престоле пробыла!

Рублев сорвался с места и побежал.

«Он с прокурором заодно»! – подумал Бобров.

Словно из-под земли выросли одиннадцать слуг господина.

– Группа захвата! – воскликнул Бобров.

– Странные у вас доказательства! – возмутился Аистов.

– Держите Анну Иоанновну! – закричал Дмитрий Сергеевич. Только прошу вас без рук!

Все слуги, как один, побежали следом за Рублевым.

«Неужели дубинками забьют дамочку? Нет, эти сразу застрелят!» – подумал Бобров.

– Да ну вас к черту с вашими бестолковыми мыслями, отдайте цилиндр! – воскликнул Дмитрий Сергеевич и выхватил из рук Аистова головной убор.

«Вот они прокуроры, какие, наобещают с три короба, а потом – шляпу в руки, рубль в карман и поминай, как звали!» – подумал Бобров.

– Я вам не прокурор! – крикнул Дмитрий Сергеевич, и у него в руках объявился еще один цилиндр, как две капли похожий на первый. – Вот, возьмите – это цилиндр Дантеса! Ни мне, ни Ивану Ивановичу его головной убор не пришелся по сердцу!

– А доказательства?

– Через два года вам Дантес подтвердит, как говорит Иван Иванович, самолично! – сказал Дмитрий Сергеевич и побежал вслед за остальными.

Бобров сорвался с места и тоже куда-то побежал.

– Ты куда? – крикнул Аистов ему вслед.

– Квартиру продавать! – выкрикнул Бобров, не оборачиваясь, и скрылся за углом дома.

Аистов спрятал цилиндр в синий полиэтиленовый пакет, сел на свой низенький стульчик и раскрыл газету «Аргументы и Факты». Зачем? Наверно, чтобы найти доказательства.

А в это самое время в переулке творилось что-то страшное. Ростов еще такого не знал!

Анна Иоанновна, как было уже сказано, статная женщина с орлиным профилем, бежала по улице. Народ врассыпную как на корриде. Крики вопли и проклятья, чьей товар в одночасья был навсегда испорчен и превращен в подобия футбольного меча, как пули на передовой летели по переулку. А когда у половины слуг улетели шляпы и в солнечном свете блеснули рожки, начался массовый психоз, и побежали уже все, кто были на улице. Триста человек, а то и больше. Все летело вверх дном, а кто-то умудрялся воровать на ходу. Рублев потерял из виду голубое пышное платье, и хотел было остановиться, но его с диким ревом подхватила толпа и понесла на руках.

– Спасайте Егора Игоревича! – закричал Дмитрий Сергеевич.

Двое слуг проделали что-то невообразимое. Они подпрыгнули верх и побежали по плечам людей. Настигли похитивших Рублева и стали их щекотать, чтобы они немедленно отпустили учителя истории.

– Прошу вас, только не до смерти! – велел Дмитрий Сергеевич и кричал другим: «Держите Анну Иоанновну, но только – без рук».

Удирающая неожиданно замерла на входе в рынок тканей, и с любопытством, присущим истиной женщине, стала разглядывать материал, наверное, выбирая себе подходящий отрез на платье.

Воспользовавшись случаям слуги оторвались от земли и по воздуху ринулись в сторону Анны Иоанновны.

– Какой кошмар, так нельзя! – закричал Дмитрий Сергеевич, и слуги, и все люди, кроме Рублева, замерли черт знает как.

Неописуемое счастье посетило бы художника, и он наверняка схватился бы за кисть, если бы только стал свидетелем необыкновенной сцены, когда сотни людей в причудливых позах стараются друг друга перещеголять в пластике. Слуги, удумавшие, если судить по возгласам Дмитрия Сергеевича, учинить недопустимые вещи, так вообще застыли в воздухе в нескольких сантиметрах над головой Анны Иоанновны в виде раскрытого зонта. Красота непередаваемая. Рублев с замиранием сердца стал пробираться через невероятную кучу. Он смотрел, как кто-то на ком-то сидел, как одна гражданка умудрялась стоять на одной руке, а свободной рукой держать за нос молодого мужчину, который лежал, в то время как на нем какой-то старичок замер в позе лотоса. Другими словами, «зайчики в трамвайчике и жаба на метле» – сущая ерунда по сравнению с тем, что вытворяли граждане друг над другом или, скорее всего, что жизнь вытворяла над ними. Условия, в которых живет человек, могут делать с ним, что угодно и когда угодно. И не русскому человеку это рассказывать, он знает это как никто на свете, убеждаясь в этой малоприятной истине ежечасно на собственном примере.

