Глава II
Первый шаг

Тот коттедж, из окна которого смотрели обе мисс Вильямс, стоял уже с давнего времени в красивой пригородной местности, находившейся между Норвудом, Энерли и Форест-Гиллем. Много лет тому назад, когда эта местность еще не входила в черту города и столица была отсюда далеко, старый мистер Вильямс жил в «Терновнике», как называлась эта маленькая усадьба, и ему принадлежали все окружающие ее поля. В начале прошлого столетия здесь, в деревне, почти не было домов, кроме шести или семи таких коттеджей, разбросанных по склону возвышенности. Когда ветер дул с севера, то вдали был слышен глухой шум большого города, – шум прилива жизни, как на горизонте можно было видеть темную полосу дыма – ту пену черного цвета, которая поднималась кверху при этом приливе. Но, по мере того как проходили года, город стал строить то тут, то там каменные дома; дома эти то уклонялись в стороны, то строились дальше по прямой линии, то соединялись в целые группы, так что, наконец, маленькие коттеджи были совсем окружены этими красными кирпичными домами и исчезли, для того чтобы уступить место дачам позднейшего времени. Старый мистер Вильямс продавал из своего имения поле за полем желающим нажиться строителям, которые получали большой доход с этих удобных пригородных домов; они были выстроены полукругом, и к ним вели три дороги. Отец умер раньше, чем каменные дома окружили со всех сторон его коттедж, но его дочерям, к которым перешло это владение, пришлось увидеть, что в этой местности исчезли последние следы деревни. Они долгое время держались за единственное остававшееся в их владении поле, которое находилось перед их окнами, но, наконец, после долгих уговоров, они, не без сожаления, согласились на то, чтобы и это поле разделило участь всех остальных полей. В их мирном уголке проложили широкую дорогу, место это получило новое название – его назвали «Эрмитажем», и на другой стороне, напротив их окон, начали строить три квадратные дачи очень внушительного вида. Обе робкие маленькие старые девы смотрели с грустью на сердце, как стены поднимались все выше и выше, и думали о том, каких соседей пошлет им судьба в тот маленький уголок, которым они владели до сих пор.

Наконец, все три дачи были совсем отстроены. К ним приделали деревянные балконы, покрыли их высокими остроконечными крышами, так что, говоря словами газетной публикации, здесь отдавались внаймы три очень удобные, выстроенные в виде швейцарских chalets дачи, о шестнадцати комнатах каждая, без подвального этажа, с электрическими звонками, горячей и холодной водой и со всеми новейшими приспособлениями, включая сюда же и общую лужайку для игры в теннис; они отдавались за 100 фунтов стерлингов в год или же продавались за 1500 фунтов стерлингов. Через несколько недель после публикации с дачи № 1 была снята записка, и сделалось известно, что в нее скоро переедут адмирал Гей-Денвер, кавалер креста Виктории и ордена Бани, вместе с миссис Гей-Денвер и их единственным сыном. Это известие совершенно успокоило сестер Вильямс. До сих пор они были твердо убеждены в том, что их спокойствие будет нарушать какая-нибудь отчаянная компания, какая-нибудь взбалмошная семья, все члены которой будут петь и кричать. Но, по крайней мере, эти жильцы были вполне безупречны. Когда сестры справились в книге «Современные люди», то убедились, что адмирал Гей-Денвер – человек заслуженный, что он начал свою службу в Бомарзунде, а окончил ее в Александрии, и в это время он так отличился, как дай бог всякому человеку его лет. Начиная со взятия фортов Таку и службе на «Шапноне» и кончая набегом на Занзибар, не было ни одного морского сражения, о котором не упоминалось бы в его формулярном списке, а крест Виктории и медаль Альберта за спасение жизни служили доказательством того, что в мирное время он был таким же отважным человеком, как и на войне. Очевидно, это такой сосед, какого поискать, и тем более что комиссионер сообщил им по секрету, что его сын мистер Гарольд Денвер – самый спокойный молодой человек, так как он с утра до ночи был занят на бирже.

