Промозглым октябрьским утром над мокрыми крышами Вулиджа висели тяжелые серые клочья тумана. Длинные улицы с рядами унылых кирпичных зданий по обе стороны выглядели грязными, мрачными и угрюмыми. Со стороны высоких темных корпусов арсенала доносился треск множества колес, а ему вторил глухой стук падения массивных предметов – долетали звуки тяжелого труда. А дальше, за арсеналом, в перспективе сужавшейся улицы и уходившей вдаль стены длинной скучной вереницей тянулись грязные, задымленные дома рабочих.
Улица выглядела пустынной: на рассвете огромное, извергающее клубы дыма чудовище поглощало толпы людей, чтобы поздним вечером выплюнуть их, запачканных и изможденных. Небольшие группы детей неспешно шли в школу или медлили возле витрин, чтобы полюбоваться на выложенные напоказ на неустойчивых трехногих столиках большие книги с золотыми обрезами. Эти дорогие издания Библии служили главным украшением магазинов. Здесь и там на выкрашенных в белый цвет порогах домов, опираясь на метлы, стояли толстые женщины в грязных передниках и с красными руками. Занимаясь утренней уборкой, они громко приветствовали друг друга через улицу. Одна, самая толстая, грязная и красная, собрала вокруг себя небольшую толпу соседок и энергично о чем-то рассказывала, а слушательницы то и дело отвечали визгливым смехом.
– Я достаточно прожила на свете, чтобы ясно понимать, что происходит, – крикнула разговорчивая особа в ответ на замечание одной из приятельниц. – Если он не в своем уме, то вряд ли соображает, что происходит на белом свете. Кстати, сколько же ему лет? Никак не могу добиться ответа.
– Ну, сосчитать не так уж и трудно, – возразила бледная женщина с острыми чертами лица и голубыми глазами. – Он воевал при Ватерлоо, что доказывает пенсия и подтверждает медаль.
– Но это же было ужасно давно, – вступила в разговор другая слушательница. – Я тогда еще не родилась.
– Битва при Ватерлоо произошла в пятнадцатом году нашего века, – с высокомерной улыбкой образованной особы заметила стоявшая возле стены молодая соседка. – В субботу я заговорила со своим Биллом о старике Брустере, и он точно назвал год.
– Полагаю, ваш муж не ошибся, – отозвалась одна из сплетниц. – Сколько же лет прошло с тех пор, миссис Симпсон?
– Сейчас у нас тысяча восемьсот восемьдесят первый. – Главная героиня принялась загибать грубые красные пальцы. – А тогда был пятнадцатый. Значит… десять, десять, десять, еще десять и еще десять. Ну, всего-то шестьдесят пять лет, так что он не так уж и стар.
– Но ведь он ушел на войну не младенцем, дурочка! – засмеялась молодая женщина. – Даже если ему тогда только что исполнилось двадцать, то сейчас самое малое – восемьдесят шесть.
– Да, как раз на такие годы старик и выглядит, – раздалось сразу несколько голосов.
– Да сколько бы ему ни было, с меня достаточно, – мрачно подытожила толстуха. – Если молодая племянница, или – кто там она ему – внучатая племянница, не приедет сегодня же, немедленно уйду. Пусть тогда ищет себе другую работницу. Не зря говорят, что своя рубашка ближе к телу.
– А что, он буянит, миссис Симпсон? – спросила самая молодая из соседок.
– А вот, послушайте сами, – ответила та, подняв руку и обернувшись к открытой двери. Со второго этажа доносились характерные звуки: шарканье ног и громкий стук палки. – Совсем выжил из ума: бродит туда-сюда и говорит, что несет службу. Причем продолжается это полночи. А сегодня в шесть утра принялся стучать палкой в мою дверь и кричать: «Караульный, подъем!» и что-то еще, чего я вообще не разобрала. А когда не ходит и не кричит, то кашляет, хрипит и отхаркивается так часто и громко, что спать невозможно. Ну вот, опять! Извольте слышать!
– Миссис Симпсон, миссис Симпсон! – донесся сверху ворчливый надтреснутый голос.
– Зовет! – воскликнула она, довольно кивнув. – Наверняка сейчас затеет скандал. Да, мистер Брустер, сэр.