– Ну, Бобров, так Бобров! – сказал Дмитрий Сергеевич и у него в руке оказался ярко алый, как кровь альбом с вышитым золотом гербом дома Романовых. – Это же надо так навыдумывать, чтобы у меня из головы элементарная вещь вылетела!

– Что будет дальше, если так все начинается?! – выкрикнул Рублев, оглядываясь по сторонам.

– Все что угодно, но только не то, что уже было! – ответил Дмитрий Сергеевич и спрятал в альбом рубль Анны Иоанновны. Статная женщина с орлиным профилем в голубом пышном платье растворилась в воздухе.

Улица ожила, и часть людей покатилась кубарем. Слуги рухнули на тротуар и спустя секунду исчезли.

Раздавались крики, кто-то считал синяки и ссадины.

– За работу, Егор Игоревич, у нас ее как у Юрия Петровича – непочатый край! – сказал Дмитрий Сергеевич.

– Кто это?! – удивился Рублев.

– Вы что, не знаете Гребешкова?! – изумился Дмитрий Сергеевич.

– Нет!

– Очень хороший врач. Самый лучший! А теперь вперед, опять навстречу приключениям! Если они будут необыкновенными, о них непременно напишут. И скажу вам по секрету, у меня есть все основания быть уверенным как в самом себе, что кто-то уже взялся за перо или, на худой конец, стучит по клавиатуре. Двадцать первый век! А что вы хотели?!

Вот и небезызвестного Боброва тоже ждали приключения. И еще какие. Он выбежал из переулка и, сломя голову, бросился через дорогу. Подгоняемый в спину отборной руганью и несмолкающими сигналами клаксонов, он пересек проезжую часть и, спотыкаясь, очутился возле памятника Ворошилову. Бобров замер и побледнел. Ему показалось, что маршал держит в руках меч возмездия, что еще миг, и он обрушит меч Боброву на голову, и его буйная головушка слетит с плеч и закатится куда ни будь под лавку, где ее найдет дворник Прохор и снесет на свалку.

«Не может этого быть! Почему не может? Может, и еще как может, если прокуроры мысли читают!» – подумал Боров. Он проверил на месте ли его голова и побежал к ближней лавочке. На всякий случай заглянул под лавочку, снова проверил все ли в порядке у него с головой, погрозил кулаком Ворошилову и поспешно достал из кармана брюк телефон.

– Николай! – крикнул Бобров в трубку, как только услышал на другом конце линии знакомый пожилой голос и, не дожидаясь ответа, бегло заговорил:

– Слушай внимательно. Лёню арестовали!

– Не понял! – недоуменно раздалось из телефона.

– Не перебивай, поймешь, когда к тебе прокурор заявится!

– Какой прокурор?

– Из Москвы!

– Откуда?!

– От верблюда! Ты покупал сегодня что-нибудь у Лёни?

Молчание.

– Собирай вещи и тикай из города! Лёня продал чужие монеты, а деньги присвоил себе!

– Первый раз, что ли? – уверенно раздалось из телефона.

– Не всегда же коту масленица! Монеты, оказывается, московского прокурора! Матерый мужик. В цилиндре ходит. Мысли читает!

– Хватит заливать!

– Мое дело предупредить. Я не как Рублев, я своих не закладываю!

– А Егор тут причем?!

– Он с ними заодно, прокурор пообещал ему долю!

– С кем с ними?

– С группой захвата! Ты – как знаешь, а я – к теще. С Лёней уже разобрались! Ты сам знаешь как сейчас разбираются, закопали где-нибудь на Зеленом острове, а вещи – в Дон, и поминай как звали. Или – хуже того! Лёня здоровый как бык! У него органы вырезали и на самолете в Москву отправили.

– Да разве так можно?!

– Ты газеты читаешь? Прокурору во все времена все можно. На то он и прокурор, а не водитель трамвая!

– Ну кто же ты после этого, если не паразит! – раздался голос за спиной Боброва, и он обернулся и, заикаясь, сказал:

– Здравствуйте, Иван Иванович!