Едва только успела переехать на новую квартиру семья Денвер, как и с дачи № 2 была также снята записка, и на этот раз дамы тоже увидали, что могут быть вполне довольны своими соседями. Доктор Бальтазар Уокер – это известное имя в медицинском мире. Разве занимаемые им должности, названия трех обществ, членом которых он состоял, и список его сочинений, начиная с небольшой статьи «О подагрическом диатезе», напечатанной в 1859 году, и кончая обширным трактатом «О болезнях вазомоторной системы», не занимали целую половину столбца в «Медицинском указателе»? Надо было ожидать, что такая удачная карьера доктора кончилась бы тем, что он сделался бы президентом какого-нибудь ученого общества и получил звание баронета, если бы один из его пациентов не завещал ему в знак благодарности большую сумму денег, что обеспечило его на всю жизнь и дало ему возможность отдать все свое время научным исследованиям, которые привлекали его гораздо более, чем практика и денежный расчет. Вот почему он оставил свой дом в Уэймауз-стрит, переселился сам и перевез свои инструменты и своих двух прелестных дочерей (он овдовел несколько лет тому назад) в более спокойное место – Норвуд.

Таким образом, оставалась незанятой только одна дача, и нет ничего удивительного в том, что обе старые девы наблюдали с живым интересом, уступившим место страху, все эти любопытные инциденты, которыми сопровождалось прибытие новых жильцов. Они узнали также от комиссионера, что семья состояла только из двух членов – миссис Уэстмакот, вдовы, и ее племянника Чарльза Уэстмакота. Это было так просто, и они, по-видимому, принадлежали к хорошему роду. Кто бы мог предвидеть, что произойдут такие ужасные вещи, которые предвещали буйство и раздор среди жителей Эрмитажа? И обе старые девы опять пожалели от всей души, что они продали свое поле.

– Но все-таки, Моника, – заметила Берта, когда они сидели за чаем после полудня, – хотя, может быть, это и странные люди, мы должны быть с ними так же учтивы, как и со всеми остальными.

– Разумеется, – подтвердила сестра.

– Ведь мы сделали визит миссис Гей-Денвер и обеим мисс Уокер: значит, мы должны сделать визит и этой миссис Уэстмакот.

– Конечно, моя милая. Так как они живут на нашей земле, то они как будто наши гости, и мы должны поздравить их с приездом.

– Так мы пойдем к ним завтра, – сказала Берта решительным тоном.

– Да, милая, мы пойдем. Но, ох, как мне хочется поскорее отделаться от этого!

На следующий день, в четыре часа пополудни, обе старые девы, как радушные хозяйки, отправились к новым жильцам. В своих торчащих, как лубок, и шумящих черных шелковых платьях, в вышитых стеклярусом кофточках и с несколькими рядами седых локонов цилиндрической формы, спускающимися вниз по обе стороны лица из-под их черных шляпок, они как будто сошли с картинки старых мод и очутились совсем не в том десятилетии, в каком им следовало жить.

С любопытством, смешанным со страхом, они постучали во входную дверь № 3, и ее сейчас же отворил рыжий мальчик-слуга. Он сказал сестрам, что миссис Уэстмакот дома, и ввел их в приемную, которая была меблирована так, как гостиная, и где, несмотря на чудный весенний день, в камине горел огонь. Мальчик взял у них карточки, и когда они после этого сели на диван, он страшно напугал их тем, что с пронзительным криком стремглав бросился за драпировку и на что-то наткнулся ногою. Тот щенок-бульдог, которого они видели накануне, выскочил оттуда, где сидел, и, огрызаясь, быстро выбежал из другой комнаты.

– Он хочет броситься на Элизу, – сообщил им по секрету мальчик. – Хозяин говорит, что она задаст ему перцу. – Он приятно улыбался, глядя на эти две маленькие неподвижные фигуры в черном, и затем отправился разыскивать свою госпожу.

– Что, что такое он сказал? – проговорила, задыхаясь, Берта.

– Что-то такое о… О боже! Ох, Берта! О, Господи помилуй! О, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите!

Обе сестры вскочили на диван и стояли там с расширившимися от страха зрачками и подобранными юбками, между тем как их громкие крики раздавались по всему дому. Из высокой плетеной корзины, стоявшей у огня, показалась какая-то плоская ромбоидальной формы голова со злыми зелеными глазами; она поднималась все выше, тихо раскачиваясь из стороны в сторону, и наконец, на фут или больше поднялось и блестящее, покрытое чешуей туловище. Медленно раскачиваясь, поднималась кверху голова гадины, и всякий раз, как она отклонялась в сторону, слышались с дивана новые крики.