– Пришло время утреннего пайка, миссис Симпсон.
– Завтрак готов, мистер Брустер, сэр.
– Прямо как ребенок мамку зовет, – заметила молодая слушательница.
– Иногда хочется задать ему хорошую трепку! – зло отозвалась миссис Симпсон. – Кто станет терпеть издевательства за пару пенсов?
Компания уже собралась было отправиться в ближайший паб, но в эту минуту с противоположной стороны улицы подошла девушка и робко дотронулась до руки экономки.
– Если не ошибаюсь, это дом номер пятьдесят шесть по Арсенал-Вью, – проговорила она тихо. – Не подскажите ли: здесь живет мистер Брустер?
Миссис Симпсон смерила незнакомку критическим взглядом. Перед ней стояла девушка лет двадцати с миловидным круглым личиком, вздернутым носиком и большими серьезными серыми глазами. Пестрое платье, соломенная шляпа с яркими маками и узелок в руке сомнений не оставили: она приехала из деревни.
– Полагаю, вы и есть Нора Брустер, – неласково заявила экономка после тщательного осмотра.
– Да. Приехала ухаживать за двоюродным дедушкой Грегори.
– Вот и хорошо, – кивнув, одобрила миссис Симпсон. – Давно пора кому-нибудь из родных вспомнить о старике, тем более что с меня достаточно. И вот наконец явились вы, мисс. Входите, располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Чай в чайнице, бекон на буфете. Если немедленно не подадите старику завтрак, уж он-то вам задаст! Вечером пришлю кого-нибудь за вещами.
С этими словами теперь уже бывшая экономка вместе с подружками удалилась в сторону пивной.
Предоставленная самой себе, сельская девушка прошла в гостиную и первым делом сняла шляпу и жакет. В комнате с низким потолком весело горел камин и, закипая, жизнерадостно пел медный чайник. Половину большого стола покрывала грязная скатерть, на которой стоял пустой заварочный чайник, а рядом на тарелке лежала буханка хлеба и ждали своей участи несколько сухих галет.
Нора Брустер быстро осмотрелась и немедленно приступила к исполнению новых обязанностей. Не прошло и пяти минут, как чай заварился, на сковородке аппетитно заскворчали два ломтика бекона, на столе воцарился порядок, салфетки на спинках темно-коричневых кресел легли ровно, а вся комната приобрела аккуратный и даже уютный вид. Закончив уборку, Нора принялась с интересом рассматривать гравюры на стенах. Ее внимание привлекла коричневая медаль на пурпурной ленточке, заключенная в маленький квадратный футляр с прозрачной крышкой. Чуть ниже, в стеклянной рамке, хранилась вырезка из очень старой газеты. Держась за край камина, Нора приподнялась на цыпочки, вытянула шею и, поглядывая на жарившийся внизу бекон, принялась читать. Пожелтевшая от времени заметка гласила:
«Во вторник в казарме Третьего гвардейского полка прошла знаменательная церемония. В присутствии принца-регента, лорда Хилла, лорда Сэлтона, а также всего благородного и достойного собрания капрал Грегори Брустер из флангового отряда капитана Холдейна был удостоен почетной медали за заслуги в недавней великой битве в Нидерландах. В достопамятный день восемнадцатого июня четыре отряда Третьего гвардейского полка и Колдстримской гвардии под командованием полковников Мейтленда и Бинга удерживали отбитый у французов стратегически важнейший объект – замок Угумон на правом фланге британской позиции. В критический момент битвы в войсках закончился порох. Видя, что генералы Фуа и Жером Бонапарт вновь готовят наступление пехоты, полковник Бинг командировал капрала Брустера в тыл с заданием доставить резервные боеприпасы. Капрал Брустер встретил две повозки дивизии Нассау и, угрожая мушкетом, вынудил возниц доставить порох в Угумон. Однако в его отсутствие в результате обстрела батареей французских гаубиц загорелась живая изгородь вокруг замка, отчего проезд груженных порохом повозок превратился в чрезвычайно опасное действие. Первая повозка взорвалась вместе с кучером. Напуганный участью товарища, второй кучер повернул лошадей обратно, однако капрал Брустер прыгнул на козлы, столкнул труса и, вихрем промчавшись сквозь огонь, успешно доставил опасный груз в расположение своей армии. Благодаря этому геройскому поступку британское войско успешно завершило операцию, поскольку без пороха удержать замок Угумон не удалось бы. А герцог Веллингтон не раз подчеркивал, что, если бы пали Угумон и Ла-Э-Сент, он не смог бы победить. Пожелаем же капралу Брустеру долгих лет жизни, чтобы он смог с честью носить доблестно заслуженную медаль и с гордостью вспоминать тот знаменательный день, когда в присутствии боевых товарищей получил из рук первого джентльмена королевства важное свидетельство своего бесстрашия».