Бобров без подсказки сразу признал в курносом незнакомце следователя по особо важным делам, которым стращал Дмитрий Сергеевич.

«Это про него говорил прокурор! – думал Бобров.– Говорил, мол, что надо сделать выговор Ивану Ивановичу, чтобы он с нами скупщиками краденого, разобрался.

– Саша, куда ты пропал, почему молчишь?! – тревожно раздавалось в телефоне.

Иван Иванович взял из рук остолбеневшего Боброва телефон и вежливо сказал:

– Николай Петрович, пожалуйста, никуда не отлучайтесь, за вами придут.

– Кто это говорит?!

– Ты меня понял паразит или нет! – сердито закричал Иван Иванович.

Бобров побледнел и подумал: «Почему только тогда, когда смерть уже близко, я осознал, что нет ничего лучше на свете, чем тещины пироги с капустой».

Иван Иванович прикрыл рукой телефон и спросил:

– На самом деле такие вкусные?

Бобров кивнул.

– А мне не предлагала. Ведьма! – сказал Иван Иванович и продолжил разговор по телефону:

– И запомни, паразит, если ты деру дашь или кому-нибудь из дружков-подельников, позвонишь я тебя живьем зажарю и съем вприкуску с самыми лучшими на свете пирогами с капустой, которые печет теща Боброва Прасковья Петровна. Я не ел, но Боброву можно верить, потому что перед смертью не врут. Все, жди, скоро буду!

«А еще говорят, что Бобров думает, черт знает что!» – подумал Бобров.

– Правду люди говорят! – сказал Иван Иванович, отключил телефон и спрятал его под плащом.

Бобров раскрыл рот.

– Он больше вам, Александр Александрович, не понадобиться!

«И, действительно, зачем мне на том свете телефон?» – подумал Бобров.

– А мне пригодится! – сказал Иван Иванович, и Бобров очень пристально на него посмотрел.

Иван Иванович смутился, посмотрел по сторонам, заглянул за спину, чтобы убедиться, не выглядывает ли из-под плаща хвост, проверил, на месте ли шляпа, и пожал плечами, не отыскав нечего, что могло его разоблачить.

– Что-то не так? – осторожно и взволновано спросил Иван Иванович.

Бобров, не проронив ни слова, провел рукой по левой щеке. Ту же самую процедуру сделал Иван Иванович и обнаружил на пальцах следы от губной помады. Он достал из-под плаща белый платок, аккуратно вытер пальцы и щеку.

– Все? – спросил Иван Иванович.

Бобров кивнул.

Иван Иванович вдохнул аромат губной помады и проникновенно воскликнул:

– Матильда!

– Я тоже своей говорю, что же ты делаешь?! Жена заметит, три шкуры сдерет!

– Какой же ты все-таки, паразит! Я ему о светлых чувствах, а он мне о распутстве! Пора с этим завязывать. У тебя же дети и жена- красавица!

– А откуда про жену знаете? – со злостью сказал Бобров и тяжело задышал.

– Знаю! – хитро сказал Иван Иванович и Бобров заскрипел зубами и стал думать черт знает о чем.

– Бобров, что ты себе выдумал?! – воскликнул Иван Иванович и покрутил указательным пальцем у виска. У меня в жизни есть только одна женщина и имя ей – Матильда! Все, Бобров, пора тебе на перевоспитание. Умственный труд облагораживает человека, а физический творит чудеса – развивает мышцы и выбивает дурь из головы! – сказал Иван Иванович и Бобров растворился в воздухе.

То место, и край где оказался Бобров он всегда старался забыть. Не получилось. Спасибо Ивану Ивановичу, напомнил.

И теперь он, бледный как осужденный на каторгу, в окружении красавицы жены и двух сыновей дошкольного возраста сидел на проселочной дороге и с открытым ртом озирался по сторонам. Ему было не по себе. Все произошло так молниеносно, что он не мог ориентироваться, говорить было трудно. Рядом с семейством Бобровых располагалось их имущество: кухонный уголок, мягкая мебель, холодильник, стиральная машина, два телевизора, три шифоньера, спальный гарнитур, две тумбочки и три стола. Все было в лучшем виде, только что не сверкало на солнце. Посуда, так вообще, была завернута в бумагу, а постельное белье переглажено и сложено в ровные стопки.