– Что такое тут случилось? – закричал кто-то: в дверях стояла хозяйка дома. Она прежде всего обратила внимание на то, что две незнакомые дамы стоят на ее красном плюшевом диване и кричат изо всех сил. Но, взглянув на камин, она поняла, чего они испугались, и расхохоталась от души.

– Чарли, – громко крикнула она, – Элиза опять начала буянить!

– Я ее усмирю, – отвечал чей-то мужской голос, и в комнату вошел быстрыми шагами молодой человек. Он держал в руках коричневую попону, которую он набросил на корзину и затем крепко завязал ее бечевкой для того, чтобы змея не могла оттуда выползти, между тем как его тетка подбежала к дивану, чтобы успокоить посетительниц.

– Ведь это только горная змея, – пояснила она.

«О, Берта!», «О, Моника!» – говорили, с трудом переводя дух, бедные, до смерти напуганные дамы.

– Она сидит на яйцах. Вот почему мы и топим камин. Для Элизы лучше, когда ей тепло. Она – премилое, кроткое создание, но, вероятно, она подумала, что вы замышляете отнять у нее яйца. Я полагаю, что вы к ним не притронулись.

– О, уйдем отсюда, Берта! – воскликнула Моника, протянув вперед свою руку в черной перчатке и выражая этим отвращение.

– Нет, вы не уйдете отсюда, но перейдете в следующую комнату, – сказала миссис Уэстмакот с таким видом, что ее слово – закон. – Пожалуйте вот сюда! Здесь не так жарко. – Она пошла вперед и привела их в прекрасно обставленную библиотеку, где у трех стен стояли большие шкафы с книгами, а к четвертой стене был приставлен желтый стол, покрытый различными бумагами и научными инструментами. – Садитесь: вы вот здесь, а вы – тут. Вот так. Ну, теперь скажите же мне, которая из вас мисс Вильямс и которая мисс Берта Вильямс?

– Я – мисс Вильямс, – сказала Моника, которая все еще дрожала от страха и боязливо оглядывалась по сторонам в ожидании увидеть еще что-нибудь ужасное.

– Кажется, вы живете через дорогу в этом хорошеньком маленьком коттедже? Это очень любезно с вашей стороны, что вы так скоро пришли к нам после того, как мы переехали. Я не думаю, чтобы мы с вами поладили, но все-таки с вашей стороны было доброе намерение. – Она положила ногу на ногу и прислонилась спиной к мраморному камину.

– Мы думали, что можем в чем-нибудь помочь вам, – робко сказала Берта. – Если мы можем сделать что-нибудь, чтобы вы чувствовали себя как дома…

– О, благодарю вас! Я так много путешествовала в своей жизни, что чувствую себя везде как дома. Я только недавно вернулась с Маркизских островов, где прожила несколько месяцев, – это было очень приятное путешествие. Это оттуда я и привезла Элизу. В некоторых отношениях Маркизские острова стоят впереди всех стран в мире.

– Господи боже мой! – воскликнула мисс Вильямс. – В каком же, например, отношении?

– В отношении пола. Там жители самостоятельно разрешили великую задачу, а их обособленное географическое положение дало им возможность прийти к такому заключению самим, без посторонней помощи. Там положение женщины таково, каким оно должно быть по-настоящему и везде: женщина имеет совершенно одинаковые права с мужчиной. Войди сюда, Чарльз, и садись. Что Элиза, смирна?

– Смирна, тетя.

– Вот это наши соседки – мисс Вильямс. Может быть, они пожелают выпить портера. Ты приказал бы подать две бутылки, Чарльз.

– Нет, нет, благодарим вас! Мы не пьем портера! – с жаром воскликнули обе гостьи.

– Не пьете? Я жалею, что у меня нет чаю, а потому я и не могу угостить им вас. Я думаю, что подчиненное положение женщины зависит, главным образом, от того, что она предоставляет мужчине подкрепляющие силы напитки и закаляющие тело упражнения.

Она подняла с пола стоявшие у камина пятнадцатифунтовые гимнастические гири и начала без всякого усилия размахивать ими над головой.

– Вы видите, что можно сделать, когда пьешь портер, – сказала она.

– Но разве вы не думаете, – робко заметила старшая мисс Вильямс, – разве вы не думаете, миссис Уэстмакот, что у женщины есть свое назначение?

Хозяйка дома с грохотом бросила на пол свои гимнастические гири.