Знакомство со старинной вырезкой укрепило то благоговейное уважение, которое девушка всегда питала к родственнику-воину. Еще в детстве мистер Брустер стал для Норы почти легендарным героем: она прекрасно помнила рассказы отца о его мужестве и силе, о том, как дядюшка мог ударом кулака повергнуть наземь быка или унести сразу две толстых овцы – по одной в каждой руке. Хотя Нора никогда не видела родственника, всякий раз, когда вспоминала о нем, в памяти всплывал грубо написанный портрет крепкого человека в высокой медвежьей шапке, с чисто выбритым широким лицом.
Она все еще рассматривала медаль, пытаясь догадаться, что может означать латинская надпись «Dulce et decorum est»[2], когда с лестницы внезапно донеслось шарканье, сопровождаемое стуком палки, а спустя мгновенье в дверях появился тот самый человек, который так часто занимал ее мысли.
Но неужели это действительно был он – тот самый могучий герой? Куда пропали характерные черты часто представавшего в воображении прекрасного мужественного образа: горящие глаза, воинственный вид, решительное лицо? В рамке дверного проема стоял высокого роста сухопарый старик – сморщенный и костлявый, с узловатыми руками и предательски нетвердыми ногами. Взгляд девушки остановился на облаке редких седых волос, испещренном багровыми венами крупном носе, бровях – неопрятных серых щетках и паре неуверенных, водянистых голубых глаз. Капрал Брустер тяжело опирался на палку; сутулые плечи равномерно вздымались и опускались в такт хриплому, натужному дыханью.
– Хочу получить утренний паек, – проворчал старик и проковылял к своему креслу. – Без него меня съедает холод. Вот, посмотрите на пальцы! – С этими словами он вытянул изуродованные временем морщинистые, заскорузлые руки с огромными опухшими суставами.
– Завтрак готов, – ответила Нора, с любопытством разглядывая родственника. – Знаете, дядюшка, кто я такая? Я – Нора Брустер из Уитхэма.
– Ром хорошо согревает, – пробормотал старик, раскачиваясь. – Шнапс тоже согревает, а еще суп. Но мне чаю. Повтори: как тебя зовут?
– Нора Брустер.
– Постарайся говорить громче, девочка. Сейчас голоса звучат уже не так отчетливо, как прежде.
– Дядюшка, я – Нора Брустер. Ваша внучатая племянница. Приехала из Эссекса, чтобы жить вместе с вами.
– Значит, дочка брата Джорджа! – Старик хрипло засмеялся, и выступающие на шее вены заметно напряглись.
– Я внучка вашего брата Джорджа, дочка его сына, – пояснила девушка, переворачивая на сковородке бекон.
– Да, малыш Джордж всегда был молодцом! – продолжил старик. – Честное слово, никто не мог его одурачить. Помню, когда я получил премию за поступление на военную службу, первым делом подарил ему щенка бульдога. Должно быть, он тебе об этом рассказывал?
– Дедушка Джордж умер уже двадцать лет назад, – ответила Нора, наливая чай.
– Отличный был щенок. Породистый. Но без завтрака мне очень холодно. Ром хорош и шнапс тоже, но чай люблю не меньше. – Тяжело дыша, мистер Брустер принялся за еду. – Надеюсь, дорога прошла сносно? Наверное, дилижанс отправился еще вчера вечером?
– Что-что?
– Почтовая карета, в которой ты приехала.
– Нет, я приехала утренним поездом.
– Подумать только! Значит, не боишься нынешних ужасных новшеств! Даже представить страшно, что девочка одна ехала по железной дороге. Куда только катится мир!
О проекте
О подписке