– Старая песня! – воскликнула она. – Старая чепуха! В чем состоит назначение женщины, о котором вы говорите? Сюда относится все, что смиряет ее, унижает, убивает ее душу, что заслуживает презрения и так плохо оплачивается, что никто, кроме женщины, не возьмется за это. Все это и есть назначение женщины! А кто так ограничил ее права? Кто втиснул ее в такую тесную сферу действия? Провидение? Природа? Нет, это ее самый главный враг. Это – мужчина.

– О, что это вы говорите, тетя! – сказал, растягивая слова, ее племянник.

– Да, это мужчина, Чарльз. Это – ты и твои собратья. Я говорю, что женщина – это колоссальный памятник, воздвигнутый для увековечения эгоизма мужчины. Что такое все это хваленое рыцарство – все эти прекрасные слова и неопределенные фразы? Куда девается все это, когда мы подвергаем его испытанию? На словах мужчина готов сделать решительно все, чтобы помочь женщине. Конечно, так. Но какую силу имеет все это, когда дело коснется его кармана? Где его рыцарство? Разве доктора помогут ей занять какую-нибудь должность? Разве адвокаты помогут ей получить право защищать в суде? Разве духовенство потерпит ее в церкви? О, когда так, то замкните ваши ряды и оставьте бедной женщине ее назначение! Ее назначение! Это значит, что она должна быть благодарна за медяшки и не мешать мужчинам, которые загребают золото, толкаясь, точно свиньи у корыта, – так понимают мужчины назначение женщины. Да, ты можешь сидеть тут и иронически улыбаться, Чарльз, смотря на свою жертву, но ты знаешь, что все это – правда, от первого до последнего слова.

Как ни испугались гостьи этого неожиданного потока слов, но они не могли не улыбнуться при виде такой властительной и говорившей с такою запальчивостью жертвы и большого ростом оправдывающегося представителя мужского пола, который сидел и с кротостью выслушивал перечисление всех грехов мужчин. Хозяйка зажгла спичку, вынула из ящика, стоявшего на камине, папироску и начала втягивать в себя дым.

– Я нахожу, что это очень успокаивает, когда у меня расходятся нервы, – сказала она в пояснение. – А вы не курите? Ах, значит, вы не имеете понятия об одном из самых невинных наслаждений – одном из немногих, после которого не бывает реакции.

Мисс Вильямс поправила перед своей черной шелковой юбки.

– Это такое удовольствие, – сказала она, как бы желая оправдаться, – которым мы наслаждаться не можем, потому что мы с Бертой женщины несовременные.

– Конечно, не можете. Наверно, вы почувствуете себя очень дурно, если попробуете закурить папироску. Да, кстати, я надеюсь, что вы когда-нибудь придете на собрание нашего общества. Я распоряжусь, чтобы вам послали билеты.

– Вашего общества?

– Оно еще не сформировалось, но я не теряю времени и набираю комитет. Везде, где бы я ни жила, я всегда учреждаю отделение общества эмансипации. Вот, например, миссис Андерсон из Оперли, она уже одна из эмансипированных женщин, так что у меня положено начало. Только в том случае, если мы станем сопротивляться и дело это будет организовано, мисс Вильямс, мы и можем надеяться отстоять наше поле от эгоистов-мужчин… Так вы хотите уходить?

– Да, нам нужно сделать еще один или два визита, – сказала старшая сестра. – Я уверена, что вы нас извините. Надеюсь, что вам понравится в Норвуде.

– Всякое место, где бы я ни жила, это – для меня только поле битвы, – отвечала она, так крепко пожав руку сначала одной, а потом другой сестре, что у тех захрустели их маленькие тоненькие пальчики. – Днем работа и полезные для здоровья упражнения, а по вечерам чтение Броунинга и разговоры о высоких предметах. Так ведь, Чарльз? Прощайте!

Она пошла проводить их до двери, и когда они оглянулись назад, то увидали, что она все еще стоит в дверях с желтым щенком-бульдогом под мышкой и изо рта у нее вьется синяя струйка дыма от папиросы.

– О, какая это ужасная, ужасная женщина! – прошептала сестра Берта, когда они поспешными шагами шли по дороге. – Слава богу, что мы от нее отделались.

– Но ведь она отдаст нам визит, – отвечала другая. – Я думаю, нам лучше приказать Мэри, когда она придет, сказать ей, что нас нет дома.